Утоли мои печали

Письмо первое

Вот мы и на посте, а может на посту?! С понедельника ничего не ели, сегодня, в пятницу, после обеда – исповедь.
И каковы же впечатления? Вот смотри:

Ведь почему у нас с коммунизмом-то не получилось? Помнишь, три составные части… Ну, с английской политэкономией, кажется, справились: «не будут брать – отключим газ». С французским научным коммунизмом и того проще: буду трахаться с кем хочу, где хочу и сколько хочу. А вот с немецкой философией, по-моему, получилось сложнее. А если, ну положим хоть раз в жизни, прочитать Маркса и Новый завет с давидовым Псалтырем, то можно сразу увидеть – Маркс всего-навсего только изложил божье слово на язык, понятный современному человеку, короче – перевёл в максимально доступной форме. Ведь даже слово «рабочий» означает не что иное, как «раб Отчий». Гениальность Маркса неоспорима!

Ну, а что же мы? Мы дозрели только до того, что с 1992 по 2008 выкладывали в общую публикацию «Майн Кампф». Да что там «Майн Кампф», мы выложили и конструкцию всех наших танков! Только наш завод с помощью «уважвемого» некоего «великого и современного» патентоведа Тайганцева (он был нанят нашим руководством – свои, якобы, не справляются, тормозят, слишком тщательно экспертируют) выложил в общую доступку ещё тёплые рабочие чертежи, в масштабе!.. Бери – не хочу. А теперь вдруг спохватились и решили, что это вредно! Нет, не то вредно, что чертежи, а то вредно, что «Майн Кампф»! Оказывается, её читать до сих пор (!!!) запрещено!

А вот не поешь четыре-то денька, и видно: русский – это не значит – вечно ноющий, что у него мала зарплата, и что у него всего-навсего только один «Мерседес». Нет. Русский – это значит – живущий в пустыньке, питающийся одной травкой-снеткой Серафим, собирающий вокруг себя великую братию Сергий (не Великобританию, а Великую Братанию), это дух Невского Александра, живущий во всяком русском мальчишке, и неистребим, хоть в Чечню его, хоть в административную изоляцию.

«Это национализм!» - орут те, у кого только пока три «Мерседеса». Нет, это не национализм. Русский – это не национальность, это мировоззрение. Я уверена, русских по духу полно и в Америке, и в Японии, и что уж говорить о Германии. Русский – это великая древнейшая духовная культура, которую буквально на ощупь знали Пушкин, Лермонтов, Толстой, Гоголь. А из современных – Эйнштейн и Пуанкаре. Жалко только, что не многие русские, живущие в России, об этом знают. На других-то землях покомпетентней народ. А наш народец, мечтающий о пластмассовых окнах и пластмассовых кушаньях, и не подозревает, что в пустыньке и с одной только снеточкой можно переполняться истинным человеческим счастьем и благодатью.

Вот такие вот, может и еретические, мысли, после четырёх дней невкушения.


Письмо второе

Ну, так вот, мой дорогой, Достоевского я прочла.

Вот – это цитаты, на мой взгляд, самые яркие:

«Наша начинающаяся, робкая ещё наша пресса оказала уже однако обществу некоторые услуги, ибо никогда бы мы без неё не узнали, сколько-нибудь в полноте, про те ужасы разнузданной воли и нравственного падения, которые беспрерывно передаёт она на своих страницах уже всем, не одним только посещающим залы нового гласного суда, дарованного нам в настоящее царствование. И что же мы читаем почти ежедневно? О, про такие вещи поминутно, пред которыми даже теперешнее дело бледнеет и представляется почти чем-то уже обыкновенным. Но важнее всего то, что множество наших русских, национальных наших уголовных дел, свидетельствуют именно о чём-то всеобщем, о какой-то общей беде, прижившейся с нами, и с которой, как со всеобщим злом, уже трудно бороться».

«Посмотрите, господа, посмотрите, как у нас застреливаются молодые люди: О, без малейших гамлетовских вопросов о том: «Что будет там?» без признаков этих вопросов, как будто эта статья о духе нашем и о всем, что ждёт нас за гробом, давно похерена в их природе, похоронена и песком засыпана. Посмотрите, наконец, на наш разврат, на наших сладострастников. Фёдор Павлович, несчастная жертва текущего процесса, есть пред иными из них почти невинный младенец».

«Но вот третий сын отца современного семейства, - продолжал Ипполит Кириллович, - он на скамье подсудимых, он перед нами. Перед нами и его подвиги, его жизнь и дела его: пришёл срок, и всё развернулось, всё обнаружилось. В противоположность «европеизму» и «народным началам» братьев своих, он как бы изображает собою Россию непосредственную, - о, не всю, не всю, и боже сохрани, если бы всю! И однако же, тут она, наша Россеюшка, пахнет ею, слышится она матушка. О, мы непосредственны, мы зло и добро в удивительнейшем смешении, мы любители просвещения и Шиллера, и в то же время мы бушуем по трактирам и вырываем у пьянчужек, собутыльников наших, бородёнки. О, и мы бываем хороши и прекрасны, но только тогда, когда нам самим хорошо и прекрасно. Напротив, мы даже обуреваемы, - именно обуреваемы, благороднейшими идеалами, но только с тем условием, чтобы они достигались сами собою, упадали бы к нам на стол с неба и, главное, чтобы даром, даром, чтобы за них ничего не платить. Платить мы ужасно не любим, зато получать очень любим, и это во всём. О дайте, дайте нам всевозможные блага жизни (именно всевозможные, дешевле не помиримся) и особенно не препятствуйте нашему нраву ни в чём, и тогда и мы докажем, что можем быть хороши и прекрасны. Мы не жадны, нет, но однако же подавайте нам денег, больше, больше, как можно больше денег, и вы увидите, как великодушно, с каким презрением к презренному металлу мы разбросаем их в одну ночь в безудержном кутеже. А не дадут нам денег, так мы покажем, как мы их сумеем достать, когда нам очень того захочется».

«… русский суд есть не кара только, но и спасение человека погибшего!»

«Если я и убегу, даже с деньгами и паспортом и даже в Америку, то меня ещё ободряет та мысль, что не на радость убегу, не на счастье, а воистину на другую каторгу не хуже может быть этой! Не хуже, Алексей, воистину говорю, что не хуже! Я эту Америку, чёрт её дери, уже теперь ненавижу. Пусть Груша будет со мной, но посмотри на неё: ну американка ли она? Она русская, вся до косточки русская, она по матери родной земле затоскует, и я буду видеть каждый час, что она для меня тоскует, для меня такой крест взяла, а чем она виновата? А я-то разве вынесу тамошних смердов, хоть они может быть все до одного лучше меня? Ненавижу я эту Америку уж теперь! И хоть будь они там все до единого машинисты необъятные какие, али что – чёрт с ними, не мои они люди, не моей души! Россию люблю, Алексей, русского бога люблю, хоть я сам и подлец! Да я там издохну! – воскликнул он, вдруг засверкав глазами. Голос его задрожал от слёз».

А теперь мои впечатления:

Убит отец, в котором я, как ни странно, увидела Христа. Это как бы уж слишком вульгарно, но в произведении есть место, где критикуют адвоката, что он назвал Христа не подобающим именем Христос, а «распятым человеколюбцем». Достоевский же называет убитого отца «убитым сластолюбцем». Думаю, на момент написания романа, на момент разоблачения божественных истин (как сейчас коммунистических идеалов) представить Христа в виде не заботящегося о чадах своих прелюбодейца и сластолюбца – это вполне вероятно. Так вот, убит Христос, причём, когда писался роман, Христос ещё не был убит, Достоевский как бы фантазирует такую ситуацию и предвидит последствия её. И идёт суд – кто же убил, и чем же дело закончилось?..

