Ночь открытых дверей

         Так странно ты повела себя в тот вечер.
         И всё могло окончиться прекращением знакомства… или как минимум – простудой.
         И оно мне надо было?
         Представь себе – сижу я на пляже, с платком на шее. Гляжу, как в море то здесь, то там заходят девушки. Вода уже щекочет им бёдра, они зябко отдёргивают от её поверхности пальчики, поднимают руки, обнажая подмышки… И решительно опускаются в прохладную сентябрьскую воду. А я даже не могу поднырнуть ни под одну из них, пройтись акулой, наглой физиономией кверху, притереться к груди, к животу и выскользнуть на поверхность в метрах десяти, насладившись их испугом.
         А вечер начинался так сладко… Телефон ещё в день приезда дала мне твоя тётя, когда я втащил чемодан на четвёртый этаж. Ты-то не хотела. Разговорились в поезде – ну и что. Я неделю не звонил, но почему-то мысли о тебе иногда  всплывали.
         Мы договорились встретиться прямо в Ялте, на набережной.

  А накануне звонка ты мне заснилась, вот в чём дело, и о чём я тебе не сказал.
Врать не буду, я ехал на встречу  с некоторой надеждой, чтобы не сказать целью, но до этой цели было ещё так далеко.
Водитель курил, сбрасывая пепел в сторону гор. Мне нечего было сбрасывать, но тяжесть копилась внутри, и она имела скорее телесное происхождение, чем душевное. Я напевал какую-то ерунду.
Очень смешно думают некоторые женщины, что мужчине «надо только вот это», причём он поведётся в любую минуту, если у него там всё в порядке.
Нет, у мужчины не бывает месячных, но у него бывают «годовые», «недельные», «часовые» и всякие другие циклы и состояния по этому делу.
Он может об этом и не знать. И даже если «заснилась» – это может быть годовой цикл, а может – и минутный.
Я и не думал, что захочу тебя.  Просто ты мне понравилась своим спокойствием, размеренностью, рассудительностью.
Ты была в довольно глухом джинсовом костюме, что было странным в этот тёплый всё-таки день и намекало на некоторую неприступность.
Я видел насквозь, но не через одежду, а через глаза. Они излучали общий интерес, которого в поезде, пожалуй, ещё не было.
Мы пошли по набережной, смеялись, я шутил. Хотя, наверно, шутить с малознакомым человеком можно только понятными для всех, тупыми шутками. Тонкий юмор может звучать только среди тех, кто тебя хорошо знает.
Потом мы вошли в кафе, у входа в которое стоял довольно симпатичный зазывала.
Через двадцать минут я клял себя за то, что заказал рыбу. Иногда кажется, что рыбу в Крым привозят то ли с другого полушария, то ли с другой планеты, то ли из другого года, потому что вкус её был каким-то поюзанным. Но салат оказался неплохим.
Выйдя из кафе, мы завернули в опустевший скверик, где между густых ёлок я прижал тебя к себе и ощутил на твоих губах вкус вина, которое в моём бокале кончилось задолго до этого волнующего мига.
Потом я предложил поехать ко мне, потому что это было на час ближе, чем к тебе, хоть и в другую сторону, а главное – у меня был двухместный номер, а у тебя – уголок в квартире какой-то старушки.
В переулке стояло несколько такси, я подошёл к первому, согласился на цену и торопливо распахнул дверцу, чуть не выломав её, чтобы пустить тебя внутрь.
На въезде на территорию охранник узнал меня, лишь только я опустил стекло, даже не убрав руки с твоего колена, и пропустил машину.
Наверно, он подумал, что хоть чья-то ночь в этот раз не будет такой скучной.

Расплатившись с водителем, у входа в здание я замешкался, потому что яркий свет, падавший из вестибюля сквозь высокую стеклянную дверь, подчёркивал легко угадываемую форму, которую мои летние брюки скрыть не могли.
Но главной проблемой было не это. Вообще-то, по внутреннему распорядку, никаких гостей ни у кого тут не было и бывать не могло.
Оживлённые голоса нарушили мои раздумья. Группа отдыхающих, явно новеньких, выворачивала со стороны моря ко входу.  Но если я не знал их лиц,  помнила ли всех их ночная дежурная?
– Пойдём! – сказал я. – Проходи к лифтам, будто ты вместе с ними.
С силой потянув на себя дверь, я удерживал её, галантно пропустив первых и ловко подтолкнув тебя в середину группы.
Идя сзади, я видел, как устало шагают эти невинные, официально зарегистрированные души в этот рай на земле, где тепло, есть кипятильник и чай, и такой удобный диван в первой комнате… да и кровать во второй ничуть не хуже. Они поднимались по мраморным ступеням мимо ночного администратора, довольно симпатичной девушки, одиноко скучавшей на рабочем месте без второго охранника, ушедшего на предночной осмотр территории.

Но ты вдруг замедлила ход и остановилась возле её прилавка, глядя себе под ноги.
И когда я уже подходил, она спросила тебя:
– Девушка, вы к кому?
И после этого вопроса у неё точно не было выбора.
Кончилось тем, что мы зашли в номер, но всего на несколько минут, чтобы взять тёплые вещи.  Выносить ничего санаторное не полагалось, то есть одеяло нам никак не светило, а покрывало я всё-таки запихал в большой пляжный пакет.
С этого момента ночь тёплых распахнутых дверей превратилась в ночь холодных открытых пространств.
Обойдя весь комплекс, мы нашли укромный уголок возле танцевального зала, где почти не дуло, постелили покрывало и легли.
Проблема оказалась в том, что именно этот тёмный закуток в течение дня не прогрелся солнцем, и поэтому плиты под нами тянули и тянули тепло из всех частей тела, которые прилегали к покрывалу.
Мы начали замерзать и решили спуститься к морю. На набережной мы обнаружили целый склад топчанов.  Я расположил их так, что тот, на который мы легли, оказался между двумя нагромождениями остальных. Это защитило нас от ветра и сделало невидимыми со стороны и корпуса, и спасательной станции.
Я обнял тебя, чтобы согреть и согреться самому.
И нашёл в тебе то пространство, которое искал давно, но к которому приблизился только в эту ночь, открывая одну за другой предложенные мне судьбой двери.

В шесть утра мы уже приладились на заднее сиденье маршрутки, выпив из бумажных стаканчиков дешёвого пакетного чая у киоска на остановке.
Потом салон наводнился людьми, которые тесно стояли в проходе, направляясь в Ялту на работу, и мы поехали.
Теперь уже твоя рука, всю дорогу, была на моём колене, и даже ближе, но никто не мог этого видеть, как не могут глаза цветочных лепестков видеть самую верхнюю часть стебля.
Лето кончалось, оно было таким кратким, будто даже короче этой тягучей и восторженной холодной ночи.
Начиналась другая жизнь, не просто моя или твоя. Начиналась другая жизнь, не просто моя или твоя. Они, такие непохожие, сблизились и переплелись, словно наши пальцы на ветреном ночном берегу. 
И каждый знал теперь гораздо больше о том, чего он хочет.