Молчание

               
                Они сломали спины, вознося Молоха в рай.
                Аллен Гинзберг «Вопль»


Когда смолкнет грохот танков и бэтээров,
когда оборвётся гул самолётов,
когда заткнутся автоматы
и земля разверзнет утробы пустых окопов, пропавших кровью,
как мать после аборта,
убившая своих детей,
когда Великий Молох на мгновение насытится кровью
и выйдет на трибуну с поднятыми руками
благословлять народ,
и тишина застынет над нами –
знайте – это минута молчания
в память о войне,
про которую запрещено говорить.
Это минута молчания
в память о войне,
которой не было.
Вечная память вам,
Донецк, Луганск, Славянск,
Иловайск, Дзержинск,
вечная память –
новый крестовый поход детей,
которых благословили умирать на чужбине.
Вечная память
маленьким солдатам, отданным на заклание.
Вечная память
убежавшим из плена и отданным под трибунал на родине,
вечная память
пустой униформе, запаянной в цинковый гроб.
Вечная память
моему другу.
Вечная память
жёнам, не успевшим выйти замуж,
вечная память
детям, которых не успели зачать,
вечная память
городам, в которых некому жить,
Великий Молох велит вам рожать больше,
ещё больше детей,
чтобы сожрать их –
он призывает: да любите друг друга, да любите друг друга
ещё чаще и больше.

Вечная память ненавидящим.

Вечная память великой стране
великих тюрем, вечная память их надзирателям,
дверным глазкам, видевшим больше отчаяния,
чем почерневшие иконостасы.

Вечная память их непроницаемым ликам,
скрывшим себя под чёрным пеплом
тысячи тысяч деревень,
неотличимые лики несытого Молоха –

вечная память
тысячам тысяч деревень,
вечная память
их навечно закрытым школам,
вечная память
их молодым учителям, с маленьким чемоданчиком ушедшим
по разбитой дороге мимо коричневых снопов промокшего хлеба,
вечная память
их дояркам, скотницам, птичницам и механизаторам,
которые уже третий год по-прежнему работают, но не получают денег,
которым не на что купить хлеба,
которые варят дерть и кормят ею детей –
ты превращаешь своих детей в свиней, Молох,
чтобы в них впустить своих бесов –
вечная память
детям, в тридцатиградусный мороз мёрзнущим на остановке часами
в китайских куртках, за деревней на голом шоссе,
вечная память
маленьким ножкам, сбитым до крови, прошедшим пятнадцать километров босиком,
чтобы попасть в клуб на настоящую дискотеку,
прошедших пятнадцать километров босиком,
чтоб добраться до дома –
ибо единственные туфли носят в руках,
вечная память
детям, работающим на фермах с матерями и отцами,
вечная память
детям, пасущим отары,
вечная память моему младшему брату,
убитому в поле за стадо баранов,
вечная память
детям, нюхающим клей в леске за деревней,
вечная память
детям, распивающим самогон, украденный у отца,
вечная память
детям, спивающимся до того, как закончат девятилетку,
вечная память
навсегда пьяным отцам,
купившим казахстанскую водку,
выпившим «Трояр»,
вечная память моему старшему брату,
вечная память
навсегда замученным, избитым матерям,
вечерами поющим в хоре под гармонь,
вечная память
братьям, порубавшим друг друга топорами
в пьяной драке,
вечная память
братьям, убитым в войнах, которых не было,
вечная память
сёстрам, лёгшим в роддом в четырнадцать лет,
вечная память
тысячам тысяч деревень,
вечная память
их навсегда закрытым фермам,
вечная память
их навсегда закрытым школам.
Вечная память.

Вечная память измождённым рабам третьего Рима,
рождённым внутри трёх садовых колец –
вечная память, ибо Отец замкнул для них врата Сада,
дабы они не познали добра и зла,
вечная память – змей медленно стягивает свои кольца,
всё сильней обвивается пуповина –
и мать не ведает, кто убийца,

вечная память
тем, кто остался вовне, в темноте,
выкидыши своей страны, братья мои, сёстры мои, соседи мои,
вечная память вам,
Омск, Славгород, Рубцовск,
Павлодар, Семипалатинск, Петропавловск, Экибастуз,
это минута молчания
в память о семипалатинском полигоне,
где в подземном городе тысячи заключённых
мастерят крылья алчущему Молоху,
над их головами прорастает трава,
тысячи тысяч стеблей, несущих в своём соке молекулы смерти,
тысячи тысяч овец припадают к земле, ставшей смертью,
и отдают ей своё руно –
тысячи тысяч молекул смерти в крови,
вечная память.
Это минута молчания
в память о Байконуре –
о Молох, ты высишься посреди оголённых степей,
нем и бездвижен,
братья мои, сёстры мои, медленно умирающие в бетонных гробах,
стены, пол и потолок хранят в себе смерть,
и незримо она проникает в кровь и плоть моих братьев,
в их кости –
будь же ты проклят, отчий дом, я умру,
а ты будешь стоять, доколе стоит земля,
скалясь ввысь пустыми глазницами,
обнажая свой остов,
памятник Молоху.
Вечная память вам, дети Молоха, двухголовые, трёхрукие,
страшные исчадия с жабрами и хвостами –
«смотрите на нас, вы сами такие,
вы были такими в утробе матери,
все вы – не от рождения, но от самого зачатия – дети Молоха,
почему, от кого вы скрываете это?»

Дети Молоха – вы обречены быть сиротами на земле.
Это минута молчания
в память о маленьких узниках детских домов,
отправленных в психушки,
чтобы они больше не смели проказничать,
чтобы не хотели убежать.
Тысяча тысяч молекул безумия, вливаемых в кровь,
дабы ты пожрал их разум, о Молох,
 дабы ты пожрал их разум,
безумный Кронос.
Вечная память вам,
Сибирь и Урал,
на обнажённые головы ваших детей
падает ядовитый дождь,
на ваши могилы
падает чёрный снег   -
это манна милосердного Молоха,
ибо ваш народ дважды сорок лет ходит в пустыне,
где иссушён ваш разум.

Это минута молчания
в память о нас.
Наших улыбках, наших объятьях, крепко сцепленных пальцах,
запахе волос и холодных щёк, неслышном дыхании, перетекающем из лёгких
в лёгкие, тысячи тысяч молекул из сердца в сердце, наших ртах, искусанных
в последнем беспомощном отчаянии,
вечная память
нам уставшим, рыдающим, злым, отчаявшимся, бесноватым, обессиленным, подставляющим щёку, простирающим руку, закрывающим в страхе глаза, нелюбимым,
вечная память
нам.