Итак, Христос – отец. У отца, естественно, есть дети. Достоевский называет их братьями Карамазовыми. Да, да, все духовные дети его – это братья Карамазовы. Другими словами, - все духовные люди – это братья Карамазовы. На примере трёх братьев Достоевский даёт три экстремальных типа духовных верующих людей. Первый тип – это чистая божественная вера – это Алёша. Алёша – это дух, живущий сердцем, он сама правда, чистота, любовь. Алёша – это восток христианской веры, это дух восходящего солнца, благодатный покой и умиление. Он не солжёт, не обидит, всегда любит. Достоевский называет его «народное начало». Второй тип – это дух, живущий рассудком, умом – это Иван. Он настолько далёк от божественной любви, что сатана сам приходит к нему и беседует с ним. И всё же Иван – тоже человек духовный, пусть это дух злобы, дух запада. «Европеизм», - говорит Достоевский, но всё-таки это дух. И третий экстремальный тип – это Митя – дух, мечущийся между востоком и западом, ошибающийся, искушающийся на каждом искушении. «Сама Россеюшка», - говорит Достоевский.

Так вот, все эти три типа, как бы не были они хороши или плохи, как бы не критиковали и ненавидели отца (Христа), убить его они не могут. Именно не могут потому, что духовные. Христос - аристос – аристократы. Но отец-то убит! И кто же всё-таки убивает? Убивает Смердяков! Смерд – от слова смерть. И почему же он убивает? Его так научили… его научили, что можно убивать всех и отца в том числе (он незаконный сын того же отца, что и братья).

Так вот, весь роман – это крик, крик предупреждения Достоевского: не учите убивать и не проклинайте отцов, не уподобляйтесь хамам, которые смеялись над наготой отца, вместо того, чтобы укрыть его, иначе окружающие вас смерды научатся от вас и убьют отцов ваших и Отца в том числе. А с чем останетесь? Сами по этапу пойдёте, всё потеряете и обретёте лишь могилы и вечную укоряющую память тех, кто не пережил оскорблений отцов своих и Отца в том числе.

На мой взгляд, это великолепное мудрое предвидение. К тому же, уж очень не любит Достоевский этих Смердяковых. Они ничего не могут создать, они могут действовать только по наученному. Смерды (зомби по современному) вот их-то и не любит Достоевский. И он считает, что именно только такие в Америке. Там смотри в цитате: «разве я вынесу тамошних смердов». Для нас Америка, конечно, это что-то…, а вот Достоевский, похоже, считает, что там одни зомби. Думаю, ему виднее.

И вообще я поняла, чем больше в России братьев Карамазовых, тем больше у меня работы, а чем больше в России Смердяковых, хотя и сроднились мы с ними накрепко, тем больший простой у меня в работе.

Я, конечно, восхищена Достоевским. Это, пожалуй, самый мудрый русский писатель. И я, конечно, знаю, что Россия с княгиней Ольгой, с князем Владимиром, с Александром Невским, с Сергием Радонежским. Разве есть смерть для таких, как они? А наши современные офисные работнички, которых научили… научили бесстыдно щеголять голыми ляжками, не знаю, дотянут ли до сорока, не засохнут ли без бутылки тонизирующего напитка в руке.

А Маркс, между прочим, верующим был, и Ленин, между прочим, венчался. Не насмехайтесь над отцами своими!

Вот такие впечатления.


Письмо третье

Солнце моё! Поздравляю тебя с Днём Рождения!

Если говорить о небесных покровителях, то у тебя их двое.

Во-первых, сам Иисус Христос! Все дни от Рождества до Крещения святы, они так и называются – святки. В эти дни Господь господствует и осеняет всех благодатью своей, тем более тех, кто в эти дни рождается.

Во-вторых, это Иоанн Креститель. Когда Иоанну сказали: «Велик ты, Иоанн, не рожала ещё подобного ни одна женщина». Он ответил: «Да, я крещу вас водой Иордана, и исцеляетесь вы, и к благому ведут вас священные иорданские воды, и тяготитесь вы к белому и отвращаетесь от чёрного. Но вот уже совсем скоро придёт Тот, которому я не достоин даже завязывать сандалии. Он будет крестить вас Духом Святым. Он будет уметь любить не только благое, он будет уметь любить и самое-пресамое безобразное и преображать его своей любовью. Он будет любить вас не за достоинства ваши, а вопреки недостоинствам вашим.

И явился Христос! И крестил Его великий Иоанн в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое января.

И представляешь, в первую ночь твоей жизни встретила тебя православная церковь всенощной с освящением воды и тремя божественными литургиями, отслуженными во всех православных храмах по всему миру! Это величайшее покровительство Божье! Ведь не случайно все и всегда видели свет от этого дитя. Помнишь, как Клавдия Михайловна, моя учительница по математике, говорила: «Да ты его, хоть только, когда он мимо идёт, спроси, как задачу-то решать…» А твоя, по химии, только и твердила: «Он у нас просто белый голубь среди чёрных ворон». А ведь в тропаре крещенском так и говорится: «.. и Дух в виде голубине свидетельствоваше словесе утверждение…»

Но восемнадцатое – день постный. Почему постный? Да потому, чтобы отличить состояние человека до крещения и после крещения. Это, конечно, плотские упражнения, ведь человек очень чувствителен ко всему плотскому (ах, если бы он был так чувствителен к духовному…), но в данном случае и это не во вред. Но ты, пожалуйста, не отмечай свой день рождения восемнадцатого, подержи в это время пост, ну пусть хоть не пост, но не допускай празднества. И не для того, чтобы «почувствовать разницу», а для того, чтобы преклониться перед этими Великими своими покровителями. А вот  девятнадцатого с истинной радостью празднично свой День Рождения отметь и не забудь, хотя бы мысленно, вознести им достойную хвалу.

Да сохранит Господь тебя во всех путях твоих. Да подаст тебе многое здравие и душевное спасение. Многое тебе и благая лета! И всем твоим дорогим людям доброго здравия и благоденствия.


Письмо четвёртое

Ну вот, я дочитала Ньютона. Открыла для себя массу неожиданностей.
Во-первых, в одно время с ним жили: Галлей, Лейбниц, Паскаль (причём он был на 20 лет(!) старше Ньютона), Декарт (правда прожил только 8 лет, после рождения Ньютона, но я то думала, Декарт – это вообще до н.э.). На два года раньше Ньютона умер Пётр I !! Эммануил Кант родился за 3 года до смерти Ньютона.

Ну так вот, о чём же писал наш знаменитый, якобы, родоначальник материализма.

Во-первых, не смотря на то, что способности его оперировать любыми математическими действиями ну просто обескураживают, он буквально на каждое своё заявление даёт ссылку на первоисточник. То есть творит ли он что-то с цифрами или с выражениями, он тут же ссылается, что это не он придумал, что это всем известно; хотя я, например, имея институтский диплом, о многих понятиях впервые слышу.

Например, мне и в голову не приходило, что можно взять корень, например пятой степени, из выражения: ах(куб) + bx(квадрат) + cx + d    и т.п. Кроме того, я впервые услышала, что у параболы и гиперболы есть фокус, который рассчитывается, и, используя координаты этого фокуса, можно установить закономерность движения любой точки по этим кривым. Более того, он даёт понятия абсолютных и относительных величин, полностью разъясняя, что движение есть понятие относительное. Короче говоря, описывает все наши представления о теории относительности (!)( наше пресловутое: люди движутся в лифте…, у него, правда, едут на корабле), после чего совершенно не понятно, что же тогда изобрёл Эйнштейн. Но и эти утверждения он не приписывает себе, а даёт ссылку, что это тоже уже известные(!) факты. Чаще всего он ссылается на Эвклида (кстати, 300 лет до н.э.; скачала его «Начала» - ну один в один наш учебник геометрии!!)

