Т. Васильева. Обожженная нежность Кирдянова

ОТ СМЕЛОЙ ЮНОСТИ – К МУДРОЙ ЗРЕЛОСТИ
С глаз людских опади, покрывало!
Гордый слог, возвратись в города!
А. Кирдянов
В Музее Сергея Есенина в Ташкенте состоялась презентация нового сборника стихотворений Алексея Кирдянова «Обожженная нежность. Избранное».
В преддверии своего полувекового юбилея поэт, хорошо известный в кругах любителей современной изящной словесности, собрал под одной обложкой многие из наиболее интересных своих произведений, разбив их на разделы, соответствующие ранее выходившим в свет отдельным авторским книгам. Правда, отобраны в итоговое издание лишь те стихи, которые публиковались в периодике и коллективных сборниках, включались в сценические программы, а также вызвавшие отклик рецензентов и критиков. Новый сборник Алексея Григорьевича Кирдянова снабжен обширной библиографической справкой. Привлекает внимание и оформление издания (на лицевой обложке – три кадра, будто три ступени: на фоне оранжевого шара солнца фигура стоящего человека; звезда белого солнца над розой; пламя нескольких свечей у иконы Богоматери с Младенцем).
В сборнике довольно полно прослеживаются этапы биографии автора и отголоски важных событий его жизни, а также его интересы, привычки и увлечения. Он рано начал сочинять стихи. Сразу после окончания школы попал в Ленинград, где стал курсантом высшего военно-политического училища противовоздушной обороны. Благодаря своему внутреннему поэтическому началу проникся духом города на Неве, его историей, образами его известных жителей, именами литературного далека. В ранних стихах Алексея Григорьевича есть и скорбь, продиктованная трагическими событиями истории города, и приветствия своим предшественникам – будто отголоски их мировидения («По улице Ахматовой Поэзия прошла…»). Начало поэтической биографии автора «Обожженной нежности» можно условно обозначить как продолжение стихотворного высказывания тех, кто жили-были, творили в этом городе в былые времена. Чувствовать, понимать культурные наслоения прошлого, делать его проекцию частью современного миропонимания – этому научился в Питере юный поэт. Ему удалось принять, как эстафету поколений, щедрый дар от легендарного города – вовлеченность в литературную традицию.
Наступили трудные перестроечные времена. Момент этой ломки привычной общественной жизни, нестабильности пришелся на юность А. Кирдянова. В такие периоды истории обостряются и моральные сломы в индивидуальностях современников, заглушавшиеся в прежние годы иллюзией устойчивости. Эго и самость начинают активно превалировать, набирает силу и практицизм, становятся заметными черствость и приспособленчество. Наш поэт – молодой офицер, оторванный от родного гнезда, семьи, корней (А Алексею Григорьевичу тогда было не более 23 лет) в сером и мокром городе остро чувствует неустроенность холодного мира (см. стихотворения «Сытые» – стр. 28, «Страх» – стр. 13). В этом явная перекличка с Александром Блоком – тоже певцом времени перемен, у которого также есть стихотворение, называющееся «Сытые».
Юная душа Алексея Кирдянова активно сопротивлялась тогдашним общим, почти повальным настроениям, одно из которых им определено емким «доставанье – дерзанье и бой», оно стало «мантрой» для обывателей. В противовес им поэт боится «упасть в пустые недра – в петлю из лести и наград». В ранних стихах Алексея часто встречаются строки-шедевры в непритязательном, на первый взгляд, контексте. Но при внимательном прочтении в них можно узреть и вложенный подтекст, который добавляет поэтическому высказыванию глубины, драматичности, создает объемные образы. Возможно, что это авторский прием, направленный на то, чтобы главная мысль звучала резко, была броской и запоминающейся.
О святая юность! Искус ренегатства*(*ренегатство – измена идеалам молодости) уже за порогом. Хочется выстоять! Ведь потребительская логика правит бал. При ней высота духа отдана только героям, которые для доставальщиков – в лучшем случае чудики. Считается, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на какую-то там борьбу, на общее дело. Чеховское «личное счастье» – в «служении общему благу» – это лишь эпизод из школьной хрестоматии по литературе, нелишний при ответе на экзамене для получения хорошей отметки. Давным-давно забыты подобные афоризмы: пусть их мусолят поэты!
