Паря Лёнька

Произведение напечатано в сборнике
"Дороги солнечная нить", Майма,
Горно-Алтайская Республика, 2018.


Лёнька был в семье последышем, как отец его звал, поскрёбышем. Наверное, потому, что  не хватило Лёньке материала родительского на две полноценные ноги. Да и ростом невелик – «метр с кепкой в прыжке». А какой может быть прыжок, если одна нога короче другой на пару дюймов. По этой причине был «годен к нестроевой». Рано осознал выгоду  своего положения. Ещё в школе, отвечая плохо выученный  урок, тянул время: где надо и где не надо через слово добавлял «паря». Так его и звали в глаза и за глаза «Паря Лёнька».  Пока старшие братья воевали на фронте, он 14-летний остался сиротой. Родители умерли в одночасье. Сестрёнка, чуть постарше, замуж вышла, и уехала с мужем на заработки. Братья, узнав о кончине родителей, решили не обижать младшенького, оставили родительский дом Лёньке. Стояла избушка на самом берегу реки, поэтому была опасность весеннего подтопления. Крыша покрыта древесной  корой. Стены, когда-то конопаченные мхом, с годами утратили своё первоначальное значение: хранить тепло. Две комнаты  были разделены дощатой перегородкой, дверь открывалась    на улицу.  Ограды вокруг дома не было. 
Жалели Лёньку на работе в колхозе. Старались облегчить тяжёлый крестьянский труд. Летом  в пастухи пристроят. А к такой должности полагалась лошадёнка, плащ-дождевик, краюха свежеиспечённого в колхозной пекарне хлеба, кружка молока. По сезону овощи: редиска,  зелёный лук, огурец, турнепс, морковка. Всё шло в ход. А зима приходит, он всё больше в конюшне колхозной  пропадает. Где почешет лошадиные бока, где пристроит торбу с овсом к морде. Да всё с ласковым словом, прибауткой. И ведь всегда работоспособность проявлялась  аккурат на глазах у начальства. Вот и получалось, что по итогам года у Лёньки было не меньше трудодней, чем у доярок. И на печке выспится, и при деле, и при трудоднях. И всегда дрова привезёт для обогрева своей избушки: лошадь запряжёт, пока начальство в разъезде, и в лес, который подходил вплотную к деревне.
Даже при дефиците мужского населения в послевоенные годы Лёнька долго холостяковал. Единственная поездка его в Улан-Удэ завершилась возвращением с невестой, у которой на тот момент было двое детей от разных мужчин. В школе тетради учителя   подписывали по фамилиям на основании метрик о рождении. Но Лёнька, увидев такое, враз восстановил справедливость. На всех тетрадях зачеркнув фамилии детей,  написал свою. А когда учителя  школы  приходили домой для разговора, он заявил: «Дети живут со мной, паря, значит они мои, и фамилию будут носить мою, паря!» Учителя отступились. А сын и дочь так и числились по журналу на  фамилиях своих биологических отцов, а по рабочим тетрадкам – на Лёнькиной фамилии. Жена Лёля на голову ниже Лёньки, кругленькая, спокойная.  В хозяйстве нерасторопная, как колхозные бабы говорили: «Мокрое горит». Другие хозяйки уже коров подоят, выгонят в поле, печь протопят. На загнётке стоит чугунок со щами, упревает каша. В дальнем потаённом углу печи – большая глубокая сковорода. А в ней, как на подбор, караси залитые молоком, томятся. И бегут бабы на колхозные работы до вечера. За обеденным столом не всегда семья встречалась вместе. Вот и кормились дети да старики весь день тем, что хозяйка с утра приготовит.
А Лёля поднималась с постели  не раньше десяти часов. Летом «позволяла Солнышку встать раньше себя». Лёнька к десяти на конюшню, дети к двум часам в школу. А на печи у хозяйки только-только вода в чайнике закипает. Ломоть хлеба, сдобрённый постным маслом да крупной солью, вот и весь завтрак и обед. К вечеру появлялся незамысловатый ужин на столе. И вот что удивительно: ни кто не болел, даже маленькие, от Лёньки родившиеся сынок и две дочки.
Коммерческие способности у Лёньки проявились, когда вся страна достраивала социализм. Вроде как слегка хромой, чуть-чуть придурковатый, и всё ему с рук сходило. Начинался сенокос. Наш коммерсант всем растрезвонит, как много он сена накосил.
- А коровенки-то нет, ещё в прошлом году пришлось  заколоть из-за отсутствия корма. И куда теперь эту прорву сена девать. За полцены бы отдал – не пропадать же добру. И находились поверившие Лёнькиным сказкам.
- Так давай, паря, куплю, коли лишнее…
-Там копёшка на заливных с краю стоит, такая ладная. На лодке поплывёшь, из-за поворота видно будет. Мне много-то за неё не надо,  половину цены, и на том спасибо.
Так эту копёшку, единственную,  Лёнькой поставленную, у него вся улица покупала.
Потом Лёнька только успевал отвечать, да ещё и журил нерасторопных хозяев:
- Чего сидели, ждали, паря, когда ваше сено увезут. Кто поторопился,  тот и с сеном. А я не виноват, что долго спите.
 И ведь ни один раз такой обман ему с рук сходил.
 Мечтателем Лёнька был, каких поискать…
- Мои братья повидали белый свет от Берлина до Харбина, а я за них здесь отдувался, дом  родительский  охранял. И зачем мне это надо. Собрал он своё многочисленное семейство, к тому времени уже пятеро детей было, жену Лёлю, заколотил избушку,  и поехал в Кяхту, что стоит на границе с Монголией. Сельчане уговаривали: «Одумайся, на верную погибель детей везёшь». В начале семидесятых ещё были свежи в памяти народа события 68-го года на Даманском.
-У меня, паря, берданка есть, я же белку в глаз бью. Смогу дать отпор, если полезут.
Там он устроился в артель грузить и перевозить лес в Монголию. Как он это делал, остаётся загадкой. Но только в эти несколько лет семья жила более-менее обеспечено. Лёля по-прежнему спала до обеда. Дети подрастали. Старшие отделились.
А в середине семидесятых пришло от детей письмо в колхоз с просьбой помочь:
-Папу придавило бревном во время погрузки леса. Теперь он в больнице. Мама работать не умеет, так как она никогда не работала. А нам есть нечего. Мы отправили письма братьям папиным. Ждём от них посылки. Но живут далеко. Ждать долго. Папа говорит, что колхоз обязан нам помочь, ведь  мы свой дом ему оставили, а недвижимость с каждым годом дорожает.
Вот так коммерческая жилка от Лёньки его детям передалась…

16 марта 2017 год