Двухсотый

Это как засыпать под двумя одеялами и дрожать от холода его Бездеяния, нагой, совершенно без одеяния, бить кулаком в урчащий живот от тупого отчаяния, когда он уйдет. 

Нет сил сидеть и ждать эти первые неловкости, как гром среди ясного неба - колкости, что пришли ниоткуда и ведут в никуда. Дорогой, почти любимый, неужто так всегда? Если да - то не с нами же, правда? Да? Скажи, весь этот бред - попросту ерунда, и за Словом нет теперь ни крова, ни креста.

Это как загружать лишь по такту в час, зная всю мелодию на зубок подчас. Думать, "в этот, ну самый последний раз, все получится, выйдет отличный джаз - из нас!" - а в ответ пара гнусных фраз про рэпчину, бабло и... сдаюсь, я пас.

Это как услышать слова, от которых потом никуда не деться, и кажется, лучше б не знать их, убийц матерых, и провалиться на место месяца в этот город, а то ни холод, ни снег не смоют, как плачь ребенка строгость с лиц контролеров, бестактно правдивый и колкий слов ворох, подрывающий мозг, словно чертов порох.

Это как сидеть плечом к плечу, колени вдавив в грудную клетку, (думаешь, что я сейчас шучу?! О, над сердцем шучу так редко!); Думать, достаточно ли хорош для чувств, не нашел ли сосед другую кокетку - добрей и красивей. Даром, что спесивей уж во свет не сыскать - ведьмовская стать! Пусть принцессой безызъянной мне уже не стать, пусть уж лучше безымянной, да в свою кровать тебя звать, коль ты ищешь, кому б урок преподать. Я готова и жду - можешь нападать.

Это как в тишине сидеть, чтоб закладывало уши, думать, что там, в ду'ше, любимая туша, даже если это сосед сверху, что и черту не нужен. Но тебе ведь больно, ты почти простужен, сконфужен и своей тишиной контужен. Милый мой, если ищешь себе отдушин - взмолись, строй ковчег для спасенья и больше не стой над душой, милый и растерянно-верный Ной.

Это как бояться что-то сделать не так, пусть и глупость, какой-нибудь мелкий пустяк, из-за которого на-пе-ре-ко-сяк вся жизнь, и виском бы попасть в косяк, искурив свой последний вымышленный косяк, ах, опомнись, ты мудр и смел стал, босяк, не пристало жизнь бить свою так и сяк. Ты ж любил когда-то, неужель иссяк?

Это когда он не оставляет запаха на подушке, а хочется, чтоб был хотя бы отдушкой, и потом только пушкой у виска помахать, да только нам роскоши эдакой не видать, нас хватит лишь чтобы друг дружку распять, не затронув лба ни одну пядь, на слепой бредне своих глупых слов, и от боли потери не увидеть снов, умолять, чтоб воскрес, измусолив молитвослов, будучи не верующее ослов.

2013 г.