Так о чём же он тогда пишет? А пишет он вот о чём:

Если картину мира воспринимать, как нечто постоянное, вычисляемое посредством применения цифр, то очень быстро можно понять, что цифры – это не подходящий материал для естественных расчетов. Если же мы будем использовать общие понятия и пытаться установить закономерности, то сразу увидим, что эти закономерности могут выводиться только, как относительные. Он даёт массу примеров (просто восхитительных, обворожительных, невероятное наслаждение!), как любую математическую задачу можно решать в общем виде, но обязательно это будут только лишь выводы относительные. То есть мы в своём сознании не можем рассмотреть какие-то общие закономерные величины, не сравнив их с нашими представлениями о них. К таким явлениям, выходящим за область видимых понятий, но возможных к представлению посредством аналогий, он относит движение планет.

Но и этот метод познания он считает несовершенным. Так как только ты устанавливаешь какую-либо закономерность, возникает возможность и необходимость рассматривать эту закономерность в бесконечных пределах.

Такими бесконечными величинами он представляет пространство (в его трёх измерениях), время и силу притяжения. Даёт интересный пример. Предлагает рассмотреть систему: точка движется по прямой, описывающей конус, у которого вершина внизу. Говорит, что, если эта точка движется с определённым периодом, и, пройдя этот период, хоть и продолжает своё изменение положения в пространстве, но уже аналогичное тому, как она уже проходила в первом периоде, то такие системы анализировать и рассчитывать ещё можно. А вот с системой, в которой эта точка движется не просто по прямой, а по бесконечной прямой и не просто в периоде, а в бесконечном периоде, представляя эту картину очень близкой к реальным ситуациям, приходит к выводу, что такую систему посредством человеческих представлений и аналогий анализировать нельзя. Любой анализ этой системы будет гипотезой, а гипотез он не измышляет, и другим не советует.

Как аналог такому явлению предлагает рассматривать траектории движения комет. И показывает, что комета движется не по законной траектории. Даёт примеры наблюдений за движениями комет, которые производил Галлей. И оказывается, они движутся не строго по параболам или гиперболам, а значительно отклоняются день ото дня от этих «законных» траекторий.

И, как вывод, - после 500 страниц «Общей арифметики» и 700 страниц «Математических начал» - даёт-таки несколько человеческих(!) слов, в которых признаётся, что, откуда берётся сила тяготения, он не знает, да и не пытается знать, потому что всё это устроил Бог (!!!). То есть, короче говоря, он таким вот способом, признаться, несколько иронично, как бы утверждает: «Ну что философствовать, что воду-то в ступе толочь, если с математической выкладкой ясно, что мы рабы Божьи, что все наши представления ограничены рамками сознания. А выше своего сознания не прыгнешь! Так вот, я и не поняла, при чём же здесь материализм?

Кстати, труды Ньютона сильно критиковал Лейбниц. Видимо, он считает, что философская болтология нужна человечеству. Почитаем, увидим…


Письмо пятое

Здравствуй, мой дорогой!

У нас полный предэкзаменационный мандраж. Алёшенька поступает в техникум. Волнуемся здорово. Правда, ахинейку-то я философскую всё таки почитываю. На сей раз читаю Гейзенберга, учёного-атомщика. Ну, это – высший пилотаж! Между прочим, тоже предполагает, что Бог обязательно должен быть. Мало того, утверждает, что Он (Бог-то) - математик. Гейзенберг работал с Бором, Резенфордом, несколько раз встречался с Эйнштейном.

Пишет очень интересно! Тоже обвиняет Ньютона, что тот дал слишком обворожительную теорию закономерности, которая для квантовой физики не приемлема. Но у меня подозрения, что он либо не внимательно читал Ньютона, либо может и вообще не читал. Все формулы Ньютон берёт у Эвклида, и только формулы, относящиеся к бесконечности – его. Но и бесконечность исходит из постулатов Эвклида. То есть всё закономерное – это от Эвклида. Практически от Ньютона только то, что для исследования истинных явлений следует шагать за пределы здравого смысла. У Гейзенберга произведение так и называется «Шаги за горизонт». У меня вообще складывается впечатление, что дальше Эвклида-то мы и шагу не шагнули. А может я и не права. Почитаем… посмотрим…

Тебе-то это всё, само собой, до фени. Ну а я почему-то, по чьей-то воле должна в этом участвовать. Поглядим, закономерность это, или это просто Бог решил поиграть со мной, как выражался Эйнштейн «в кости». Параллельно ещё две хорошие книжки прочла, богословские правда, к сожалению, с тобой разделить радость не могу, а может и к счастью. И третью – рассказы Д. Лондона. Тоже – колоссальное удовольствие!


Письмо шестое

Я ещё пока не дочитала Гейзенберга, но у меня уже сложилось кой-какое мнение. И я поделюсь с тобой, а то забуду, что хотела сказать.

Гейзенберг критикует Ньютона за то, что тот очень соблазнительно представил картину мира и увлёк (!) ею всех на два столетия. (Тут я согласна, невероятно соблазнительна гениальность.) А они, атомщики, столкнулись с явлениями, которые этой системой объяснить трудно. Я же, прочитав его, не нашла почти никакой новой мысли по отношению к ньютоновским началам. То, что Ньютон называет «мир чисел», Гейзенберг называет замкнутой наукой. То, что Ньютон называет «мир относительных понятий», Гейзенберг называет миром поиска аналогий. Причём, довольно много уделяет места методам поиска этих аналогий.

Утверждает, что если в качестве абстрактных базисных понятий использовать математические величины, что и сделал Ньютон, то можно многое потерять. Описывает метод представления абстрактных базисных понятий в виде специальных терминов. То есть допускает существование не только математических формул, но и как бы словесных формул. Кстати, молитвы – это как раз и есть словесные формулы. Так вот, почему, он пишет, ими продуктивнее пользоваться. Потому, что назвав явление тем или иным термином, а не математическим символом, можно ожидать неточность аналогий.

С одной стороны, это может повлечь скатывание разума к уже известным абстрактным аналогиям. Например: они дали термин «элементарные частицы», и он много раз повторяет, что это не частица в обычном понимании этого слова. Но народ понял: «А частица! Она делится, её можно бомбардировать и стать при этом властелином вселенной!» Ну и давай разгонять частицы в коллайдерах. А если бы был принят термин, ну скажем «лошадь». Ведь для абсолютно нового явления всё равно, как его называют. Говорят: хоть горшком назови. Так, наверно, в коллайдерах принялись бы разгонять лошадь и, наверно, получили бы какие-нибудь результаты!!

Так вот, кроме такого скатывания в стереотип возможен эффект нового понимания. То есть разум сам, встречая новое, посредством неведомых махинаций вдруг выдаёт нечто неведомое ранее, то есть неведомое даже тому, кто этот термин предложил, что и ложится потом в основу новых явлений. То есть от соударения разума с неведомым рождается новая разумная материя! Это, конечно, интересно, наверно на этом эффекте потом развились всякие нейролингвистические программы, но вряд ли это выходит за рамки ньютоновского пространства относительно-сопоставимых восприятий. Мало того, я глубоко убеждена, что Ньютон уж словестными-то формулами оперировал бы не хуже кого-либо другого. Но он прибегнул к языку математики только лишь с единственной целью – быть максимально объективным.

У Ньютона есть ещё одно пространство – пространство неведомой бесконечности. Оттуда влетает к нам знание. Мы его тут посредством аналогий вводим в мир нашего сознания – мир цифр, а оно, как влетело, так и улетело в неведомое. И вроде бы Гейзенберг этого пространства не касается, но он вводит один очень интересный термин – потенциальная реальность, причём смысл его не раскрывает.

Я не знаю, входит это понятие в пространство относительно-сопоставимых восприятий, или оно всё же уходит в область неведомой бесконечности, которую Ньютон называет божественной, но я свидетель того, что эта потенциальная реальность действительно существует.

