Сны о вечном

Сны о вечном
Кто как, а она свой отпуск провести могла только на даче, на большее, заработанное честным трудом «благо», не тянуло. Да и на дачу едва хватало — слишком дорогой стала дорога за сто километров, неимоверны расходы по содержанию дома и промысловых дачных активистов.
…Лес встретил тишиной. Хотелось прохлады, но в сухом от жары сосняке было душно. Машина въехала в садовое товарищество и остановилась в тупике, недалеко от её участка.
Дом ждал. Она чувствовала - он скучал по хозяйке, как старый пёс. А пёс у неё когда-то был... Со времени его смерти она больше не заводила собак. Она не доверяла себе потому как смогла предать самого верного и любящего друга, оставив его умирать под присмотром бывшего мужа. Да, не потянула морально, материально и физически парализованного пса, но это не было оправданием — это было приговором. С тех пор у неё уже никогда не было такой светлой, искренней и беспредельной любви. Любви, на которую она сама ещё была способна и которую ощущала к своим близким. Любви, которую давно не получала от них к себе.
Тропинка к дому заросла. Спотыкаясь о кочки она подошла к крыльцу, открыла ключом дверь и, оставив сумки в сенях, тут же пошла в спальню стелить постель — приближалась ночь. Накопленная за год усталость нахлынула сразу, только закрылась уличная дверь Захотелось упасть перед телевизором и забыться. Так она и сделала.
В телеящике стреляли, убивали, расследовали и продавали скороварки. На скороварках она уснула. Снилось что-то невообразимое — снова и снова спасала каких-то людей, снова и снова ехала на поезде и снова попадала в странную местность, где улицы Москвы меняли облик, но были улицами Москвы, а родная квартира на Воронцовке была снова ее домом. Она входила туда открыв широкий проём старинной двойной двери, проходила по кривому, угластому коридору на большую кухню с балконом, где муж что-то весело рассказывал детям. И снова её захлёстывала тоска. Она знала, что спит, что видит сон. Что ничего уже давно нет в её жизни - ни общего дома, ни взаимной любви, ни маленьких детей. Всё ушло. Но этот странный поиск прошлого во снах сопровождал ее почти каждую ночь. Жизнь, зашедшая в тупик, искала выход, а выхода не было.
Проживая свой сон, она вдруг пошла по ступенькам вниз и спустилась в бело-мраморное подземелье... Метро? Так и подумалось, но что это было на самом деле она не могла знать.Она шла, нет, проплывала молочную пену тумана, заполнившего зал. Её туда затягивало, звало. Ощущение нарастало и становилось всё напористее и этим тревожнее. Нервы трепетали, она напряжённо вглядывалась в глубину белого пространства. И вот из бесконечно неясной глубины показалась яркая точка. Она стремительно приближалась и вдруг тюкнулась холодным носом в колени — это был рыжий, лохматый колли с глазами счастливого ребёнка. У неё подкосились ноги, она опустила лицо в жёсткий и жаркий собачий мех и зарыдала. А пёс лизал ей уши, глаза и лоб горячим и влажным собачьим языком - счастливый, любящий вечный ребенок. Он любил её и он её прощал. Он любил, как не умеют любить люди. А она, зарывшись в его рыже-белые лохмушки, выплакивала всю накопленную годами боль и тоску, всю свою вину, все свои несчастья. Сейчас ей было можно плакать, как никогда...
…Утро вытолкнуло из сна. Она вынесла его видения и держала их за закрытыми глазами, боясь спугнуть светом из окон. Но надо было входить в день, надо было вставать и двигаться обычной колеей.
Позже, она вышла во двор, пройтись по огороду. В ярких солнечных лучах, ослепленных небесною толщею, её захлестнуло приближение осени - август трепетал каждым листом на деревьях, горел и догорал на куртинах цветов. Уже опадали жёлтые листочки с вишен и на заросшей пыреем грядке мелькнуло яркое, оранжевое пятно. Она нагнулась, чтобы разглядеть пожухший вишневый лист и неожиданно увидела цветок одуванчика… Присела на корточки, погладила мохнатую его рыжину и прошептала: «Спасибо!»


29 июля 2016 года, Хорлово, Лариса Фелисион
Рисунок Ларисы Фелисион "Лорд"