Чернобурка в подарок

Этим коротеньким очерком я завершаю цикл моих воспоминаний о капитанах, вошедших в мою жизнь, сформировавших меня, перековавших мення, говоря языком А.Грина «из щенка в капитана»
     Памяти А.А.Красикова.
    

     Набережная едва ощутимой дугой огибала вдавленный океаном в нормандский берег бирюзовый лоскут залива. Кругом лежала Франция и это будоражило: вот он-я,  просто русский пацан, не эмигрант и не боец в отряде победителей, не завезенный сюда на каторгу, как поверженный в бою … Я спокойно иду, без вызова, дружелюбно и с интересом поглядывая на пряничные деревенские домики под побуревшими за столетия  крышами.  Хутора, утопающие в зеленом облаке вековых вязов на громадных изумрудных проплешинах, припорошенных веснушками овец…

     Мы идем пешком по обочине шоссе. Слева, совсем рядом, шкура залива шевелится под прибитыми к берегу умершими бурыми водорослями, мелкими щепочками и скатившимися в воду яблоками. Справа, сменяя фермерские поля, невысокие холмы, в склоны которых врыты полуушедшие под землю бетонные гнезда дзотов. Над останками укреплений дощечки с надписью: «Внимание! Мины!» - угасающее эхо войны,  подзатыльник для освежения памяти…

     У отливающего живой ртутью ручья расположилась цыганская семья в удивительно живописных одеждах: бархатные жилетки-болеро, пышные кумачовые рукава, необъятные юбки, гангстерская шляпа на долговязом, бородатом мужчине. Куча тихих детей у маминого подола. Возле огромной дощатой фуры пара отличнейших,  упитанных лошадей сверкают лоснящимися   соболиными крупами…

     Идем пешком из экономии – плевое дело! Какие-то пять километров для ног изнеженных крохотными дистанциями от каюты к обеденному столу, в туалет и на мостик. Изредка на полубак, к якорю.  «Скороходовские» добротные подметки весело пошаркивали по идеальному, без морщин, выбоин и заплаток европейскому асфальту.       Мои-третьего, по тем временам, штурмана и Самого товарища Капитана. Красикова Альберта Александровича. Вдвоем!!! В нарушение всех гласных и негласных предписаний для моряка в заграничном плавании!  -Только группами, не менее трех человек под присмотром «старшего»-партийного, проверенного офицера! А тут, мы...одни…

- Ты особо-то не болтай, где не надо…

-Конечно, конечно, Альберт Александрович!

     Я, то есть – мы, вдвоем вышагивали по Франции. Движимые(что греха таить!) не только любознательностью, но и легким старательским азартом: судовой агент шепнул капитану, что сегодня «базарный день», фли маркет дэй-огромный рынок, шанс  отхватить приличную вещь –«за недорого».

     Капитан, согласовав с партийным руководством в лице помполита условия нарушения упомянутой  заповеди священной скрижали, прихватил меня в качестве переводчика  и единолично, чтобы отсечь конкурентов,(я со своим копьем, естественно, не в счет) двинулся к товарным россыпям блошиного эльдорадо..

     Серая лента шоссе истончаясь к горизонту, упирается в обращенный к небу гребешок, причесывающий кудрявые завитки позолоченных солнышком облаков шпилями старинных костелов.

     Просыпающийся город встретил нас пылью булыжных окраин. Заключенные в оправы лакированных деревянных рам, отмытые до неестественной чистоты стекла окон сияли бриллиантовым блеском.

     Рынок поразил меня бесчисленным множеством людей с арабской внешностью, черно-фиолетовых как баклажаны негров и грудами антикварной рухляди-пещера Лехвейста, изрыгнувшая  все свои сокровища на церковную площадь, прямо в толпу захватчиков-янычар. Закутанные по самые глаза в тряпичный кокон дамы деловито осматривали и ощупывали мятые медные чайники и кастрюли, их заросшие черной щетиной суверены вертели верньеры транзисторных радиоприемников и, вызвав к жизни писклявые мелодии,  застывали в блаженном трансе. За прилавками, заваленными связками ржавых палашей и шпаг маячил призрак состарившегося д’Артаньяна, рядом, зажав в челюстях огрызки кремней, обустроилась пирпмида допотопных мушкетов. Как разбежавшиеся из-за Круглого стола,  хлебнувшие  винца рыцари, бессильно висели на подставках покрытые столетней патиной доспехи. С ужасающим скрежетом, произвольно срываясь со стопора,  демонстративно громко грохотали по стержням молотки напольных часов, шуршали, как насекомые в муравейнике бесчисленные механизмы карманных …