Когда я работала экспертом, я наблюдала очень необычные вещи. Приходит автор с техническим решением, откуда он его взял, никому и ему самому не ведомо. Я много раз спрашивала авторов, а это обычно учёные люди, кандидаты наук, а также мою подругу, поэтессу, как им удаётся творить. Они в один голос говорят: «Озарило!» Они не думали, не гадали, не мучились догадками, чаще всего не исследовали никаких теорий по данному конкретному вопросу, а их раз – и озарило. Прям, как в библии: Господь даром даёт. Автор в этот период ну просто являет собой ангела. Он по земле-то не ходит, он парит. Лицо светится. Идея его ему так понятна, так дорога, такая родная. Он пытается её объяснить другим, а другие только  плечами пожимают в недоумении. Потом он идёт ко мне – воплощению мира цифр, полному рабу замкнутой науки, то есть ни-ни за горизонт. Я на посту! И мне его идея кажется поначалу совсем не новой. Но когда я начинаю искать противопоставления – вдруг затрудняюсь и никак не могу их отыскать.

Тут я, уже подначитавшись, начинаю бомбардировать его идею. Я привожу аргументы, задаю ему вопросы, растягиваю его идею, как резинку, туда и сюда. Он обычно соглашается со всеми моими аргументами, потому что обычно не уверен, что действительно изобрёл новизну. Тогда я начинаю этот тяжелейший диалог сама с собой, так есть новизна его технического решения или нет. Вот тут-то и наступает этот момент потенциальной реальности. Это момент очень мучительных исследований и подборок тех самых аналогий, о которых пишут эти великолепные учёные. Это самая трудная работа, которой мне когда-либо в жизни приходилось заниматься. Математика, английский, немецкий, какие-либо другие предметы – всё на порядок проще. И вдруг меня тоже озаряет! Находится эта аналогия, она отыскивается в моём сознании, приходит подходящий термин. Например, энергонасыщенность, по-моему, этот термин я сама придумала. И рождается это дитё! Рождается, конечно, в системе замкнутой науки. Мне удалось перевести его из области потенциальной реальности в область очевидной реальности.

Но при этом я всегда замечала, что реакция автора – не полная удовлетворённость. Он согласен, что всё так, все аргументы верны, всё сходится, как дважды два, но ещё ни один автор не сказал, что это как раз то, что его «озарило». Они, конечно, меня благодарят, особенно, когда получают положительное решение и патент, но блеск из глаз уходит. Я раньше-то думала, может, это я его своим напором истощаю, или, может, это объективно: вот было его неземное, а тут уже и приземлилось, и в границах. Но теперь думаю, нет, она идея-то ушла туда, откуда пришла, как комета у Ньютона. Потому что идея не может находиться в мире, не облекшись в одежды здравого смысла. А как раз это-то её и губит! И автор, как никто другой, это чувствует. Он видел её во всей её божественной красе, а я придала ей признаки обычного знания. Это, может быть и к большому сожалению, необходимо для того, чтобы эту идею поняли другие, все, вплоть до специалистов среднего уровня. Таков уж закон здравого смысла.

И ещё что я наблюдала. Когда знакомишься с идеей автора и проводишь экспертизу, буквально чувствуешь авторское поле, если можно так назвать. Я не знаю, что это, но ощущения эти совершенно натуральные. Я их называла – контакт с интеллектом автора. У меня был автор, у него это поле (или интеллект) такое весомое, грубое, зримое, ну, как медведь протопал. Не многословие, сосредоточенность, чёткость аргументов… мои аргументы припечатываются, как мухи к стене. А ещё был автор с полем типа «полная безграничность». Входишь в него, а там – ну ни конца, ни края… Любые мои аргументы являются базой для новой тут же рождающейся идеи. Идеи сыплются, как из рога изобилия. Работать легко, всё на подъёме, быстрейшее улавливание мысли. Самое большое удовольствие было в работе с Ушаковым. Это был зав. кафедрой института, в котором мы с тобой учились когда-то. Очень молодой доктор технических наук. Вот уж мне посчастливилось! Реакция мгновенная, полнейшее понимание всего и вся, и, главное, - такая незлобивость. Прям одна струящаяся любовь, но любовь такая своеобразная, технолюбивая. А ещё был автор, с исключительно изящным интеллектом (или полем). Сам-то он на вид не особенно изящен, полноват, ростом не высок, да и не больно-то он придавал значение своей внешности. Но интеллект! Я, работая с ним, как будто находилась на приёме у английской королевы. Можно представить себе, как это было великолепно!

Вот такие ассоциации после Гейзенберга. Да он сам виноват. Ведь он пытался найти основополагающие закономерности для всего бытия. И любое явление мира должно проходить по этим законам. А в общем-то, ты это уже понял, я очень сожалею о том, что мне, как птице, перебили крыло на самом высоком полёте. Так жаль! Хотя Ньютон и Гейзенберг… где бы ещё пообщаться?..

Письмо седьмое

Привет! А сегодня у нас твои именины! Поздравляю тебя!

Вообще Евгениев в году много. Но считается, что именно твой тезоименитый святой – тот, который ближе всего тебе по календарю. Таким оказывается Святой мученик Евгений, память которому ныне совершает православная церковь. Это был порядка 303 год. Он, и с ним ещё трое или четверо мучеников, пострадали за веру православную. Над ними сначала сильно издевались, скоблили их железом, потом поместили их в печь, после чего Евгений был ещё жив, а потом ему отрезали голову. Ты, может быть, знаешь, что похожей смертью умер Евгений Родионов, погибший в 1996 году в Чечне. За то, что он, после ста дней издевательств и пыток, отказался снять с груди крест, ему голову отпилили пилой (причём интересно, что с ним также было трое парней, которых расстреляли). Он сейчас прославлен, как местно чтимый святой в Астрахани. А жил он в Кузнецке.

Но это ещё не всё. Евгений это, конечно, значит – благородный. Но, если быть более точным, то это имя читается – учёный. Если его написать по-старославянски, то впереди будет буква, которую можно читать как ев, ов, оу, у (как Ватсон и Уотсон). Так вот, получается - угений. А так как «г» и «ч» – чередующиеся согласные, то Евгений – это учёный. Но и это ещё не всё. Евгений или учёный можно ещё прочитать как – овченый, т.е. овчинный. И при этом слово «овцы», которых пасёт пастырь… «овчинка выделки не стоит»… и «золотое руно» - всё это приобретает совсем иной смысл. И, вполне возможно, что фамилия Овцын совершенно ничего не имеет общего с теми милыми существами, которые пасутся на лугах и едят травку, а совсем наоборот, относятся к когорте тех, кого я сейчас с великим удовольствием изучаю. В настоящий момент это Пуанкаре. Его овчинка ох как стоит выделки! Вот такие открытия, мой дорогой, драгоценный Евгений, имеющий отношение к великолепной фамилии Овцын.

Кстати об Овцыных. Оказывается, был такой Дмитрий Овцин - знаменитый исследователь Севера. Он первый  нанёс на карту северное побережье нашей страны, особенно в районе впадения в море реки Оби. А ещё вместе с адмиралом Фёдором Ушаковым в Средиземном море воевал капитан II ранга Овцин – капитан корабля «Санторин». Об этом капитане есть упоминание в книге «Адмирал Ушаков». Кроме того, мне удалось установить, что Овцины – это старинный княжеский род, который имеется в перечне самых знаменитых русских родов наряду с Гагариными, Шуйскими, Вяземскими, Дашковыми и т.п. И что ещё интересно, если после буквы «ц» в фамилии стоит буква «и», то это вообще говорит о древнем написании. В нашей фамилии после буквы «ц» стоит буква «ы». Вроде бы говорит о том, что к княжескому роду мы не принадлежим. Но! Мне как-то под руку попался список репрессированных в годы репрессий, и я, естественно, сразу стала искать в этом списке нашего деда. И, представь себе, нашла. И там его фамилия написана с буквой «и» после «ц». Интересно, с каких же пор и почему в нашей фамилии оказалась «ы», кто и зачем её туда поставил. Вот тебе ещё одна информация к размышлению.


