Художник

     Николаю Станиславовичу Качинскому

Художник занемог.
Хвороба в судный час
Его надолго к ложу приковала.
И сразу к жизни интерес погас,
И воздуха в квартире стало мало.
И вновь она влетела ветерком,
Коснулась лба прохладною ладошкой,
Сквозь боль в висках едва расслышал он:
«Поправишься, лишь потерпи немножко!»
Не муза, не жена и не подруга,
А просто так, невзрачнейший цветок.
Но только ей из сада жизни, с луга
Он нес в душе лазоревый венок.
Она к нему являлась незаметно,
И проступало на холсте ее лицо.
Зимой суровой, резво спрыгнув с ветки,
Синицею садилась на крыльцо.
Она была везде – в саду весеннем,
В осеннем золоте таинственных лесов.
Порой она ему казалась тенью,
Мечтой из грез и позабытых снов.
Она жила средь зарослей сирени,
Ромашкою входила в натюрморт
 И в каждую картину добавляла
Своих порывов трепетный аккорд…
Она пила нектар в саду весеннем,
Там, где дрожит на лепестке росы слеза,
Она была единственной на свете,
Любил он васильки – ее глаза.
Не зная почему, искал он профиль тонкий
В изломе веток, в кружеве берез.
Брал сердце в плен и голос ее звонкий,
И золотой туман ее волос.
Лишь стоило глаза сомкнуть устало,
Она к нему являлася во сне,
Как будто дня большого было мало,
Чтоб им побыть вдвоем наедине…
Она его везде сопровождала –
В степи ль он был, иль ночевал у скал,
Хотя себе он в том не признавался –
Ее одну всю жизнь он рисовал.
Встречая день, ловил ее улыбку
Он в блеске первых солнечных лучей.
То чудилась она ему в тумане зыбком,
В нежарком пламени мерцающих свечей.
Теперь он стар, и у его порога
Уже идут прощальные дожди,
И снова тихо шепчет недотрога:
«Художник, подожди, не уходи!..»