     Альберт Александрович игнорировал весь этот хлам, не давая мне времени насладиться упругостью пружин у курков дуэльных гарнитуров, покоящихся в выгоревшем и побитом молью бархате, разлучал с приятной округлостью громадных французских «брегетов» из прошлого века, обезоруживал, выхватывая из рук обломки шпаг. Он торопил меня, повторяя, что  необходимо присмотреть жене стоящий, уникальный подарок, «на всю жизнь», приговаривал он.

     Капитан пугливо ощупывал рукава в длинном ряду вывешенных на перекладине женских шубок. Перебегал  от одной к другой, потом  возвращался к уже осмотренной и, прикусив в сомнении губу, медленно, двигался  к торцу стойки. Я истомился, болтаясь поневоле у чуждого мне товара, но-велик наш Бог! Наконец шуба была найдена! Отличный чернобурый, практически без признаков использования изящный женский полушубок. Очень красивый и очень элегантный, в талию, двубортный, с лаковым пояском. Блеск! Ласково поглаживая обшлаг, Альберт Александрович скосил глаза на ценник.

- Ого! 95 франков! (почти 15 инвалютных рублей-чеков ВТБ) Одурели!?-нет, пошли в город, я чайный сервиз лучше куплю, франков за 30-35. Новый! А тут за тряпку ношеную. Идем!

     Мы долго мыкались по лавкам и магазинам, сервизов была уйма, но толи они не соответствовали эстетическим представлениям капитана, толи еще что, но мы так ничего и не купили. Я приуныл, ноги гудели, а воспоминание о пяти километрах «домоц» энтузиазма не прибавляли. Албьерт Александрович.напряженно о чем-то размышлял, внутренняя борьба прорывалась из души на лицо его судорожной, болезненной мимикой. Стоп!-сказал он-айда обратно, на этот сраный рынок! Да могу же я, наконец, за столько лет плаваний подарить жене прекрасную шубу! За какую-то вонючую сотню! Могу?!       Он беспомощно и с сомнением посмотрел на меня. Огромный, красивый русский капитан.

    Конечно!     Альберт Александрович, конечно можете, шуба-то замечательная. Модная! Я ликовал: базар рядом, а потом, наконец, домой!

     Торжище пустело. Рыцарей бесцеремонно свалили в фургон, присыпав сверху шпагами и мушкетами, арабы, не изменив поз, блаженно таяли, приложив транзисторы к уху, стойку с шубами уже волокли к багажнику ситроена. Пардон, бросился капитан к французу, прошу пардон, я, то-есть, хочу, вот это! Же не парль па франсе! Шерше ле фам, силь ву пле!
     Француз с безразличным видом содрал чернобурку с вешалки и бросил на руки капитану. Из теплых, мягких, переливающихся серебром складок выскользнул ценник. Полностью. Целиком. 595 франков...

     Весь оставшийся путь до судна и частично плавания после погрузки капитан позволял себе непечатную лексику в адрес лишенных чести и совести живоглотов, грязной капиталистической накипи на теле трудового человечества, и тд., и тд…

     Мне было искренне жаль этого большого, умного, талантливого человека, отдавшего мне часть своего виртуозного умения управлять судном, бережно и умело выявившего и прорастившего во мне правильные капитанские ростки, умение слиться с тысячетонной тушей парохода, навязывая ему свою волю. Мне было жаль этого человека и одновременно осталась так и не разрешенной загадка русской натуры-грошовая, бросовая цена, прочитанная на полускрытом ценнике-95 франков казалась непомерно, чудовищно  завышенной, а полная цена низвела умного, интеллигентного человека до греха изощренного сквернословия.

     Тем не менее, низкий Вам поклон, Альберт Александрович. Простим  стране, платившей нам мизерными крохами, простим тот взгляд француза, торгующего старыми шубами, взгляд, как бичом стеганувший по нашему человеческому достоинству-это не мы были   жадными и мелочными как Гобсек, мелочной была наша Родина. Но мы все равно ей простим.

События 1973 г.    Булонь-сер-мюр. т.х.”Петр Заломов” п.п. Ленинград.