Письмо восьмое

Хочу показать тебе, что мне удалось установить, когда я читала про народников.

Сначала всё никак не могла понять, что же это такое. Все они не просто хотели убить царя, все они неудержимо рвались к смерти. Такие неоправданные жертвы, зачем? Этот вопрос меня просто измучил, и я стала искать – а в других-то странах как? Были ли там подобные случаи? И, представляешь, нашла! Оказывается, и во Франции был свой народник. Это Эварист Галуа. Прекрасный образ!.. Он был убит на дуэли в 30 не полных лет. И, оказывается, в одну ночь перед смертью он изложил математический труд, который был понят и оценён только через 30 лет после его смерти! Короче, я поняла: это у нас народники, а у них-то, оказывается, математики. И, представляешь, этому нашла подтверждение.

Аристотель в своём труде «Метафизика» описывает…, ну, много кое-чего он там описывает; но, главное, что «мета» - это греческая частица, означающая «после». Короче, физика – это то, что вижу и ощущаю, а метафизика – это то, что могу только фантазировать или созерцать. А это письменность, грамота…  То есть в своём труде Аристотель описывает мир грамотных людей. Не зря потом этих грамотных звали аристократами. Но их, оказывается, звали не только аристократами. В Греции их звали метеками. От слова «метка», метить, отметка. Короче говоря, метеки – это были особые люди, обособленные, грамотные. А потом появились метаметеки, т.е. те, кто был ещё грамотнее метеков. Это, конечно, математики! Представляешь, к какой когорте ты, оказывается, относишься? Если рассмотреть это немного с церковной точки зрения, то получится: физики – это люди земные, метафизики или метеки – это люди душевные, ну а метаметеки – это люди духовные. Ну а духовных людей, так же, как и математиков, сам знаешь, разве поймёшь…

 И ещё один очень интересный момент. Когда я всё это очень интенсивно изучала, я натолкнулась на лекции некоего правовика Коркунова. Лекции, кстати, по истории философии в каком-то приличном университете. Так вот, он там студентам объясняет: Платон в своей теории о сильном государстве, причём в качестве государства он рассматривает не отдельно взятую страну, а вообще нацию, популяцию, и сильное не в смысле – хорошая власть, а в смысле сохранения этой нации, указывает, что во всякой сильной нации нужно наличие трёх составляющих. Этими составляющими являются… Здесь Платон даёт образные выражения. Представляет людей в государстве, как людей, идущих по пещере. Причем, в пещере – темнота, а имеющиеся источники света находятся за спинами людей, и тени от этих людей отражаются на стене пещеры.

Так вот, будто люди идут вперёд, ориентируясь не на реальность, а на эти находящиеся перед ними и видимые ими тени. А реально они идут друг за другом и могут как-то корректировать свой путь наощупь, т.е. добавляя себе ещё некоторые эмпирические представления. Источниками же света при этом служат некие острожники, которые совершенно необходимы, иначе совсем будет темно.

То есть хорошему государству нужны: абстрактные тени, эмпирика и светочи. Ну, я тут, конечно, сходу решаю, что вот они-то самые народники-то и есть. А ещё-то для чего же они? Но само слово – «острожники»?.. Острожники, острижники, осторожно, сторожа, стража, страхи, старахи (в смысле стараки, старатели), старики… старцы?! Думаю, да это, пожалуй, не народники, а монахи. Кто же ещё острижники то?

И тут меня прям прострелило! Да картину, которую Платон рисует, как основу национальной популяции, точь-в-точь передаёт молитва Господня:

«Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» Вот оно – то самое созерцание! Полное доверие тому, что видно на стене пещеры. Сами ещё ничего не знаем и не умеем, надеемся и принимаем за истину только то, что на стене нам показывают. «Твоя воля» и «хлеб нам даждь».

А вот дальше: «… и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение…» Это как раз наш эмпирический путь – путь наощупь. Мы дерзаем просить Бога слушать нашу волю. Как мы поступаем, так и ты поступай! Вот здесь, пожалуй, самая-то народная воля и есть! Но почему «И не введи нас во искушение», вместо того, чтобы «НО не введи…»? А потому, что эмпирика – это и есть само искушение. Потому и смысл: чего нас вводить-то, мы и так в нём по самые уши.

А вот дальше уже «НО избави нас от лукавого». Вот это избавление от лукавого и есть эти светочи, эти старцы, эти источники света за нашими спинами. Мы их ни увидеть, ни понять не умеем. Но, если бы не они, мы не видели бы вообще ничего. Допустят они лукавство – свет исказится. Но мы всё равно не в состоянии, ни увидеть этого, ни понять, так в искажённом свете и пребудем. Поэтому «избавь», сами избавить себя не в силах.

Такое резкое, можно сказать, дословное совпадение учения Платона и христианской молитвы Господней меня просто обескуражило! Я подумала: мамочка моя, да ведь Платон-то – это аж 970 год до н.э.! А к нам молитва Господня, как будто бы, пришла только с княгиней Ольгой, якобы в 990 годах н.э. И тут я прикинула: Ольга, ольго, льго, лжо, ложе, лажа в конце концов! И до сих пор мы употребляем: да ему никак не вложишь! То есть то самое отражение на стене пещеры – это и есть наше ольго, лого, влого и т.д.? И тут я подумала, а может действительно, с нашей нации писал Платон? Может действительно не со славян, а сначала с греков, нашедших у нас землю обетованную, идёт наш народ? И ведь действительно, молитва Господня и сила нации впитана в нас, можно сказать, до самых костей – «Я другой такой страны не знаю…» А нас просто кормят какой-то ересью, как обычно.

Ладно, на этом я не остановилась, я стала изучать дальше. И до того наизучалась, что установила, что вопрос убивать или не убивать царей вообще не стоит. Стоит только один вопрос: отчего произошёл мир? Либо это эволюционный путь – путь, по которому любая пичуга продвигается вследствие естественного отбора. Или же уже имеется готовая программа, по которой развивается всё на свете. Тут к одному мнению ещё не пришли! Но те, кто близок к цели, работают в сфере высшей математики, теоретической физики, теоретической биологии и объединяются в одно практически целое. Тут и ядерная физика, и генетика, и социология, и нейропрограммирование. Короче, кого только нет. Но суть-то в том, что весь 19 и весь 20 век, в силу тех или иных причин, вследствие господства материалистического мировоззрения, микро составляющая (ген, атом и т.п.) выводится дуалистической, т.е. двуполярной. Ядро – электрон, ДНК – РНК.

И только единицы – Гёте и некий биолог Филипченко видели триипостастность единичной микро составляющей. Причём, Гёте – в общем виде. Гёте утверждал, что мир крепок тем, что всегда оставляет за собой тайну. Эта тайна и есть та самая третья часть микро составляющей. А Филипченко открыл, что основой гена или клетки являются не ДНК и РНК, а вне ядра находящийся плазмон. Этого учёного, я думаю, конечно убили. По официальной версии он заболел менингитом и умер. Важный момент здесь идёт у Нильса Бора. У него основополагающим признаётся квант, т.е. тоже что-то излучающее. Заметь, это как раз и есть по Платону. Вот, что мне удалось установить.

А вывод каков? Как бы не были хороши народники, как бы не были хороши математики, как бы не были великолепны Бор и Резенфорд, да и ещё тут мне удалось установить многих распрекрасных учёных, нам никуда без старцев. Причём, не понятных миру, но светящихся, как Сергий Радонежский.

