Всякое бывало

   - Да, всякое бывало, - начинал обычно рассказ Иван Петрович - колоритный мужчина с окладистой бородой, страстный рыбак и охотник, несмотря на свои шестьдесят.
  - Вот у Ирины колю дрова, а соседка через огород приглашает:
  - И ко мне бы пришёл, поубавил чурок, а то у меня спина от колки заболела.
  - Да я хоть сейчас, отвечаю ей,- приду, только, если начну с массажа спины.
  - А приходи, меня ещё никто бородой не щекотал.
   Но, когда я спросил его о том, справа или слева от Ирины соседка, он усмехнулся и сказал:
  - Да обе хороши, только одной сорок лет, а другой на пяток боле. Для меня самый
сок, а вы зря обходите зрелых женщин, они больше умеют, чем молодые.
  - Да сам-то поди молодым по ровесницах ходил?
  - Немного удалось походить. Взяли в армию и почти сразу на фронт, а разгар войны- конец сорок первого. Только успел до ефрейторов дослужиться и в плен попал.
  Хорошо, что я батьке в кузнице помогал. Назвался кузнецом. К тому же я скрыл. что я из русинов, поскольку слышал от отца, что в первую мировую больше полсотни тысяч русинов загубили в австрийских лагерях. Держался того, что я хохол, чистопородный украинец и благодаря этому выжил. Украинский язык я знал не хуже родного. Немцы к украинцам лучше относились и даже отпускали на  приработок в соседние сёла, сначала на Украине, а потом в Литве на хутора батрачить.
   Вот в Литве я и оценил, что значит зрелая женщина. Если хозяйке во всём потакать, то жить было можно. Хозяйка была одинокая, но ещё моложавая, справная женщина. Сначала, а дело было в  конце августа, она меня на уборке не жалела. Но
я дюже слушался и всё хвалил и хозяйство, и корову, и её самою, мол какая стать,
какие груди.
   Ну, когда уж всё убрали и обмолотили, а поскольку была тяжёлая работа, она меня хорошо кормила, велела она мне в бане хорошо помыться и попариться, мол есть
у неё кой-какая мужская одежда, не на грязное же тело хорошую одёжу. В бане-то мы
с ней и сблизились, да так, что ночь я у неё уже на кровати спал, не столько спал сколько все её бабьи прихоти исполнял. Она мне призналась, что она меня у немцев выкупила, настолько я ей внешне понравился.
   - А откуда дед ты так хорошо по-русски научился говорить?
   - Так меня же после войны за то, что в плену был, сослали к вам на Север, поневоле научишься. Правда, начал учиться я русской грамоте и культуре ещё в Литве. Когда работы стало меньше на хуторе, хозяйка, узнав, что я кроме того.
что отцу в кузне помогал, ещё и дяде помогал обувь чинить и шить, принесла кожи
и велела на её ногу сапожки сшить. Я сначала замялся, мол, сумею ли? А руки-то
не забыли. Сшил я ей сапожки, в пору пришлись и по нраву.
    Вот она в гостях и похвастала сапожками. И пошли заказы. Конечно я с замужними литовками осторожней был, а одинокой мерку снимаю, а сам ногу её снизу вверх целую . Ни одна одинокая женщина перед этим не устояла,  и полячки в польском селе и  даже русская дворянка, когда я попал в русскую усадьбу. Она-то меня и выпросила на месяц у моей литовки в аренду для работ по хозяйству. Я уж у нее и плотничал, и само собой сапожки шил, а когда
мерку снимал, так её ножки целовал, что она не устояла.
     У неё оказалась с дореволюционных  времён хорошая библиотека. Сколько было журналов. От неё я узнал, что при большевиках было закрыто 250 газет и журналов,
при чём 20 из них со словом "русский"и 12 со словом "Русь" в названии. А какие это были журналы, в них же классики печатались. И вот за месяц я научившись по-русски читать, стал их читать запоем между работами и ласками хозяйки. Она меня и писать учила по- русски грамотно и красиво, по истории, географии и литературе
со мной занималась. Месяц аренды она продлила, только у моей прежней хозяйки было условие, отпускать меня по воскресеньям , что бы я дров поколол, воды поносил в баню, помылся и поспал с ней.. А когда я у этой русской дворянки два месяца прожил, она мне и говорит:
  - Вот если ты в гимназию сдашь экзамен и кончишь, женю тебя на племяннице.
