Стрела Амура

      На краешке старенькой парковой скамейки вырезаны два маленьких сердца. Длинная оперённая стрела навечно пронзила их своим остриём. И теперь долго - долго, пока существует на белом свете скамейка, будет жить и этот наивный символ любви. Откуда-то прилетел жёлтый лист. Странная, неожиданная примета осени среди буйного лета. Он спланировал как раз на то место, где в порыве чувств родился незамысловатый любовный орнамент. «Осенний лист в июле! Откуда?» - подумалось Лидии Сергеевне. Наискосок, другой стороне аллеи, занеся высоко в небо свою вершину, окружённый подстриженными кустами акации, стоял тополь, безмятежно - немо, бестрепетно вбирая солнечный свет и тепло. Ни одна веточка на нём не дрогнула вслед отторгнутому детёнышу. «И никакой драмы. Всё обыденно просто: листья, способные к фотосинтезу, будут сами жить и ещё питать дерево, а бесполезный уродец умер. В природе всё целесообразно. И это, пожалуй, наивысшая мудрость. А человек… Миллионы лет познаёт он природу, ведает о её неизбежных законах, но так и не смирился с этой целесообразностью. Чем цивилизованнее он, тем меньше готов выживать по законам природы и тем больше нужно ему сострадания и участия… Мудрость природы человек пытается заменить моралью…»
                Жёлтый лист неподвижно лежит на скамейке, прикрывая пробитые стрелой Амура сердца. Видны только давно нацарапанные чем-то острым буквы под ними: «Л+Л». «Ненадёжный ты страж, жёлтый лист! Любовь – тончайшая материя… Не от тебя зависит счастье Л+Л…»
              Женщина сидела на скамейке долго. Редкой красоты лицо её было напряжено мыслью. Потом она встала и резким, даже как будто неприязненным движением руки смахнула лист со скамейки. Он полетел на зелёную траву газона и лёг там, опять же спокойный и ко всему равнодушный, даже к себе самому. «Скоро он смешается с землёй. Это естественный финал всего живого. И никакого драматизма. Почему же человек так страдает, словно он не от мира сего?»
      Женщина направилась к выходу из парка. Немолодой мужчина с кипой газет подмышкой, шедший ей навстречу, остановился, когда она поравнялась с ним.
- Это вы, Лидия Сергеевна! Здравствуйте! А я слышал, что вы уже давно живёте и работаете за границей…
            Женщина рассеянно посмотрела перед собой, коротко кивнула головой и заспешила дальше. Озадаченный, даже расстроенный мужчина долго смотрел ей вслед: по тому, как он поприветствовал женщину, было понятно, что он рассчитывал на большее внимание.
                ****
               В телефонной трубке - голос Леонида:
-Лида, не надо приезжать ко мне. Твоей сестры нет дома, она в Центре трансплантации, а нам незачем встречаться наедине. Мы же с тобой давно всё решили. Да, ещё одно: не называй меня, пожалуйста, «Лео», как будто мы по-прежнему в большой дружбе. Если хочешь сказать что-то действительно важное, говори быстрее: я очень спешу.
- Почему ты не увёз Ларису в Германию – в Хайдельберг или Фрайбург? Прооперированные там почти в два раза дольше живут с подсаженной почкой, чем прооперированные у нас…
- Пытался… Но только ты не учла сейчас, что в Германии операции по пересадке почки проводят только при наличии живого родственного донора…...
         Голос в трубке замолк.
         Секунда, другая… пошли гудки.
         Через несколько минут Лидия Сергеевна переоделась в строгое, но не лишённое изысканности платье и вышла из гостиничного номера.

                ***
          Доктор в глаза не смотрел.
- Надежда? Есть. Без неё бессмысленно, даже преступно что-либо предпринимать, особенно в таких случаях.
- Что с донором?
- Сложнейшая черепно - мозговая травма. Третьи сутки в реанимации. Вот тут надежды, простите за цинизм, почти нет.
            Лидия Сергеевна тоже не смотрела в глаза собеседника.
- Клинические показатели совпадают?
            Губы доктора передёрнула ироническая усмешка:
- Вы опытный врач, Лидия Сергеевна, и не можете не знать, что между донором и реципиентом не может быть абсолютной идентичности, клинические данные близнецов и то могут значительно расход…
             Врач, словно сказав нечто лишнее, неприличное, оборвал фразу на полуслове. Теперь глаза женщины буквально впились в его глаза:
- Что вы имеете в виду? Вы упрекаете меня или предлагаете мне пожертвовать своим здоровьем и тоже стать калекой?
- Бога ради, простите! Я не хотел сказать то, что вы подумали. Я не имею на это никакого права. Да и никто… не имеет.