А то, что мы видим сейчас, какие-то жуткие социологические бредни – это просто ошибки, досадные глупые ошибки недоучек и недочеловеков.


Письмо девятое

Я всё-таки поделюсь с тобой своими изысканиями.

Ты помнишь, я задалась целью, найти. Что говорят или говорили учёные по поводу образа божьего в народном творчестве. С этой темой в своё время ко мне обратилась Танечка, чтобы я написала реферат для её подруги. Реферат-то я естественно написала за два дня. А вот темой-то увлеклась, так как сразу увидела: если творит народ – то это суть материализма, если же народ творит по образу божьему, то это уже другое.

Короче, искала до одури, начиная с биологов и химиков до математиков и радио-физиков. Для себя открыла неимоверно многое, но ответа на вопрос всё не находила. А это сильно усугубляло моё положение – выплеснутой из работы затворницы, злой и уже ни к чему не годной. Но мои поиски, к счастью, не оказались безрезультатными. Но результат всплыл совсем недавно. А накануне у меня было очень плачевное состояние. Всё говорило за то, что я в перенесённом горе просто не справилась с ситуацией. Зарылась, озлобилась, спасовала, решила от слабости искать утешение в Боге, но найти его не могла. Разве можно утешиться несуществующим? Даже в монастырь поехала для того, чтобы ещё раз взглянуть на монахов. Как они-то себя чувствуют? Думала, если они в порядке, значит, я ещё держусь. Если же тоже в тоске и печали, то наше дело плохо. В монастыре я увидела удрученных монахов, ну просто раздираемых искушениями. Это был уже далеко не монастырь 96-го, когда все монахи светились блеском высочайшего интеллекта. Это было что-то понурое, почти разлагающееся. Я очень страдала за себя, за них, за весь белый свет и убеждалась в правильности решения моего руководства: отстранить таких, как я – упёртых и некоммуникабельных, одетых чуть лучше бомжа, и посадить на моё место, пусть бесполезное, но послушное, хотя бы на вид более приятное существо.

Там в монастыре я купила книгу. Книга об одном из святых отцов. В книге упоминается Пугачёв, и автор, тех, кто хотел бы узнать о ситуации побольше, отправлял к «Истории Пугачёвского бунта» Пушкина. Я, естественно, направилась туда. Это было очень интересное чтение. Читала, справлялась по ссылкам, параллельно захватила Цветаеву и Есенина. И мне удалось установить у Пушкина(!) очень интересную вещь.

«История бунта» содержит 8 глав. Там нет ничего, кроме резни и крови. Пугачёв буквально наотмашь крошит всё и вся, бесчинствует, рубит головы, вешает на колы, насилует всех подряд, короче – Содом и Гоморра, и никто не может дать ему отпор. Параллельно узнаю (правда с удивлением, потому что в истории это как-то, скажем, затёрто), что остановить-то Пугачёва удалось только Суворову!!! Ну, читаю… Прочитываю уже семь с половиной глав… о Суворове – ни слова. Думаю, когда же Пушкин о Суворове-то писать будет, уж книжка-то к концу, ведь надо же показать умение генералиссимуса-то, как он отважно эту мясорубку-то прекратил. Но Суворова всё нет. Правда, появилось объяснение, что Екатерина потому так долго Суворова с позиций не снимала, что боялась, как бы противники-иноземцы не подумали: плохи, видать, её дела, если она на внутренние бои Суворова отзывает. Но книга-то к концу…

Рано или поздно Екатерина всё-таки отзывает Суворова. Даёт ему в руки документ, по которому всякий обязан ему, Суворову, подчиниться. И что же предпринимает Александр Васильевич, имея на руках такой мандат? Вот, честное слово, можешь сам проверить, передаю почти дословно: он берёт с собой пятьдесят пар волов и отправляется в степь, где ориентироваться может только по солнцу, да по звёздам. И это всё!!! О доблести генералиссимуса! Больше у Пушкина о нём ни слова. Но через две недели Пугачёыва выдают его же люди. То есть Суворов-то не зря там с волами-то по степи… И ещё пол главы – казнь Пугачёва. Тут мне много-то мудрствовать не пришлось, ещё и Цветаева помогла. Короче, тут Пушкин дал хороший пример борьбы духа праведного с духом бунтарским. И заметь, Суворов не анализировал: надо – не надо… он пришёл и выполнил долг. И защитил Царицу, как власть, данную Богом. Ту самую Екатерину, которую Есенин прямо называет б… .  Праведный поступок праведного раба. И за это произведение Пушкина не убили. Оно на сколько-то лет раньше было написано, чем «Капитанская дочка». А вот за «Капитанскую дочку», которая была написана в ноябре, его убили уже в январе, и в печать она вышла уже после корректировки Жуковским. У Марины отлично описано, что там было и к чему (по-видимому, и она не сама в петлю то полезла, может ей помогли как раз за эти её домысливания). Но меня заинтересовало другое.

Я стала анализировать и сравнивать Грибоедова, Пушкина и Фонвизина. У Фонвизина в «Недоросли» отлично показана Екатерина в образе матушки этого дитяти. Но там ещё дан и образ Софьи. И главная мысль такова – как бы не была могущественна власть, но София, конечно же, - Мудрость, ей не покорится. У Грибоедова тоже София, тоже Мудрость, но такая уже здорово запудренная и затасканная, ну сам знаешь. Так вот, Пушкин в «Капитанской дочке» больше не ищет Софии. Он даёт Марию! Заметь, капитан – от слова «копи», и София – от слова «копи» (cophi) (этому уж я в «Коде Да Винчи» набралась), а Миронова от слова «мир». Так вот, Мария – дочь капитана Миронова, она дочь мира и дочь копии. То есть быть мудрым в мире – это значит – поступать по общепринятым нормам – копировать. Кстати, мудрость ещё и от слова Muter (мать). Быть мудрым в мире – копировать мать! Но мир копий не устраивал Пушкина. Суворов – лучший представитель копий, видимо, не нравился Пушкину. Ему более дорога Мария. Это стало созвучно моей теме. Мария – мать Христа. Это уже что-то более новое. И главное поведал мне об этом Пушкин! А я-то дурра, кого только не читала!

И главное, его Мария – это тоже мятежный дух!! Она, простая дочь какого-то капитана какой-то задрипанной крепости на равных держит себя с царицей! Образ царицы напоминает Цветаевой холодную рыбную котлету, которую, знаешь, что съешь, но как! Такую уж царицу даёт Пушкин. А вот Мария, он, кстати, почти всегда называет её Маша (может это уже вынужденная корректировка Жуковского) – это просто воплощение чистоты, целомудрия, девственности и полная противоположность Пугачёву, хотя Пугачёв и дан у Пушкина здесь в очень мягких красках. Безусловно, пушкинская Мария – это интеллектуальная новизна, торжество мудрости, но не копированной мудрости, а новой не виданной ранее, новым ростком прорывающейся мудрости. Чувствуешь, как близко к изобретательству?

И я не была бы столь уверена в догадке, если бы не ещё один великолепный помощник. Гоголь!!! У него ситуация слегка схожая со мной. От боли и одиночества прикоснулся к Богу. И всё оставил, даже свой великолепный писательский талант посчитал излишним. Там, где есть Бог, всего достаточно. Так вот, он в одном из самых последних своих произведений «Письмах к родным и друзьям» тоже говорит о Марии. Но это уже не отвлечённо или с намёком, он говорит в открытую: через Марию – мать Христа мы рождаемся вновь, в новой плоти. Ты представляешь? София – это одна плоть, а Мария – это совсем другая плоть!!!

