Осень в Смолевичах

1.
Баталий храп вздымает вверх пески,
несытый конь гремит о них уздою,
и, замерев на краешке тоски,
два седока склонились над водою.

Как разноцветен взгляда их ожёг!
Как холодно дыханье не-уюта
в меня нацелило безудержный прыжок,
две гривы в небе распластавши люто!

Какой закон мне пальцы в гриву вплел,
и закусила клевер я губами...
Как долго бег меня сквозь годы вел,
чтоб у обрыва встретиться мирами?

Что толку спорить с дальностью дорог,
с задуманным не нами и решённым свыше?
С сердцебиеньем страсти, перечнем  тревог,
которые никто не видит и не слышит?
2.
Сердец израненных – убежище в гнезде!
С судьбою в спор вступать – напрасная затея:
как приносили предки жертву борозде,
приносит осень дар, сама пред ним немея.

Нам остается –  норов обуздать,
гордыню приберечь на горе расставанья?
Привычно осени округу разорять,
всё повергая в гибель, в испытанья.

Но испытанье для души – урок!
Его не прогуляешь, всуе не пропустишь,
его оплатишь весь сполна – оброк! –
и дань судьбе! – и безвременья  пустошь!
3.
Судьбу обнять? И  нежно, не спеша,
вплести ей в гриву ржавые колосья 
Так день последний – иволгой кружа –
в свои объятья принимает осень?

Но нет, её не улестить, добром не урезонить,
в клубочек не смотать, как Ариадны нить.
Под звон колоколов ста тысяч колоколен
Мне не разжалобить её, ей нас не полюбить!

С рожденья нашу гибель на руках лелеет,
сама поёт нам и станцует впрок:
сама качает наши колыбели,
сама подпишет гибельный листок.
4.
Судьбе не жаль двух хмурых седоков:
взметнётся вверх и прочь с обрыва сбросит,
под пенье тысяч меченых подков,
в страну, где  ветер вечно травы косит.

Тому и быть! Мой –  рыжий, твой – гнедой
сорвутся вниз  с прощального откоса,
где ранили навек вселенскою тоской
в тот странный день – вода и осень…

Тверда рука грядущих холодов,
их к душам путь неумолим и грозен.
Природа ждёт. Её ответ готов.
И воздух оттого тревожен и морозен

12.7.1977, Смолевичи, На съемках фильма «Емельян Пугачёв»,
 дополнено и отредактировано 11.02.2017, Москва