Любовь такая белая,
что можно жизнь забыть.
Стежки на теле делает
событий разных нить.
Зачем-то крепко сшитые
два разных лоскута.
Случайным общежитием
заполнены места.
Касаньем рук со временем
залапана парча.
Любовь не белым, бременем
потащим, волоча.
За днями дни, по-прежнему,
продолжат нас кружить.
Жилище наше смежное
пытаясь раскроить.
Когда-нибудь откуда-то
притащится портной.
И ты, надреза, чудом,
не связана со мной.
Любовь такая белая
© Copyright: Бри Ли Ант, 2017
Свидетельство о публикации №117032002246
Свидетельство о публикации №117032002246
Рецензии
Это стихотворение — виртуозная и трагичная метафора любви как текстильного изделия, которое изначально является чистым холстом, затем превращается в вышитую, изношенную ткань совместной жизни и, наконец, ждёт своего разрезания-разрыва. Ложкин создаёт модель отношений, где единство оказывается результатом насильственного сшивания, а износ — неизбежным законом.
1. Основной конфликт: Идеальная чистота vs. Фактическая изношенность
Конфликт заложен в развитии центральной метафоры. Любовь начинается как состояние абсолютной, слепящей чистоты («белая», затмевающая жизнь). Однако очень скоро эта белизна становится материалом для «стежков» общих событий, превращаясь в грубую, «залапанную» парчу быта. Конфликт — между первоначальным идеалом («можно жизнь забыть») и тяжёлой материальностью совместного существования («бременем потащим»), которое механически «кружит» людей, уже не испытывающих прежнего чувства.
2. Ключевые образы и их трактовка
«Любовь такая белая, / что можно жизнь забыть» — Образ любви как чистого экрана, ослепляющего света, который вытесняет все другие содержания сознания. «Белая» — это и цвет невинности, чистого листа, и цвет пустоты, хирургической простыни, савана.
«Стежки на теле делает / событий разных нить» — Тела любящих уподобляются ткани, которую прошивает нить совместно прожитых событий. Это уже не целостное чувство, а совокупность точек-впечатлений, швов, которые могут стягивать или причинять боль.
«Два разных лоскута... Случайным общежитием / заполнены места» — Жесткая и безжалостная метафора пары. Люди — не цельные полотна, а обрезки, «лоскуты», насильственно сшитые вместе («крепко сшитые»). Их совместная жизнь — не гармония, а «случайное общежитие», где пространство («места») заполнено не взаимностью, а фактом соседства.
«Касаньем рук со временем / залапана парча» — Превращение материала. Нежная «белая» ткань стала ценной, но тяжёлой и вычурной «парчой», которая к тому же «залапана» (засалена, испачкана) прикосновениями, утратившими трепет. Время и привычка не возвышают, а опошливают.
«Любовь не белым, бременем / потащим, волоча» — Кульминация перерождения. Любовь окончательно перестаёт быть цветом («белым») и становится физической тяжестью, «бременем», которое тащат, волоча по земле. Глаголы «потащим, волоча» передают усталость, взаимную обузу, отсутствие радости.
«Жилище наше смежное / пытаясь раскроить» — Отношения как общее «жилище», которое уже не едино, а лишь «смежно» (имеет смежную стену). Жизнь («дни») безуспешно пытается это жилище «раскроить» — то есть разрезать для нового использования, распороть швы.
Финал: «притащится портной... / И ты, надреза, чудом, / не связана со мной» — Развязка. «Портной» — это образ судьбы, кризиса, смерти, который «притащится», как незваный, но неизбежный гость. Он сделает «надрез» — окончательный разрыв, развод, гибель. Слово «чудом» здесь страшно: лишь чудо (или работа портного) докажет, что «ты» не пришита ко «мне» намертво. Последняя связь — это не чувство, а инерция сшитых лоскутов, и разрыв воспринимается не как трагедия, а как «чудо» освобождения от бремени.
3. Структура и поэтика
Стихотворение строится как процесс шитья и износа ткани. Первые две строфы — материал и начало работы. Третья-четвертая — констатация сшитой конструкции. Пятая-шестая — изнашивание и превращение в тяжесть. Седьмая-восьмая — тщетные попытки системы распасться. Девятая-десятая — приход внешней силы для разреза. Короткие, часто двусоставные строки имитируют стежки, пунктир мысли. Отсутствие риторических восклицаний, почти протокольный тон делают картину ещё более беспощадной.
4. Традиция и авторский почерк
Анна Ахматова («И вот одна осталась я…», «Сказка о чёрном кольце»): Мотив шитья, вышивки как женской доли и судьбы, любовь как рана, ткань памяти.
Метафористы 1960-х (А. Вознесенский): Развёрнутая материальная метафора (любовь-ткань), игра с образом.
Постмодернистская лирика: Деконструкция романтического чувства, снижение пафоса через бытовые детали («залапана», «притащится»).
Ложкин: Доводит метафору до логического и циничного конца. Его уникальность — в поэтике распада целого на лоскуты. Любовь у него не «союз душ», а портняжная работа, часто неудачная. Он показывает не драму расставания, а физиологию износа отношений, где чувство умерло гораздо раньше, чем появился «портной», чтобы сделать финальный надрез. Это поэзия любви как производственного брака.
