Подмосковье дальнее Письмо оттуда

Приходилось ли с пола
отмывать кровь, ей минуло много лет,
а ты трёшь-трёшь до упора?
Знать о сугробах, что заметают насмерть,
об электричках в Москву, они убегают,
не ждут несчастных?
А когда из Москвы, вагоны - не напротив перрона,
Слегка вдалеке, и думай быстро,
Нацелься в снег, прыгай скорее,
Пока не увезли в неизвестность,
В леса, в безлюдье,
К унылому перепутью,
К рудникам или в поля с радоном,
К вышкам огромным, к ржавым опорам.
Далее. В чаще - кладбище,
растёт земляника,
ходить там не надо,
деревья настолько выше
могильной ограды,
что в брошенных хибарах живёт одинокое лихо.
(Но, смотри, не стесняйся, если нужно, посади
Укроп под могилкою, только тихо).
Ходят там цыганки, говорят, "Мы - Европа".
Ездят дагестанки, говорят, "Мы - Азия".
А мужчины с глазами-колодцами тёмными
вслух часто плачутся:
"Быдло мы опростелое,
Люди, мы стали дикими,
С хаосом нам не справиться".
Машины бывают, возят от станции,
к дереву на повороте.
Если остановится, садись, не спорь,
Денег не возьмут, не бойся, говори «Спасибо».
Яблоки в августе километрами и гуще мошкары в полёте,
их не ешь, читай выше, ибо.
Грибы - другое,
знаешь, за что отмучался,
если потом упокоен.
Погода всегда хорошая,
В любой дождь,
Смотришь в небо - парча с жемчугами,
Солнце выйдет – золото с янтарями.
Днём бирюза сияет, сапфирами вечереет.
Кто один раз побывает,
К урочищам тайным этим, задумавшись, мысленно реет.
(Вроде бы о другом, а грёзы уже за холмами,
Его позовут – он не слышит, не видит тебя глазами.)
Весной небеса чистые,
И берёзки, и пруды - серебристые,
Одни – вдоль горизонта, другие поперёк, и всё сверкает.
Дымка стоит как фата или сахарной ватою в росы истает.
И Тула с Калугой недалече
друг с другом перекликаются.
Рязань светлая, но болотная,
Владимиру кланяется.
И главное: погода начинается от Барыбино,
Циркулем, сам знаешь откуда, и по кругу.
Только тебе говорю,
т-сс, только тебе, как близкому другу.