Оправдание перед будущим

На перевале забытом альпийском закоченели
Забитые, босоногие человеки.
Ветра им напели дивные колыбели,
Потемневшие лица остались такими навеки.

Под сенью елей, разорванный зверем младенец,
Кровавые ленты, будто жжёного алого шёлка.
Я шагаю, и страхом ломает и крутит колени,
По рыжим хвоинкам, багровым иголкам колким.

Кожу сдирает камень и высохший мох,
Скользко, отроги только острей и острей,
Без разбора хватаю крапиву и чертополох,
Река меж холмов, кровь течёт между волдырей.

Разбиваю ногти в колтунах леденеющей гальки,
Врываюсь в неё, словно распутать хочу.
Комки и осколки сыплются. Будто палкой,
Ветра порыв ударил меня по плечу.

Но вижу своё полотно, подтянувшись в последний раз.
Чёрное зеркало непроницаемо, матово.
Камень как я, и хрупок, и стар, и чумаз,
Ветер его укрыл снеговыми халатами.

Резец неказистый схвативши рукой застывшей,
За фигурой фигуру, веду я свою резьбу,
И поднимаюсь по строчкам выше и выше,
Пока не отправлюсь вниз и не разобьюсь.

А то, что я упаду, я почти что уверен,
Ведь чем выше стоишь, тем труднее тебе устоять,
И я разобьюсь, только если не вырастут перья,
Или меня не подхватит ветров струя.

И в каждом мгновеньи предчувствуя этот миг,
Когда я вернусь обратно, куда полагается всем,
Я быстрее пишу и пишу, полоумный старик,
Который боится, что будет навечно нем.

Всё выложил, зная, что в будущем ждут придирки,
Мол, так и так, всё прошлое несовершенно,
И вот оправданье: «В неустроенном мире, а не в пробирке,
Рос человек – Сотрясатель Вселенной.

Да, мы к земле как придавлены гирей,
Сквозь наши кости лишь корни растут,
Но наши курганы и наши менгиры
Как наши мысли – идут в высоту».

Я помню скалу, избитую киркой,
И слова, что бегут до сих пор по венам:
«В неустроенном мире, а не в пробирке,
Рос человек –
Сотрясатель Вселенной».