Девятка в зеркальном потолке

- Зачем пришел?
- Посмотреть на тебя! Мне не нужны женщины и секс, зарывшысь кудрявой головой в рукав моей здоровой руки, говорил Дмитрий.
- Ясно: Соню - вприкуску, меня - вприглядку! Я не экспонат музея: не надо приходить смотреть на меня! Только положительные эмоции продлят мне жизнь, дадут радость. Я не желаю чувствовать ущербность. Почему я за все плачу немыслимой ценою! Косвенно виноват муж, что погиб сын, вот теперь Елена: единственная женщина, единственная подруга. Если б она не начала сбрасывать на меня стресс, я б не понеслась в зазеркалье за сигаретами. Я любила и люблю ее, и не перестану любить, даже если не будет руки. Я одна, всегда одна! Я мою пол носовым платком, мне плохо.
 Дубль преследовал меня, будто бы дверь судьбы открывал код - набор цифр, в дубле, оборачивался бедой, трагедией, три раза прокрутилось число 19: 19 мая 1991 г. - нет сына: Два раза число 28 - и я снова в гипсе, не говоря о том, что тема - татарка мужа на 17 лет моложе мужа, татарка лейтенанта на 17 лет старше лейтенанта прокручивалась многократно. Как кокон нитью, я была обернута поворотами судьбы.
- Какие женщины самые красивые в мире? - спросили Хулио Иглессиаса. Он ответил неопределенно, а я знала точный ответ: "Самые красивые любимые женщины!"
Ничего не изменилось в ритме наших встреч с Дмитрием. И, как всегда в пятницу, он постучал и зашел так, будто бы вернулся с чемпионата мира золотым призером.
- Юбку застегни! Не могу одной рукой!
- Растолстела что ли? - нежно и снисходительно он склонился надо мною, все еще находясь на высоте Сониного роста и секса:
 В год Мыши меня стали беспокоить мыши, они жили за холодильником. Дмитрий зарядил мышеловку и обещал принести кошку, черную кошку его товарища, по имени Свинья. "Мы раз, для прикола, дали ей покурить".
 Мысленно я уже жила с курящей кошкой, черной и тощей, я даже имя не хотела ей менять.
- Свинью принес? Я уже мечтаю как мы со Свиньей спокойно будем жить, полное доверие друг другу, а, если что не так, я себя утешу тем, что она же Свинья и я это знала, когда ее брала, что ожидать от свиньи? Или ты другую свинью мне принес?! - с запальчивостью высказалась я, наблюдая, как он лихо, радостно, победно сушит свои вьющиеся волосы.
- Ты меня оскорбляешь! - с пафосом сказал он, радостно и азартно, еще раз победно и нахально глянув на меня сверху вниз.
- Смотрю мексиканские сериалы: там все теряют память: Я искренне хочу потерять память, забыть.
- Что ты хочешь забыть? - почти машинально спросил Дмитрий.
- Сына, мужа и тебя: вы все, трое, причинили мне боль, психологическую травму. Я продолжаю в ней пребывать! - К кому ты ревнуешь меня? - коварно и просто, ведь он привык так жить, нежно спросил Дмитрий. Я дивилась его умению совмещать нас и спокойно, просто, уютно располагаться между нами. - Никому не верю! Лишь себе в зеркале, но и себе не всегда нравлюсь, что теперь? - говорила я.
 Мой голос на видеокассете казался мне кукольным и вся я какая-то бьющаяся, хрупкая, механическая кукла:
Кукла наследника Тутти. "Наследник Тутти никак не мог успокоиться. Он обнимал поломанную куклу и рыдал. Кукла имела вид девочки. Она была такого же роста, дорогая, искусно сделанная кукла, ничем по виду не отличающаяся от маленькой живой девочки".
"Жрица красоты" - как с ненавистной самоиронией называла я себя в дни черной тоски, "жрица красоты", эстет до кончиков ногтей, сидела в безобразном гипсе на балконе и, тихо покачиваясь в кресле-качалке, с сигаретой, вспоминала лицо Дмитрия, вернее, оно, как заставка на экране телевизора, все время стояло перед моими глазами, и окрик мужа: - Что я тебе Слава Зайцев, чтобы украшать твой гипс? - слышался мне, когда он обшивал его черным велюром.
Три задачи составляли мое бытие:
№ 1. Достойно, без надрыва расстаться с Дмитрием,
№ 2. Напечатать роман,
№ 3. Достойно и покорно встретить старость и умереть, по возможности, легко.
 Месяц Дмитрий мучился со мною в гипсе, но только однажды вслух сказал: "Когда у тебя была в гипсе нога - было удобнее:"
х х х
 Как самая дорогая игрушка в мире, выпросталась из гипса моя левая рука. Врач посмотрел рентгенснимок и, ощупывая кость, сказал:
- Этой рукой можно обнимать мужчину.
- Где найти такого дурака? - размышляла я над словами врача, непрерывно думая о Дмитрии, его юность, его нежность, его постоянство были нужны мне, как и моя сизая, скрюченная ужасная рука: Нет, нет, никогда он не должен видеть это безобразие. Не оставалось ни одного угла на маленькой территории моего тела, где не было бы битого угла.
- Не жалей меня! Говори, когда ты меня бросишь?
- Я и не жалею! - отвечал Дмитрий, а на лице его было ярко выражено нежное сочувствие.
 Я впервые плакала при нем, но мне казалось, что я плачу весело: - Я не люблю, когда меня жалеют, потому что, если честно, то именно меня и надо жалеть. Когда меня жалеют, то я вспоминаю, что нет несчастнее меня. Когда все веселятся, то и я забываю свои беды:
Дмитрию я не показывалась так, как мужу. При муже я бодро расхаживала голяком, держа на перевязи синюю руку, мне было все равно, что чувствует он.
- Ах, Кот! - сказал муж умиленно и, перехватив меня своей большой рукой, низко склонился на высоту моего малого роста и чмокнул меня умиленно в плечо. Он умилялся и чванился. Чванился своею татаркой, ее сытым, ладным, сочным телом, ее безоглядною любовью к нему, и я своею маленькой территорией сплошь разрушенного тела была реабилитацией и оправданием его извечного сомнения. Альфия нравилась ему, он содержал ее, она любила его, он был благодарен ей за любовь, татарка была не нужна мужу, он не любил ее. Он привык к ней, к ее тайному присутствию в его жизни. "Зачем она мне?!" - часто такой вопрос задавал муж сам себе и я своею сплошь разрушенной территорией отвечала ему на его вечное: "Зачем?" И поэтому он любил и умилялся мною, тем, что я помогала выйти из штопора. "Старая жена и молодая, ладная татарка!". Альфия научилась стимулировать его сексуальные потребности. Бывает три степени лжи: малая ложь, большая ложь и статистика. Муж чванился Альфией и я понимала, что это не от силы, а от слабости. Таким образом он утверждал себя, свою оставшуюся силу, свою дееспособность, сексуальность, которая совершенно не подходила для меня. Уничтожая меня в словах, муж защищал себя - смешное и слабое оружие для мужчины



"Проза  ру",  глава  8.  "Девятка  в  зеркальном  потолке"