Сон с разоблачением

Моя душа надела маску
античной сцены, и пошла
туда, где меркнут день и краски,
но остаются ночь и мгла.
Известный миру треугольник,
его вы видели не раз:
вот рот, скривленный недовольно,
миндалины печальных глаз.

Такой была во сне нелепом
моя душа, и то сказать,
ведь для безродного поэта
трагедия – родная мать.
Итак, сквозняк заплесневелый
руками, разводя во тьме,
душа, как тень скользит не смело
по нескончаемой стене.

Я шел за нею. Ей не видим?
Или мы были заодно?
Не объясню…. Там пирамиды,
моря и горы кверху дном
торчали, точно, кто приклеил
их на прозрачном потолке.
Там буквы грозные алели
на указателе «к реке».

О, архитекторы чертога,
где был я, скрыли мир теней
надежно среди жаб двурогих,
средь крыс, летучих упырей,
и мотыльков размером с птицу.
Повсюду плеск и шелест крыл
над черной бездною клубиться,
но вот – последний луч остыл.

Душа стремительно и глубже
срывается в кромешный мрак,
туда, где бабочки не кружат,
зато огнем глаза собак
горят. Два грозных волкодава
змееподобные хвосты
свивают в кольца, а удавы
смеются тихо, рты пусты.

Но это только лишь начало,
ещё не видно той реки,
куда без радости, печально
приходят даже рыбаки.
Что говорить, и я испуган,
за приключением таким
сюда ни с недругом, ни с другом
сам не пошел бы. Черный дым

за мной сомкнулся. Возвращенья
не будет грешнику со дна,
иду вперед сквозь отвращенье,
душа дана всего одна.
Второй попытки быть не может,
не записать ходы во тьме.
Моя душа меня тревожит,
одна болеет обо мне.

И потерять ее не смею,
и торговать ей не хочу,
второй попытки не имею,
я сам за всё всегда плачу.
Цель путешествия понятна
читателю, а мне вдвойне,
путь в бездну это неприятно,
одна лишь радость – путь во сне!

И, кажется, что лишь желанья
достаточно, чтоб сон исчез,
но как мне оборвать сказанье,
когда сон в душу мне залез.
Остановиться б на минуту,
прервать фантазии полёт.
Но карты здесь сдавали плуты,
мы знаем – плут не подведёт!

И вот пришли: вода большая,
холодный серый океан;
на берегу трава сухая,
да клочья пены; да туман;
и звук, что ржавое железо
петель несмазанных, волна
здесь производит. Бесполезно
сжимать руками уши. На

самом деле холод страшен,
из темных приходя глубин,
он в сердце проникает наше,
и веселится там один.
Нет, ничего страшнее речки
той не случалось мне встречать,
я обнял сам себя за плечи,
и продолжал пред ней стоять

оцепенев, заворожено
смотрел, и думал про себя,
здесь пропадали миллионы,
а, значит, пропаду и я.
Жаль, по-другому эту реку
мы представляем, видя сны.
Ни кораблю, ни человеку
не одолеть её волны.

Лишь только тот, кого я встретил,
во тьме пустынной над водой,
спокоен был, незримый ветер
играл с седою бородой.
Он появился здесь внезапно,
с другого берега реки,
и приготовился обратно
отправиться. Мои стихи

его, похоже, не волнуют.
Ты недоволен или нем?
Не хочешь душу брать живую?
Ты здесь поставлен не за тем?
Старик прищурился бесстрастно,
Не убирая рук с шеста,
Когда я спрашивал напрасно:
«Скажи мне, есть ещё места?»

Он отозвался: «Я не слышу!»
И оттолкнул от брега чёлн.
По возвращении запишем
об этом так: «исчез средь волн».
А как ещё, скажи на милость,
мне эту сцену передать,
от этих слов с души свалилось,
с моей души желанье спать.

И я бежал без сожаленья
от пограничных берегов,
и с каждым шагом к пробужденью
кричать от счастья был готов.
Но ты дослушай, кончив сказку,
я оставляю мир теней –
трагедия снимает маску,
стоит комедия за ней.

Стоит, смеется. Треугольник
известный всем разрезом глаз
слегка лукавым, рот довольно
в улыбке скалит. Мой рассказ,
пожалуй, кончен, и без цели
спрошу её: «К чему был сон?»
«А был ли он на самом деле,
когда ты слушал скрежет волн?»