Генерал Слащёв

Еврей иль армянин, упорный парс, иль курд,
Зря над собою небеса любые,
Куда загонит рок его народа гурт,
Спокоен, да.… Но русский  вне России

Не сможет жить…. Иссякнет воли пыл,
Подробности домыслить  уж изволь сам.
Примерно так он думать должен был,
Когда с усилием тугую дверь открыл
Советского посольства .

А имени родного больше нет –
В четыре буквы аббревиатура,
Готовая на весь Господний свет
Распространить свой безобразный бред…
Теперь ещё сказать не поздно «нет»,
Но он находит нужный кабинет,
И с ним здороваются хмуро.

А, может быть, всё проще и пошлей,
Осколком где-то жить былого мира,
Без почестей, без славы, без мундира –
Что для души быть может тяжелей

Гордыней обуянной… Здесь же он
В мундире вновь, подобострастье в лицах,
Честь снова отдают со всех сторон
(Пускай теперь он будет без погон,
Но это всё ему не снится!).

Не  угадать и не восстановить
Доподлинно ход  этих мыслей смелых,
Которые судьбу заставят вить
Свою повторно,  одиноко плыть,
Для красных быть врагом, предателем для белых.

А  в памяти картины  прошлых дней
Безумной эпопеи Крыма,
Такой, что жутко вспоминать о ней,
Как тени, все проходят мимо, мимо…

Таков судьбы нелепый поворот,
Зигзагов путь её несчастных…
Опять стоять у Троицких ворот,
Шагов своих  стремить вдоль улиц ход,
Где  быть не чаял вновь который год –
Для белых стать врагом, оставшись им для красных.

У белых - катом быть, неистовым судьёй,
На каждом фонаре качание ужасных
Стручков, при отступленьи за собой
Он оставлял, скрипевших вразнобой,
И – тихо ожидать конца у красных.

Заранее смирясь, скорей бы уж –
Иль про меня они забыли, успокоясь?!
Когда за мной придут…. В душе такая сушь,
И щёлкает когтями совесть…

Там – громогласным быть, а здесь – молчать,
И ощущать под утро липкой кожей,
Бессоницей промучившись опять,
Что новый день придется начинать,
А тот благополучно прожит.

У белых – птиц любить , у белых – волю пить,
И самому, подобно птице,
Туда, на Север, порываться  воспарить,
Где свет увидел он, где начинал он жить,
У красных же – нахохлившись на спице

Сидеть, сидеть,  хоть в клетке золотой,
И выцветшим, потухшим оком
Сквозь прутья устремлять свой взгляд полупустой
В страданьи одиноком.

Тоска сильна, душа моя больна,
Луна глядит в окно сырое,
Понять меня могла б она одна,
Она одна – не люди – мне родна;
Два ночи, в дверь звонят – пойду, открою.

Алексей Калинин