***

Эх, жизнь, фривольньных сумасбродств покорная служанка

У окна занесенного стужей дрожалой, сидел и сижу,
И душу свою душу нахраписто;
А в ней расцветает бутон лучезаристо!
Он сияет, моргает вздохами,
Лязгает ахами
Нараспев, нежно-нежно стрясает спесь, мучит задиру угловатую, мрачно-брачную.
Но;
Он повянет в мгновение, мрак сожрет как утюг, годами,
- изжевывает старуха-ржавчина.
А откуда возник и не ясно куда он утек, потек, там еще к чему прилип, улип, улиткой дохлой на жаре усох...
- Ах, что тут ляпнешь,- мимолетный восторг.

А у ней, у сидящей поодаль в стороне-стороночке,
на руках, поверху дланей-ладошечек,
Затухает свернувшись питоном сквозь спячку студенную -ХРАП-ХРАП-АП!
Дитя нареченное третий день как Платоном..
Как возник-то понятно, для чего, для кого-
Хоть пеленки наглаживать жаром-жиром телесным,
Хоть на милость,  небесно-царскую, аль  матушке, батюшке на радость-гордость отеческую...
Но куда вдруг пошлепали
 посудачили, две тесемки белесые, пурпуро-алые,
В гущу вязкую, в толщу  стылую, мрачную-брачную..,
От соснувшей на миг, матери разбитно-уставшей,
"Ну куда ж ты, постой, чудное, милое Дитятко- Платоша!"
А уж рдеют алым восходом, зашипев об ручонки  теплые еще, иголочки холодные, да колкие;
Занесенной опушки лесной пару мигов назад  ореолом ночи,-дочи чей-то, освещенной, опутанной..
 
Все погасло, померкли, словно сумерки по утру, угольки радости мимолетной, забредшей, будто, так, случайно, не ко двору;
Угольки, угольки, младой плоти комки,
Угольки радости, угольки жизни, угольки радости..,
Все-все-все
Померкли, погасли...
Видно
Увяли,
Видно
мрак их пожрал, изжевал.
 У окна занесенного стужей дрожалой...