Ну, этого-то я насмотрелась уже достаточно. Монашество – это совсем другая плоть. Пост для них – это не ложная радость. Воздержание – это настолько естественно, что тут можно и не сомневаться. Гоголь открыл Марию во плоти! Я согласилась. Конечно, человек в вере встречается с опытным священнослужителем, обучается от него и становится иным. То же можно сказать и о масонах. Там человек встречается с Мастером, обучается от него (они, кстати, тоже все аскеты, и, говорят, Пушкин к тому причастен). Короче, слава науке, слава Марии, слава творцам, написавшим, намаравшим, в новизну шагнувшим и научившим и т.д. (Хотя образ Матери Христа, конечно, свят).

И я думала, ну хорошо, те – это кто обучался, а кто обучал моих изобретателей? Кто обучал мою подругу-поэтессу? Их всех озаряет. Что или кто их озаряет? К ним, по Ньютону, яблоко в башку летит. Может, попадёт, а, может, и нет. Комета влетает и улетает, и никто ни при чём. Хотя догадка о наличии какой-то третьей плоти уже возникала, и, естественно, приходило на ум: уж не плоть ли самого Христа? Ведь светятся же лица у авторов…

Тут под руку попалась книга «Код Да Винчи» Джон Браун и Докинз «Бог как иллюзия». Прочла и поняла: чего искать, тема такая закрытая. Если кто хоть что-нибудь и знает, всё равно не расскажет. Таинство священно и для церкви и для масонов. Всё, круг замкнулся, не видать мне истины, как своих ушей.

И почти без всякой надежды принимаюсь читать Лейбница. Ведь он критиковал Ньютона, такого блестящего, такого безукоризненного. Ну, надо же было прочесть, в чём же, по его мнению, Ньютон был не прав. И о, Боже! Не только заявление о том, что Бог существует, но и доказательства того, что он есть, неоспоримые, умные, логичные. Лейбниц никого не критикует, он с великим изяществом показывает и доказывает, что существует потенциальная реальность. Эту мысль я видела у Гейзенберга. Он, видимо, её не сам придумал, видимо, всё же заимствовал у Лейбница. Лейбниц доказывает, кстати на примерах из физики, что есть существа, и есть более совершенные существа, и есть самое совершенное существо.

У него потенциальная реальность не хаотична, а стройна и закономерна. Он доказывает наличие духов, призванных извещать об этих закономерностях. Он показывает и доказывает, что для человека высшим совершенством является познание этой закономерности. Это очень  трудно, но возможно для человека. Человек, достигая этих степеней познания, близко приближается к Богу, он начинает понимать язык Бога. Его плоть становится другой, она светится светом звёзд. Я точно знаю, именно этим светом светились лица Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Такой свет от лица я видела у батюшки в одном из наших монастырей (правда, его свет всё же больше походил на свет солнца). Схимонахи надевают колпак, такой чёрный колпак, закрывающий лицо. Это чтобы люди не видели их лица и чтобы схимнику не соблазняться, если вдруг кто-то увидит этот свет. Для схимника это будет изощрённый соблазн, они избегают его.

Так вот. Я теперь такая довольная. Ведь всё, что уже произошло, включая и мою отставку, произошло по воле совершеннейшего, только лишь в пользу для меня и для всех окружающих. Да и путь дальнейший высветился. Идти надо к Богу. Теперь я буду изучать писания, и труды святых.

Нашла ли я ответ про народное творчество? Я думаю, да. Эволюционный путь предполагает умение человека стремиться к лучшим, более комфортным, удобным условиям и оказываться в итоге естественно избранным. Но, изменяется ли при этом его плоть, и в какую сторону? Доказательство – Святой Иов. Всё делал Иов так, как следовало было делать, ни в чём не отступал от закона, от праведности. Очень долго не понимал, в чём его ошибка. И только тогда, когда Господь его спросил: может, ты и зарю можешь зажечь? Вот только тогда понял, кто он перед Господом. Ни один человек не в состоянии сам сделать свою плоть излучающей. Это прерогатива Господа.


Письмо десятое

Немножко опять пофилософствую, уж ты прости. Вот ты говоришь, всё конечно.

Ты же видишь, как посредством математики мы объясняем весь окружающий нас мир. Но ты и не можешь не согласиться с тем, что вся известная на сегодня математика – это только часть всего бесконечного ряда. Для любого человека ясно, что, если мы возьмём любые явления и опишем их формулой, то даже эта самая формула содержит в себе весь бесконечный ряд. А наблюдающий явление человек, пользующийся этой формулой, использует только часть, видимую им часть. А куда девается невидимая? Да она тут же присутствует, только человек её не видит или не видит пока. Потом может и увидеть и даже скорректировать формулу. Мало того в том невидимом пространстве закономерности претерпевают изменения. Лобачевский это прекрасно доказал. Да и Ньютон в своём биноме тоже неплохо показал изменчивость закономерности в невидимых пространствах.

Я это о чём? О том, что невидимый бесконечный мир есть. И человек, как часть этого мира, тоже протяжёнен бесконечно. Конечна только его часть. Причём условно конечна. Выбытие из видимого поля ещё ни о чём не свидетельствует. Но, видимо, и в самом человеке есть части бесконечного, такие, как иррациональные числа на числовой прямой. Уместно, думаю, называть эту часть душой. Да оно и понятно. Ведь мы не видели ни Пушкина, ни Толстого, ни Гитлера, но их хорошо знаем, и они легко занимают эту долю бесконечного. Но это информационная часть, хотя это и плотно входит в наше сознание, формирует нашу сущность.

А вот Лейбниц как раз относится к тем учёным, да пожалуй, я бы сказала, что это только он один и есть, который считает, что человек бесконечен не только информационно, он бесконечен материально. Он представляет человека, как единую субстанцию, единую программу. Он, кстати, не рекомендует даже лечить человека так, как его сейчас лечат (видимо так же лечили и в его времена), то есть механически. Например, отпальнуть часть желудка, и как ни в чём не бывало. Нет, он утверждает, что, если отпальнуть, то это уже будет другой человек, с другой программой, которую надо обязательно откорректировать на очень высоком духовном, всемировом, всегалактическом уровне. Он даже полагает, что ум в человеке не только в голове. Ум во всём мозге и в спинном, и в костном, и в любом мельчайшем нейро участке человека. И эта умная сущность, эта программа не исчезает со смертью человека. И совершенно не важно, оставил он после себя информационные документы или нет. И набор этих программ, этих сущностей, он их называет «умные души во вселенной», постоянен и бесконечен. Он называет вселенную универсумом, это как бы её умная, мыслящая часть. То есть то, что абсолютно лишено хаоса, та закономерность, которую он называет Богом. Причём не на информационном, а на материальном уровне! Кроме того, такие субстанции, как духи, ангелы у него материальны.

Представляешь, если наше тело и после смерти лежит и издаёт радиоволны, по которым, как по звёздам, можно прочесть всё наше бывшее и настоящее, и выдаёт данные для универсума, который, собирая эти сигналы, поднастраивается к большему своему совершенству. Само собой, это происходит и в процессе человеческой жизни, когда он своими делами, мыслями, включая мысли всей его системы, формирует видимый мир. Может быть, эта программа и движет им, и заставляет совершать все решения, которые он принимает.  Может, бесконечность присуща человеку, как и миру. Может, всё-таки бесконечность важнее конечности и человек это чувствует.

Так непостижимо изобретательство! Столько человек вокруг, а изобретают единицы. Но складывается такое впечатление, что это качество им присуще. Это не научение, не воспитание. Это присуще, может быть, каждому? Но не каждый попадает в такие условия, которые включают эту присущность? Ведь по идее каждый ребёнок – изобретатель. Я тут недавно наблюдала картину. Это было в церкви. Одна маленькая девочка, пока мама молилась, сидела в сторонке. Перед ней оказалась полка с книгами, которые она тут же принялась смотреть. А поставить книжку назад ей было трудно. Она её ставит, а книжка падает. Она несколько раз её ставила, а книжка падает и падает. Тогда она догадалась, что книжку надо наклонить от себя, и она не упадёт, что она и сделала.