Читая сборник, словно бы наблюдаешь срез времени, зачастую и неприглядную панораму событий, характеров, отношений, даже пороков, ставших, к сожалению, для некоторых нормой, обыденностью. На страницах сборника – какая-то откровенная обнаженность, словно неуютность поздней осени. Молодой Кирдянов посмел поднять «неудобные» для кого-то темы. И этот «кто-то» – «свыше» он или «снизу» – может не простить ему даже такой вольности. Искорки ПРАВДЫ, которые обозначил для всех нас поэт – и на годы зависают над ним неуют, печали, душевное смятение, одиночество. Вот она, жестокая наука, которой «кто-то» темный хочет ранить сердце лирического героя Кирдянова: зачем ты, в общем-то, изгой, показываешь изнанку жизни – «в задрипанном районном ресторанчике»? (см. стр. 82–83).
В этой связи стоит обратить внимание на стихотворение 1991 года, когда его автору было всего 23 года: в нем четко определена мировоззренческая позиция:
С волками жить – по-волчьи выть?
Прощай, родная стая!
Закон волков хочу избыть,
хотя бы издыхая.
(«С волками жить – по-волчьи жить…», стр. 33.)
Или же на стихотворение из цикла «Скорбь, надежда» «Я не ругаю Русь, но горько сокрушаюсь…» того же периода (см. стр. 44). Здесь каждая строка – могучий сплав четких мыслей и грозных чувств. Автор видит перестроечную Русь «нищей и убогой», опять рабской, ограбленной, как в годы мировых войн:
Любимую, ее ругать не сыщешь слога:
тиранов дождалась, теперь осталось – Бога…
Автор пытается уйти от мыслей о России, но не может – снова и снова возвращается к ним. Смелость характеристик, горькая реальность (больна душа –  скорбит), прослежена негативная цикличность в веках и десятилетиях: «система замора», «классовая борьба», «кровавость террора», «угасшие деревни», «раны, жертвы – много-много крови»:
И нету меры боли, испытанной страной,
как нет ее народа,
который превращен в мутанта и урода…
Здесь смелость и глубина, такая же, как у наших великих классиков – Пушкина, Лермонтова, Некрасова…
Горестные мысли юного наблюдателя в 1991 году – так было тогда. А сейчас, спустя 25 лет, Россия снова, как «феникс из пепла», восстает к жизни, новой славе, обретает силу. Голос разума и трудолюбия несет ей новое возрождение.
Но тогда, в перестроечные годы, размышляя, где быть, где жить, он грустит, как и многие другие до него поэты, демонстрирует нам «вселенскую грусть». Преданность сынов великой стране, конечно, нужна. Но страна в руках ее управителей. И Кирдянов не первый с горечью пишет вот так: «Тот, Россия, я был цветок, ты который не подняла» («Прощание», 1995 г., см. стр. 108).
А в стихах предыдущего периода было очень много светлых строк, добрых чувств, крупиц радости. Это, к примеру, новогоднее стихотворение-песня «Вновь я верю в чудеса» 1985 года (см. стр. 19).
На последней странице поэтических текстов сборника (см. стр. 124) мы читаем удивительные строки стихотворения «Что же делать еще? Жизнь – в избытке…». В нем автор высказывает желание из слов создать «свитки» – «золотые», «как слитки», чтобы слова в них превратились в «вино». Автор постоянно читает классическую литературу: прозу и поэзию – «пригубил» этого «вина», полюбил его, и, чтоб о нем не позабыли остальные, будоражит литературный народ нашей столицы, приглашая его на очередной свой творческий вечер или же принимает участие в общих выступлениях поэтов.
Все мы в этой земной жизни – не ангелы, он тоже, скорее всего. Давайте вспомним нашего С. Есенина, его стихотворение «Черный человек» с «разбитым зеркалом». Нет ли этих черненьких в каждом из нас? А. Кирдянов и принимает эту жизнь под «милым и жгучим» солнцем, и верит, что, живя честно, не прозябая, мы впустим лучи нашего светила и в стихи, и в жизнь. Он верит, что «с глаз людских опадет покрывало» и «гордый слог возвратится в города»… Он пытается показать эти солнечные крупицы великой ПРАВДЫ, а народ «суровой тучей» обступит поэтов, охраняя их, защитит.
Это стихотворение – большая удача автора. Оно было написано 28 апреля 2011 года – спустя более двадцати лет после первых стихотворных опытов, открывающих сборник. Зрелая юность пролилась в философскую зрелость, проявилась в ней мудрой сдержанностью и емким звучанием слов, выражающих оригинальные мысли.
Тамара ВАСИЛЬЕВА
г. Ташкент
Осень 2016 г.