Константинополь

                Мне говорили: все промчится.
                И все течет. И все вода.
                Но город - сон, который снится,
                Приснился миру навсегда.

                Лаванда, амбра, запах пудры,
                Чадра, и феска, и чалма.
                Страна, где подданные мудры,
                Где сводят женщины с ума.
                Где от зари и до полночи
                Перед душистым наргиле,
                На ткань ковра уставя очи,
                Сидят народы на земле
                И славят мудрого Аллаха,
                Иль, совершив святой намаз,
                О бранной славе падишаха
                Ведут медлительный рассказ.
                Где любят нежно и жестоко
                И непременно в нишах бань.
                Пока не будет глас Пророка:
                Селим, довольно. Перестань.

                О, бред проезжих беллетристов,
                Которым сам Токатлиан,
                Хозяин баров, друг артистов,
                Носил и кофий и кальян!

                Он фимиам курил Фареру,
                Сулил бессмертие Лоти,
                И Клод Фарер, теряя меру,
                Сбивал читателей с пути.

                А было просто... Что окурок,
                Под сточной брошенный трубой,
                Едва дымился бедный турок,
                Уже раздавленный судьбой.

                И турка бедного призвали,
                И он пред судьями предстал
                И золотым пером в Версале
                Взмахнул и что-то подписал.

                Покончив с расой беспокойной
                И заглушив гортанный гул,
                Толпою жадной и нестройной
                Европа ринулась в Стамбул.

                Менялы, гиды, шарлатаны,
                Парижских улиц мать и дочь,
                Французской службы капитаны,
                Британцы, мрачные, как ночь.

                Кроаты в лентах, сербы в бантах,
                Какой-то сир, какой-то сэр,
                Поляки в адских аксельбантах
                И итальянский берсальер,

                Малайцы, негры и ацтеки,
                Ковбой, идущий напролом,
                Темно-оливковые греки,
                Армяне с собственным послом!

                И кучка русских с бывшим флагом
                И незатейливым Освагом...

                Таков был пестрый караван,
                Пришедший в лоно мусульман.

                В земле ворочалися предки,
                А над землей был стон и звон.
                И сорок две контрразведки
                Венчали новый Вавилон.

                Консервы, горы шоколада,
                Монбланы безопасных бритв,
                И крик ослов...- и вот награда
                За годы сумасшедших битв!

                А ночь придет,- поют девицы,
                Гудит тимпан, дымит кальян.
                И в километре от столицы
                Хозары режут христиан.

                Дрожит в воде, в воде Босфора
                Резной и четкий минарет.
                И мужчин поет, что скоро
                Придет, вернется Магомет.

                Но, сын растерзанной России,
                Не верю я, Аллах, прости,
                Ни Магомету, ни Мессии,
                Ни Клод Фареру, ни Лоти...

                1920