Бодается в голове упрямый баран...

Бодается в голове упрямый баран,
уже ошалевший от бед и ран.
Что с ним поделаешь, неисправим.
Уж был он стрелян, бит и травим.

Баран, а требует мир менять.
Но что на барана теперь пенять.
Он требует – ты, хотя и урод,
должен исправить свой древний род.

Никто в роду умом не блистал,
а ты умри, но оставь кристалл,
сквозь который память твоя видна
и та, что осталась с тобой одна.

Та, которую ты не спас,
та, о которой сказки всех рас,
та, что тебя там ждёт, дурака,
там, где плоть легка, как строка,

и как в строке, в ней образ един.
А ты выпасаешь стадо годин
и будешь пасти их и их беречь.
А от неё отлетела речь.

Она молчаньем тебя целит
и сок молчанья в твой череп влит,
но не молчанья гранитных плит,
и надо понять что оно сулит.

Оно по лезвию бритвы ведёт.
Оно – единственная тропа.
И кто споткнётся, тот пропадёт.
Душа – не ты, она не тупа.

Она принимает тёмную весть,
в лодке Летейской готова гресть,
чтоб только выгресть к той, что одна
тебя не бросает, тебе видна.

Видна в молчаньи, видна во всём
и днём и ночью и в бездне сна,
когда взлетаешь диким гусём
и в сонном небе зимой весна.

Череп крушит проклятый баран.
В череп забрался он неспроста,
скотина упрямая, океан,
неопалимого тень куста.