117 лет без лица

В мир я выходил, но больше в нем не мчусь.
Мне тихо прошептал Артюр Рембо:
"В семнадцать лет серьезность не к лицу."
Но вот беда-отсутствует лицо.

Полотно неба я прорезал словами
И в кабаках я дрался, словно черт.
Но вот уж сотню лет не с вами я-
Сгорел на карте жизненный мой счёт.

Я сотню лет со дня конца,
Ну или же с начала,
Растратил мраком контуры лица
И смерть мне колыбель качала.

В семнадцать лет во мне погиб поэт
И тело с ним отправилось за грань.
И там, где Дориана был портрет
Теперь блестит наполненный стакан.

Четыре стены да убранство богатое.
В жажде новых стихов темной ночью,
Я окно открываю-из окна выглядываю,
Жду, когда появится тот самый прохожий.

И вот, вижу я потертые брюки, пиджак-
Усталый человек бредет у дома.
Посмотришь-на вид сущий простак,
Но поэтическая ожидает истома.

Прохожий не против заглянуть ко мне-
Открывает дверь, вверх по лестнице.
Вялой походкой бредёт он к судьбе-
Столь изощренной кудеснице.

О, за что мне эта кара,
Видеть, как из века в век,
В сердце не случается жара
И гибнет от рук моих поэт.

И как не запьешь от жизни такой?
У этих малюток ведь много
Стихов, что написаны моею рукой,
Стихов, что храню я дома.

На Ивана Купала выходить можно мне
Из этой проклятой, несносной квартиры.
И ночью цветами устилается след,
Оставляемый мной, и я, точно тигр.

Бреду я в известное место,
Но людям вход воспрещен,
Ожидает меня там невеста-
Неприязнь моих бывших жен.
И какая-то древняя поэтесса
Из каких-то Советских времен.

Мы читаем друг другу стихи,
Что найдены были нами.
Хотя для этого и нет причин,
Но строки эти нас ранят.

Если повезёт, мы заплачем,
Освобождаясь от адских оков.
Но бывает не так, а иначе-
По домам, сквозь крик петухов.