Ледовитый ход штурмана Русанова - полярная баллада

О борт волной студёной хлестало, пенясь, море.
И хмуро нависали над бригом небеса.
Неведомые земли надеясь встретить вскоре,
мы в неприютных водах подняли паруса.
 
Нас вёл отважный Кочин, им был поход задуман.
Он летом в Мангазею частенько фрахты брал.
А боцман с графом Литке ходил ещё на Грумант
и в ледовитом море пол жизни соль глотал.
 
Гонял свистком как песней команду Пётр Михалыч.
Сноровисто и ладно держали ветер мы.
Когда вдруг шквал нагрянул. И на ходу штувальный
взял круто против ветра, завидев буруны.
 
Поднялся шторм жестокий, как щепку нас болтало
и кинуло на скалы, пробило в трюме течь.
Корабль наш обречённый в глубь море забирало.
Не хватит места в шлюпках, двоих не уберечь.
 
Наш капитан понятно, — здесь Бог играл судьбою.
А боцману сказали, — Нам без тебя не плыть.
Он хмуро в грудь упёрся седою бородою
и рявкнул, — Цыц, салаги! Баланду не травить.
 
Но юнга упирался и в шлюпку не садился.
Михалыч по привычке задал мальцу леща.
Отчалили мы споро, об борт чтоб не убиться,
в трёх кабельтовых землю за дюмкою ища.
 
И видели, как тонет наш бриг в пучине злобной.
Два моряка бывалых, прощаясь навсегда,
на мостике парадом встречали вал огромный.
Когда ударил гребень, — не отвели глаза.
 
А мы удачно правя, летели как на крыльях
и ухнули как в яму, но радость недолга.
Вдогон другую шлюпку крутой волной накрыло.
Лишь одного вернула бурлящая вода.
 
Схватил за шкирки друга могучими руками
Гаврила, перегнувшись опасно через борт.
Волна его лупила наотмашь батогами.
Но то, что взял Гаврила, не вырвет даже чёрт.
 
Товарища втащили артелью худо-бедно.
А вот Гаврила пальцы не мог никак разжать.
И умывая лица в солёных брызгах ветра,
мы принялися дружно над бедолагой ржать.
 
Утихла буря утром, суровый нрав умерив.
И грубый склон явили в тумане острова.
Мы налегли на вёсла, гребками жизни меря.
Открылась за утёсом песчаная губа.
 
Уткнулась носом шлюпка, и мы сошли на берег.
Приветливо встречала поморская земля.
И радовался солнцу и счастью юнга верил,
не знал, что не увидеть вовек нам корабля.
 
Мы здесь обосновались, ютились где способней.
И за обычай взяли по дням вести письмо.
Потомственным щелянам жить сызнова удобней.
Считали мы седмицы и времечко текло.
 
Я вспоминал Настасью, — Прощай, моя зазноба.-
и вырезал на камне за сорок дён портрет.
А мужики шутили, — Полярная Мадонна.
И в их глазах суровых лучился тёплый свет.
 
Пока мы бьём умело доверчивых тюленей,
насаживаем рыбу на остриё багра.
Но каждый раз короче денёк погожий летний,
и долгой зимней ночью навалятся снега.
 
Когда найдёте кости обглоданные ветром,
и выбитые криво на скалах письмена.
Запомните, ребята, что здесь по праву первых
мы, — Кочин и Михалыч, — назвали острова.