Вот так на наших глазах человек изобретает. Это, видимо, присуще человеку – открывать невидимый ему доселе мир. За это человек получает прекрасное чувство – удовлетворение. Кстати, Лейбниц тоже описывает это чувство, как чувство наивысшего блаженства, которое может испытывать человек. Он называет это богообщением. Ведь настоящие изобретатели, они и о вознаграждении-то нисколько не пекутся. Они получают такое удовлетворение от самого этого процесса, что им стыдно о вознаграждении-то и вспоминать. Они уже вознаграждены сполна. Причем, вознаграждёнными считают себя даже те, которые изобрели уже давно до них изобретённое. Они так рады! Один изобретатель у меня изобрёл насос, который описан в учебнике физики за 5 класс. Когда я ему показала это, он был так счастлив. Ему совершенно было не важно, будет признано это изобретением или нет, ведь он дотумкал до того, до чего дотумкал сам Архимед! И не важно, что это было 300 лет до н.э. Он был в удовлетворении!

Ну ладно. Больше я тебя этим донимать не буду. Теперь я займусь святыми отцами, их словесными формулами мирооснов. Ведь Лейбниц тоже мог всё описать математически, ему это ничего не стоило, но он убеждён, что только словесное объяснение возможно при взаимодействии сущностей. Механика съедает 80% смысла. О том же, кстати, говорил и Гейзенберг. Святые отцы не оставили математических закономерных постулатов, у них они исключительно словесные. Я тут уже принялась читать Евангелие на трёх языках: русском, немецком и английском. И, не поверишь, самый трудный для понимания – русский вариант. В этом ведь тоже надо разобраться. Если, конечно, в универсуме предусмотрена для меня такая возможность. Прости меня за то, что я забираю у тебя твоё свободное время. Прости.



Письмо одиннадцатое

Здравствуй, моя радость!

Я тут была в гостях у одних, знакомых мне по церкви людей. Мать и дочь, живут одни. Мать, её зовут Зоя, два года как парализована – инсульт. Наташа нигде никогда не работала. Сразу после школы хотела посвятить себя Богу. Жила в монастыре, почти уже принимала иночество и вдруг возвратилась домой. Поменяли двухкомнатную квартиру на однокомнатную, купили домик в деревне. Там держали скотину, работали на огороде. Жили, справлялись. И вдруг несчастье с матерью… Опять вернулись на свою городскую квартиру, и как живут, одному Богу только известно. Я пришла к ним, чтобы возвратить им книгу, которую они мне недавно дали почитать «Святая Русь и Хазария». Книга на меня особого впечатления не произвела, но в ней были на предпоследней странице важные слова о том, что вся исключительность русского народа заключается в том, что он всегда выступает искупительной жертвой для мира. Мне захотелось обсудить это с Наташей. Не смотря на то, что она в своей жизни ничего, кроме монастыря, в котором жили только три монашки, настоятельница и три-четыре послушницы, не видела, она прекрасная собеседница. Она много читает богословских книг, много молится. Телевизора у них нет, но есть радио.

Она в курсе всех новостей. И уж поскольку я собралась обсуждать такую тему, я решила познакомить её и с моими к тебе письмами.

Когда она давала мне книгу, она спросила меня, как у меня дела на работе. А я ей ответила: да какая у меня теперь работа… сижу в архиве, совсем ни с кем не общаюсь. После моей отставки ни одного, хоть сколь-нибудь путного изобретения. Сижу, как в изоляции. Только я и компьютер.

Она стала меня спрашивать, почему такие, как я, перестали быть нужными нашим новым управленцам и правительству. Я ответила:
- Раньше нас заваливали работой на сто процентов, потом на всю катушку и спрашивали, мы её на эти сто процентов и знали. А теперь нам дают только двадцать процентов работы, только их с нас теперь и спрашивают.
Она говорит:
- Куда же делись остальные восемьдесят процентов?
- Кто знает? Может, эти знания и нужны были нам только лишь для того, чтобы прежнее правительство поддерживать? Может, теперь к власти пришли работающие управленцы. Может, теперь они сами берут на себя эти восемьдесят процентов?

Я сказала ей, что я нисколько не страдаю, мне легко. Работу, которую теперь стали с меня спрашивают, я хорошо знаю. К тому же у меня имеется возможность общаться с братом письмами.  Она этим заинтересовалась. И я решила прочесть ей мои к тебе письма.

И, представь, что она мне сказала, когда я их ей прочла. Она сказала:
- Мне нравится, что ты в поиске, может ты и найдёшь… Но то, о чём я услышала, это всё твои костыли. Они совершенно ничего собой не представляют, ну, как игрушки для детей. Сразу-то ведь человек не вырастает.

Вот уж я была удивлена, даже рассердилась. А потом поразмыслила… А ведь она права. Я всю жизнь, как в костылях. Прежде чем что-то хоть кому-то сказать, подбираю слова, чуть ли не наизусть заучиваю свои монологи. Оказывается, всё это я держу в своей голове с одной целью: лишь бы соответствовать тому стереотипу, который я для себя зачем-то выдумала, и считаю, что, если я от этого отклонюсь, то люди обо мне бог знает что подумают. Мало того, я и письма-то эти принесла, чтобы она оценила и восхитилась моими много познаниями.

Я была просто в шоке. Оказывается: что я, что сидящая передо мной парализованная Зоя – это одно и то же?
Я обратилась к Зое, говорю:
- А ты что скажешь?
Она сказала, что совсем ничего не поняла. Она обнимала свою парализованную руку и причитала:
- Ой, не могу, ой, не могу.
Тогда я ей сказала:
- Зря ты так говоришь. Ты должна говорить: «Нет, я могу, я знаю, что моя рука будет двигаться, и нога моя выпрямится и будет двигаться. Я верю, что я буду ходить».
И продолжаю:
- Повторяй за мной: Моя рука и моя нога будут двигаться…
Она, обливаясь сверхобильными слезами, скривив по-детски рот, задыхаясь, сквозь рыдания, повторяла:
- Я верю, что буду ходить…
А я с ужасом смотрела на неё, и, как в зеркале, видела себя…

Когда я возвратилась домой, у подъезда я увидела девчонок, одноклассниц моей внучки. Не поверишь, одиннадцать лет, и уже курят! На улице двадцать градусов мороза, а они в каких-то курточках по пояс, с голыми головами и в тонюсеньких брючках. Но я впервые не разозлилась на них. Я их поняла и пожалела. Бедненькие, они тоже в костылях. Такие малышки, а уже в костылях. Просто у них костыли другие, потому что время другое.

Дома я припала к своему молельному уголку. И, может быть, впервые искренне и серьёзно начала молиться:

Матушка, Богородица, Свет Пречистый, да что же такое делается-то? Как же так? В моей жизни была уже и весна, и лето, и осень, и уже зима почти на исходе, а я, оказывается, не жила? А эта девочка Наташа, она живёт. И всё потому, что она с Богом?! О, Матушка, помоги! Спаси уж не меня, спаси этих малюток, этих одиннадцатилеток, мою внучку. Спаси и защити эти нежные великолепные бутоны. Неужели им тоже всю жизнь прожить в костылях и протезных корсетах? Неужели эта новая, и в то же время совсем обычная, искупительная жертва для мира?

Я, в точности как Зоя, обливалась слезами, кривила по-детски рот и сквозь рыдания говорила: Я верю, что смогу…

А Богородица смотрела на меня своими добрыми глазами. Такая вся светлая искристая. Это ведь подарок дочки, это она вышила мне такую икону. Вышивала бисером целый год, втайне от меня, и подарила к Рождеству. Каждая бисеринка искрила своим цветом!

А как ты думаешь? Может, это снова костыли? Новые блестящие, только что приобретённые, но тоже костыли? Ответь мне, прошу тебя.