Ирка

Бродский, изыди обратно,
давай о размере не будем.
Мне с ней безумно приятно
гавкаться, резиновым пуделем.
А что ему, пуделю, нужно,
какие размеры, к собачьей бабушке?
Вот, виляю –
весело, безоружно,
потом прорывает.
И надо ж так –
опять по больному.
Ну, например:
– Какая погода в Чуйской долине?
Что курит по вторникам ваш кавалер?
И, кстати,
не позже, чем ныне,
другие придут сифилитики
кроить Десятый Интернационал.

А она:
– Не надо о политике!
А я и не начинал.

Слушай, Бродский (и Пушкин местами),
перечитанный до тошноты:
«…слишком хочется пить в Казахстане…» –
Я там не бы. А ты?

А она, понимаешь – бывает.
Как проснётся – тыгдым, тыгдым.
Ломовая она, беговая.
Здесь ни белым, и ни гнедым,
и ни в яблоках – не подрулишь,
ломовая себе на уме.
И как женщину не люблю, лишь
донимаю.
Ну, например:
– Калыныз калай?
(только этим
доведёшь до беды
на любой заселённой планете,
на любом языке)
– Жарайды.
– А известен ли вам, тётя,
ваш диагноз: макроцефал?

А она:
– Не надо о работе!
А я и не начинал.

Слушай, Бродский,
ты извини, что как к Господу Богу,
а не к начальнику –
вроде, тыкаю,
вроде, скотство,
и не пили даже по маленькой,
и с любой стороны не прав,
но, прижучь мою гуттаперчу –
я одно развесёлое: «гав» –
и отвечу.

С ней не проще –
о, нет.
Ты когда-нибудь верил в утюг,
как монгол в восходящее Солнце?
Вот и я допускаю, что, вдруг,
эта девочка улыбнётся,
и тряхнёт головой светло-русой,
что пока в султанате – не криминал.

А она:
– Не надо о грустном!
А я и не начинал.

Слушай, Бродский,
ну что, в самом деле,
колотиться водой в решето?
Вот тебя –
здесь не могли, там не хотели,
а меня нигде и никто.

И какое мне дело вдруг
до её неказахской улыбки, а?
Может, завтра кирпич –
тюк –
и не будет его, кина.
Я не знаю, что в мире железнее –
твой апломб или мой оскал.

А она:
– Не надо о поэзии!
А я и не начинал.