Бакалавр Данковский на вершинах отчаяния

Бакалавр Данковский не спал уже третьи сутки и потому не слушал того, что ему взахлеб пытался рассказать исполнитель. От усердия маска с клювом съехала на бок, и из-за пучков из выцветших перьев проглядывал небольшой участок немытой кожи. Напольные часы хоронили секунду за секундой, мерным движением маятника копая глубокую могилу в которой хватило бы места для всей вечности с её гнилыми регалиями. Бакалавр находился в глубокой задумчивости – невыносимой тяжестью лежала на его плечах ответственность за город на Горхоне. Сколько ещё жизней должна унести песочная язва? Каждая его мысль была отравлена ядом невыразимого отчаяния. Особенно горько было вспоминать о Еве Ян: «Ах, глупая моя, зачем же ты пыталась очистить это дрянное место от скверны и тем более, почему ты решила, что весь этот паршивый город стоит дороже, чем твоя собственная жизнь? И всё равно город уже практически мёртв. Мы заперлись в Каменном дворе, забаррикадировали все входы и выходы и теперь лишь предаемся невыносимо томительному ожиданию. Ожиданию чего? Не смерти ли, которая недостаточно насытилась своей кровавой жатвой в Термитнике, Горнах, Сгустке и многих других районах города? Я уже больше ни в чем не уверен. Бурах обещал, что его панацея будет работать, но Блок пристрелил его как собаку, лишив нас последней надежды. В народе копошились слухи об эффективности детских порошочков. Мне удалось добыть парочку, и они действительно убрали симптомы песочной язвы у добровольцев, но сами добровольцы не смогли вынести побочных эффектов и умерли в невыносимых муках. Надежды больше нет, она тает со стремительностью летящей стрелы. Клара, где же ты? Шабнак-Адыр или спасительница? Кто бы ты ни была, я хочу встретиться с тобой лицом к лицу и принять спасение или смерть от твоих рук. В мире, где всемогущие власти замолкли и больше не говорят, что нам делать и как нам быть, остаётся лишь личная ответственность. Каждый из нас теперь обречён на свободу. Здесь в городе на Горхоне, где граница между жизнью и смертью истончена донельзя, я смог ощутить себя по-настоящему живым и предельно ясно увидеть всю пользу и бесполезность тех или иных моих поступков. Лишенные каких-либо гарантий, живущие одним днём, мы боролись за каждую жизнь и отдавали всего себя войне со смертью – самым могущественным из противников. Пусть я потерпел сокрушительное поражение, но никто не смог бы обвинить бакалавра Данковского в трусости и малодушии. Лишь в бессилии пред лицом неизбежного и неотвратимого бедствия. Теперь лишь громкие крики разрывают тьму горхонской ночи, но власти больше не слышат этих призывов о помощи, а потому никто не придет и не облегчит страдания этих чумных душ. Крики тонут в хрипоте, а затем и вовсе замолкают. Кажется, рассвета не дождётся никто.»