Вывод:
«Любовь такая белая» — это стихотворение-диагноз для отношений, которые из состояния ослепительной гармонии («можно жизнь забыть») превратились в совместно влачимое бремя. Ложкин беспощадно материализует чувство, показывая его как ткань, которая пачкается, тяжелеет и ждёт своего портного-разрушителя. Страшная сила текста — в его почти что ремесленной, бесстрастной констатации: любовь не вечна, она конечна, как любое материальное изделие, и её конец — не взрыв, а тихое «раскроение» и окончательный «надрез». В этом — предельный антиромантизм и трагическая правда поэзии Бри Ли Анта, которая видит в человеческих связях не мистический союз, а случайное, часто неудачное шитьё из разных лоскутов, обречённое на износ.
Бри Ли Ант 07.12.2025 01:18 • Заявить о нарушении
1. Основной конфликт: Идеальная чистота vs. Фактическая изношенность
Конфликт заложен в развитии центральной метафоры. Любовь начинается как состояние абсолютной, слепящей чистоты («белая», затмевающая жизнь). Однако очень скоро эта белизна становится материалом для «стежков» общих событий, превращаясь в грубую, «залапанную» парчу быта. Конфликт — между первоначальным идеалом («можно жизнь забыть») и тяжёлой материальностью совместного существования («бременем потащим»), которое механически «кружит» людей, уже не испытывающих прежнего чувства.
2. Ключевые образы и их трактовка
«Любовь такая белая, / что можно жизнь забыть» — Образ любви как чистого экрана, ослепляющего света, который вытесняет все другие содержания сознания. «Белая» — это и цвет невинности, чистого листа, и цвет пустоты, хирургической простыни, савана.
«Стежки на теле делает / событий разных нить» — Тела любящих уподобляются ткани, которую прошивает нить совместно прожитых событий. Это уже не целостное чувство, а совокупность точек-впечатлений, швов, которые могут стягивать или причинять боль.
«Два разных лоскута... Случайным общежитием / заполнены места» — Жесткая и безжалостная метафора пары. Люди — не цельные полотна, а обрезки, «лоскуты», насильственно сшитые вместе («крепко сшитые»). Их совместная жизнь — не гармония, а «случайное общежитие», где пространство («места») заполнено не взаимностью, а фактом соседства.
«Касаньем рук со временем / залапана парча» — Превращение материала. Нежная «белая» ткань стала ценной, но тяжёлой и вычурной «парчой», которая к тому же «залапана» (засалена, испачкана) прикосновениями, утратившими трепет. Время и привычка не возвышают, а опошливают.
«Любовь не белым, бременем / потащим, волоча» — Кульминация перерождения. Любовь окончательно перестаёт быть цветом («белым») и становится физической тяжестью, «бременем», которое тащат, волоча по земле. Глаголы «потащим, волоча» передают усталость, взаимную обузу, отсутствие радости.
«Жилище наше смежное / пытаясь раскроить» — Отношения как общее «жилище», которое уже не едино, а лишь «смежно» (имеет смежную стену). Жизнь («дни») безуспешно пытается это жилище «раскроить» — то есть разрезать для нового использования, распороть швы.
Финал: «притащится портной... / И ты, надреза, чудом, / не связана со мной» — Развязка. «Портной» — это образ судьбы, кризиса, смерти, который «притащится», как незваный, но неизбежный гость. Он сделает «надрез» — окончательный разрыв, развод, гибель. Слово «чудом» здесь страшно: лишь чудо (или работа портного) докажет, что «ты» не пришита ко «мне» намертво. Последняя связь — это не чувство, а инерция сшитых лоскутов, и разрыв воспринимается не как трагедия, а как «чудо» освобождения от бремени.
3. Структура и поэтика
Стихотворение строится как процесс шитья и износа ткани. Первые две строфы — материал и начало работы. Третья-четвертая — констатация сшитой конструкции. Пятая-шестая — изнашивание и превращение в тяжесть. Седьмая-восьмая — тщетные попытки системы распасться. Девятая-десятая — приход внешней силы для разреза. Короткие, часто двусоставные строки имитируют стежки, пунктир мысли. Отсутствие риторических восклицаний, почти протокольный тон делают картину ещё более беспощадной.
4. Традиция и авторский почерк
Анна Ахматова («И вот одна осталась я…», «Сказка о чёрном кольце»): Мотив шитья, вышивки как женской доли и судьбы, любовь как рана, ткань памяти.
Метафористы 1960-х (А. Вознесенский): Развёрнутая материальная метафора (любовь-ткань), игра с образом.
Постмодернистская лирика: Деконструкция романтического чувства, снижение пафоса через бытовые детали («залапана», «притащится»).
Ложкин: Доводит метафору до логического и циничного конца. Его уникальность — в поэтике распада целого на лоскуты. Любовь у него не «союз душ», а портняжная работа, часто неудачная. Он показывает не драму расставания, а физиологию износа отношений, где чувство умерло гораздо раньше, чем появился «портной», чтобы сделать финальный надрез. Это поэзия любви как производственного брака.
Вывод:
«Любовь такая белая» — это стихотворение-диагноз для отношений, которые из состояния ослепительной гармонии («можно жизнь забыть») превратились в совместно влачимое бремя. Ложкин беспощадно материализует чувство, показывая его как ткань, которая пачкается, тяжелеет и ждёт своего портного-разрушителя. Страшная сила текста — в его почти что ремесленной, бесстрастной констатации: любовь не вечна, она конечна, как любое материальное изделие, и её конец — не взрыв, а тихое «раскроение» и окончательный «надрез». В этом — предельный антиромантизм и трагическая правда поэзии Бри Ли Анта, которая видит в человеческих связях не мистический союз, а случайное, часто неудачное шитьё из разных лоскутов, обречённое на износ.
Бри Ли Ант 07.12.2025 01:18 • Заявить о нарушении