  - Да я перерос гимназистов.
  - Сдавать можно и экстерном.
   Я за полгода 5 классов русской гимназии закончил, а в конце сорок третьего
война переменилась и в сорок четвёртом, когда я за 7 класс гимназии сдавал, фронт
катился на запад. Я уже и с племянницей познакомился и одевался прилично. Мы уже
были обручены и целовались но только до близости дошло, она меня и спрашивает:
  - А правда, что ты хохол?
  - Не совсем говорю, я русин, а русины от хохлов дюже отличаются и языком, и верой. Веры я православной, я даже в советское время в храм, который ещё не успели закрыть, ходил, чаще, правда, тайком.
    Свадьба была скромная , как и венчание немноголюдно. Но немного я с молодой женой успел пожить и помиловаться. Как пришла красная армия, меня правда не сразу, а где-то месяца через два допросили. Я сказал, что в плен не сдавался, как попал не знаю, поскольку был оглушён, контужен. Да и в плену был мало, всё работал. Хорошо, что меня в лагерь не отправили, а сослали на Север.
   Жена поначалу переписывалась со мной, но приехать боялась. Ну, а тут вдов и девок было полно. Пристрастился я к охоте и рыбалке, благодаря им и сам выживал в голодные сорок шестой и сорок седьмой годы и бабам  да девкам помогал, а уж они
на ласки не скупились. В сорок восьмом я подковал коня председателю колхоза, а потом и председателю сельсовета, они за меня похлопотали и меня досрочно освободили. Тут я взялся за ремонт сбруи и хомутов, а через это , экономя на коже
сшил жене председателя колхоза сапожки. Отпросился и поехал в Литву, навестил жену, посмотрел на дочку. Жена поставила условие, что если я перееду и устроюсь
на работу, будет со мной жить как прежде.
   Не хотели меня из колхозу отпускать, да я не  с пустыми  руками приехал, а рыбки им привёз и солёной, и  консервов. И обещал наведываться, если отпустят.
   Опять же недолго я с женой миловался, хотя на работу устроился. Стали меня сначала изредка, поскольку не сразу вошёл в доверие и ссылку мне всё напоминали,
привлекать к борьбе с лесными партизанами. Когда я получил ранение, стал отказываться, мол рука ещё ранена, не совсем зажила. А вскоре кто-то написал на меня донос и от беременной жены опять меня на 5 лет сослали на Север. Три года я
жил на западе Коми, где девушки и женщины, светлые, как русские, с рыжими  волосами и глазами голубыми или цвета морской волны. С одной я сошёлся. Прожили три года, дочь родилась. После смерти Сталина с меня всё сняли. Я вернулся в Литву, но не заладилась там жизнь с женой, поотвыкла от меня да и с работой было не гладко. И сам я добровольно вернулся на Север. Вот и поживаю на радость себе и местным бабам. В конце пятидесятых- начале шестидесятых в кузне работал и  ушёл, как говорят в животы к одной вдове да тёща больно сварливая попала ,я к другой перешёл, правда ласки мне от неё не хватало и стал я немного погуливать. Уйду на охоту и удачно или не удачно, а зайду в какую-либо дальнюю деревню и спрашиваю избу, чтобы без клопов и тараканов, лучше с малыми ребятами, так и попадал к одиноким бабам на ночь-две, а то и три.  У одной на десяток лет задержался.
      - Это с которой теперь живёшь?
    - Нет, до нынешней была у меня хорошая баба, почти на двадцать лет моложе. Да
вишь жили мы у самой реки, было сильное половодье, она и погибла. Успела только сына на крышу подсадить, а саму смыло.  Сына я вырастил, а он в Афгане погиб.
Вскоре его невеста приехала ко мне в гости. Я её и рыбой, и дичью кормил, выпивали в память о сыне. Один раз, толи больше она выпила и под хмельком говорит мне:
   -Любила я сильно Сашку вашего, а ничего от него не осталось, даже ребёночка...
 Ну и жила у меня, пока не забеременела.