Неодушевлённый я был предмет...

Неодушевлённый я был предмет.
Души и сейчас временами нет.
Когда-то жил камнем, потом гвоздём,
мы все откуда-нибудь растём.

Когда Иисуса вели на крест,
не узнавал я тех самых мест,
в которых металлом я создан был,
в которых палач мне по шляпке бил,

скрепляя запястье с креста доской,
скрепляя жизнь со смертной тоской.
Вот так я в истории роль сыграл.
Вот так я время за горло брал.

Время, оно для других беда,
а мне, гвоздю, безразлично, да.
А мне и боль и ужас конца,
как пляска теней для мертвеца.

Вечный и отрешённый как Бог,
я в ране Христовой остаться мог
сколько потребуется палачу –
незачем врать мне и не хочу.

Когда я очнулся, стоял туман,
он лился словно из крёстных ран,
багровый, густой, как ночная мгла.
Но мне помочь она не могла.

Я видел ясно свой прежний путь
и трудно было назад нырнуть
в металл, нирвану и сон, что пуст.
Жизнь начиналась, как костный хруст,

глазницы черепа, мяса смрад,
которому гнить все века подряд,
как слизь и лимфа и нервов нить,
которым тоже веками гнить,

как в землю втоптанный чистый дух,
как скрип дыбы, затмевавший слух,
как музыка сфер в кровавой дыре,
как сам я со смертью вдвоём в норе.