В реках времен прибывает песок

** *
В скверике нищем – замшелые двери,
ветром прочесан забытый погост,
гордых высоток сквозное доверье
вновь запускает надежду на рост

новых посевов  в земле неуютной,
где темнота побежит по пятам,
и одиночество в лодочке утлой
душу откроет горячим устам.

Сердце болит, но  свежо и морозно,
замысел божий пробьет мне висок:
ночью, когда осыпаются звезды,
в реках времен прибывает песок.


***
Смяв красу испанского фонтана,
завивая  сумасшедший круг,
выдувал холодный  трамонтана
у  Адама яблоко из рук.

Он не знал латыни и иврита,
Что такое первобытный стыд,
Он сводил с ума, сорвав с орбиты,
Демоницу первую – Лилит.

Там она во зле, в пучине адской,
где всечастно тьма и гололед…
Туча-ворон  оберег славянский
вместе с трамонтаной  украдет.

Но подруга северной метели,
вьюга ледовитая с утра,
на Урал  спускается недели,
бьется над веригами добра…

Ветер Бора, ледяной вельможа,
море, море бьет –   Гиперборей,
здесь-то трамонтана был низложен
на лопатки, лед, легенд  старей.

На хребте своем обетованном,
в самоцветный обрядясь браслет,
трамонтану вспомним вдруг нежданно,
и циклонов обозначим след…


   ***
Сентябрьский день, томительная долька,
невинный всплеск ненастья, без обид,
и ветер длинный, тонкий, как иголка,
в лицо стреляет, душу холодит.

Ушла родня, и биографий сводка
размылась в беспредельной борозде.
Пылает день,  из сожалений соткан,
и до листочка жаркого раздет …





***
Осенние сны принесут
след памяти – мысли всеядны,
в забытом бредовом лесу
молочные светят плеяды.

Там травы дымят, мудрецы,
в сиреневой речке качаясь,
стоят в глубине – антрацит,
скрывая старинную завязь.

Там ветер горячий хамсин,
разбойник, тоску согревая,
рассеивал песни пустынь
и третий мой глаз открывая.

Вот вижу: паломников спрут
на тропы сильней налипает,
тельца воробьиные жгут,
их яйца в еду обращают.

Там воздух разжеван живой,
и мальчик по имени Ися
на крыше своей камышовой
осваивал музыку высей.

Он плачет, о птицах скорбит,
и, делая первые взмахи,
в параметрах горних орбит,
летает и  бьется на плахе.

И мне после стольких потерь
всю эту Христовую драму
вдруг сны подарили теперь –
прозрачную кардиограмму...

***
Дождей прохладные колосья
из тучи глиняной росли,
опять раздаривала осень
все золото в цепях росы.

И самоцветные крупицы
в отвалах повседневных дней
свежо просвечивали лицами –
сияньем родственных огней…

***
Январь над Уралом
накинул хрустальный ошейник,
и звезды за дымкой сокрыты –
их там миллиард,
снегов ожерелье налипнет на гордую шею,
но горы нацелили  в душу немеркнущий взгляд.


Дорог полотно  намоталось на зябкие плечи,
тревожит одно:
ну, какую тропу окликать?
Направо пойдешь,
там маячат обидные встречи,
налево, там – тишь
и болота мертвящая гать…

Пройду по хребту
самоцветным рифейским лесочком,
и, как в детстве, в лапту заиграюсь, обиды хлебну,
и мгновенья верну:
мхи-каменья упрямые – в клочья,
вековые потери засвищут, куда ни копнуть…

Затвердела канва,
но на путь свой немыслимый смотрит
солнца глаз, да отлитый  не золотом, – медь,
на надежный хребет,
где усилия идут на работу,
а  на душу, хоть каждый второй, да умеет смотреть…