              Посетительница встала, простилась, но около двери обернулась:
- Я могу навестить Ларису? Мы не виделись много лет.
              Доктор, помедлив несколько секунд, кивнул:
- Не возражаю. Но недолго.
                ***
          Больная, накрытая до подбородка белой простынёй, походила на покойницу. На кровати лежала чужая женщина, бледная, изнурённая тяжёлым недугом. Она была никакой: на лице ни страдания, ни досады – ничего. Это мертвенное лицо пугало. Чем? Лидия Сергеевна, видевшая немало смертей, впервые подумала, что смерть страшна отсутствием жизни, тем, что она ничего не обозначает и не выражает, обезличивая и уравнивая абсолютно всех.
          Больная открыла глаза:
- Лида…
          Лидия Сергеевна заставила себя поцеловать сестру и села на краешек кровати. Она была успешным врачом, но эта успешность далась ей непросто: от многого, чем балует жизнь красивых женщин, пришлось отказаться. Правда, Лидии Сергеевне это далось легче, чем далось бы кому-то другому, потому как была она однолюбкой и всю жизнь, со школьных лет, любила одного человека. Сначала он об этом не знал. Лучше было бы, если бы и потом не узнал. Но все годы, которые она не могла посвятить ему, Лидия посвятила карьере. Большая часть её жизни проходила среди больных, и больничная обстановка давно перестала тяготить её. Но сейчас перед ней лежала не просто больная, а её единственный родной человек – сестра, родившаяся с ней в один день и теперь безвременно медленно умирающая на её глазах.
- Ну, Лариска, Ларисочка, я и не ожидала, что ты можешь так раскиснуть. Ай –ай – ай!
              Лариса закрыла глаза. Шутка не получилась. Сколько раз каждый день в разных больницах врачи и близкие люди произносят похожие шаблонные фразы, бодряческой интонацией пытаясь подстегнуть волю больных к борьбе за жизнь! Но при этом обе стороны чувствуют фальшивость ситуации. Сказанное Лидией тут же смутило её самоё. Она поспешила исправиться:
- Лора… Лора… ты слышишь меня?
           Бледная, исхудавшая рука появилась поверх простыни, потянулась к Лидии Сергеевне. Та, потрясённая, подхватила руку сестры, прижала к своей груди и, почувствовав мелкие судороги в костлявых пальцах, заплакала.
           В палату зашёл врач:
- Ох уж эти женщины! Раз дело дошло до слёз, пора расставаться.
           Какое у него усталое выражение лица и какой ненавистный бодренький голос!
- Я приду, Лорочка, я скоро приду! Я буду приходить к тебе каждый день! Я продлю отпуск и останусь в городе…
             А врач уже держал посетительницу под руку, давая понять, что визит закончен. В коридоре он подал Лидии Сергеевне конверт:
- Ваша сестра написала. Давно. На случай. Боюсь, что этот самый случай недалёк.
               Лидия Сергеевна взяла конверт и захотела тут же вскрыть его. Врач остановил:
- Не сейчас.
             И добавил совсем неожиданное:
- Пока не приходите. Потом – другое дело, но не раньше, чем через две – три недели после операции, потом – обязательно. А сейчас, понимаете, нормальный контакт невозможен: мы держим вашу сестру в постоянной готовности к операции. Психика её заторможена: если не принимать мер, возможны приступы болезненного возбуждения, а это очень нежелательно сейчас.
- А что будет, если донор выживет?- Лидию Сергеевну словно за язык кто дёрнул. А по сердцу резануло: ведь у него, этого несчастного, наверняка есть близкие, которые сейчас молятся всем богам за его выздоровление.
            Глаза Лидии Сергеевны и врача опять встретились. В считанные секунды перехлестнулось всё, что было в них. Оба смутились.
- Мы всё делаем для того, чтобы предполагаемый донор выжил. Дальше – по ситуации, - доктор сказал это, особенно нажав на слово «всё». – И, думаю, вам надо записать номер моего телефона.
                ***
  На крошечном листке, выпавшем из конверта, была всего одна строчка: «Дорогая Лидочка, я про вас с Леонидом ещё со школы всё знала. Прости!» Через час после возвращения в гостиницу Лидия Сергеевна, сделав звонок врачу Ларисы, ещё раз позвонила Леониду. На его недовольное «А, это снова…» никак не отреагировала, просто перебила:
- Я ложусь в больницу. Завтра начнётся обследование. Уверена, что смогу помочь Ларисе. Это... и ради тебя... тоже.
     Леонид ничего не ответил, но трубку не повесил. Просто долго молчал. Наверное, не находил слов.
                ***
А к осени на старой скамейке кто-то подрисовал ещё одно сердце. Теперь оперённая стрела пронзала их три. И подпись тоже изменилась: рядом с «Л+Л» появилась третья буква «Л».