Снег улыбался новому Солнцу...
Мартовский воздух целился в грудь.
Сложные роды. Ох, и не просто
Я отправлялся в жизненный путь.
Первый. Нежданный. Скорее, случайный.
Знающий всё о притворной любви.
Кто и зачем мне открыл эту тайну?
Кто так безжалостно благословил?
Но для чего-то были ворота
Приступом взяты — растворены.
Кинулись скопом земные заботы
Встретить меня из утробной тюрьмы.
«Здравствуй, родимый!» — верней — «доходяжный».
«Дай, перекусим последнюю связь…»
Ножниц оскал над криком протяжным,
И пуповина оборвалася.
Вот я — оборвыш — рода не помня,
Слышу и вижу: мчатся года.
Принят на время. Статус — бездомный.
Пришёл ниоткуда — уйду никуда…
Свидетельство о публикации №117030603698
Это стихотворение — миф о рождении человека как изначальной травме, обретении свободы, которая тут же оборачивается статусом изгнанника во Вселенной. Рождение здесь — не начало, а болезненный разрыв с изначальным единством.
1. Основной конфликт: Безопасность небытия vs. Травматичная свобода бытия
Главный конфликт — между состоянием довременного, блаженного неведения («утробная тюрьма») и мучительным актом рождения в мир, где человек обречён на сознание, одиночество и экзистенциальную «бездомность».
2. Ключевые образы и их трактовка
«Снег улыбался новому Солнцу» — идиллическое, но обманчивое вступление. Природа улыбается, но это улыбка равнодушной вечности, встречающей нового страдальца. «Мартовский воздух целился в грудь» — с первых же секунд мир враждебен, он не обнимает, а «целится», как снайпер.
«Сложные роды. Ох, и не просто / Я отправлялся в жизненный путь» — рождение представлено не как радость, а как трудная, мучительная работа, путь на казнь или на войну.
«Знающий всё о притворной любви. / Кто и зачем мне открыл эту тайну?» — один из самых шокирующих моментов. Новорождённый приходит в мир уже с знанием о главном обмане бытия — о «притворной любви». Это знание дано ему свыше как проклятие, как «безжалостное благословение».
«Утробная тюрьма» — ключевой парадокс. Традиционный символ тесноты и несвободы (утроба) здесь — тюрьма, а выход из неё — не освобождение, а изгнание в ещё большую тюрьму мира. Это переворачивание обывательских представлений о рождении как о благе.
«Здравствуй, родимый! — верней — доходяжный» — мир встречает новорождённого не лаской, а циничным ярлыком. «Доходяжный» — страшное слово, указывающее на существо, обречённое на истощение и смерть с самого начала.
«Ножниц оскал над криком протяжным» — апогей насилия. Медицинский инструмент очеловечивается, обретая «оскал», а первый крик новорождённого — это не жизнь, а «протяжный крик» боли и ужаса.
«Вот я — оборвыш — рода не помня» — итог рождения. Герой — не дитя, а «оборвыш», существо с оборванными связями. «Рода не помня» — это состояние потери корней, исторической и метафизической амнезии, характерное для современного человека.
Финал: «Принят на время. Статус — бездомный. / Пришёл ниоткуда — уйду никуда…» — экзистенциальный приговор. Вся человеческая жизнь — это временная аренда без прав. «Ниоткуда» и «никуда» — это не географические понятия, а метафизические координаты, определяющие бытие человека как чистую, абсурдную случайность в безразличной вселенной.
3. Философский пафос и вывод
Стихотворение выстраивает безрадостную онтологию человеческого существования: Изгнание из «тюрьмы» небытия -> Насильственное посвящение в тайны зла («притворная любовь») -> Встреча с враждебным миром -> Разрыв последней связи (пуповины) -> Осознание себя «временно арендованным» бездомным -> Жизнь как путь из Ниоткуда в Никуда.
Финальный вывод: Рождение — это не дар, а травма, нанесенная безжалостной силой. Человек с первого вздоха — оборвыш, лишённый корней и смысла, принятый в мир на временных условиях и обречённый на путь, у которого нет ни начала, ни конца. Это гимн абсолютному, трагическому одиночеству сознания, брошенного в бытие.
Бри Ли Ант 24.11.2025 19:45 Заявить о нарушении