Из песенных тетрадей Вениамина Андреева

Тетрадь первая Слова, не сказанные мной

Слова не сказанные мной,
Придут в любое время года
И летом, осенью, весной,
Зимой метельной в непогоду.
Слова не сказанные мной.
Слова не сказанные мной,
Пройдя бураны и метели,
Вдруг босоногой детворой
Придут в капельные апрели,
Слова не сказанные мной,
Слова не сказанные мной.
Живут, наверно, рядом где-то,
В садах сиреневых весной,
Среди ромашек знойным летом.
Слова, не сказанные мной,
Слова не сказанные мной,
Из лета в осень вдруг сбежали,
И в шорох листьев колдовской
Добавив в шум дождей печали,
Слова, не сказанные мной.
Слова, не сказанные мной,
Хочу спросить у тихой речки,
Что родниковою водой,
Омоет души человечьи,
Слова, не сказанные мной.
Слова, не сказанные мной,
В небытие уйдут, воскреснут,
Так уготовано судьбой,
А, может, станут новой песней,
Слова не сказанные мной,
Слова, не сказанные мной.

Прости за то, в чём был не виноватый

Прости за то, в чём был не виноватый,
Прости за то, в чём и виновен был,
Что не играл тебе твои сонаты,
Мелодии, которых позабыл.
Не вспоминал мотивы прегрешений,
Не вспомнил строчек, что живут в стихах,
И нужных слов, чтобы просить прощений,
Покаяться о всех своих грехах.
Не знал о чём тебе сказать при встрече,
Хоть помнил всё, как было в кратком сне,
Где монолог был вечно бесконечен
Для неподвижной тени на стене.
Себя казнил словами, как хлыстами,
Что стал другим, готов платить долги,
И, вдруг, когда  заговорил стихами,
К рефрену рифм добавились шаги.
Прости за то, в чём был не виноватый,
Прости за то, в чём и виновен был,
Что я играл тебе свои сонаты,
Мелодии, которых сам любил.

ДВЕНАДЦАТЬ СВЕЧЕЙ

Двенадцать свечей уходящего года…
Одна лишь горит в новогодней ночи.
Декабрь за окном и шальная погода
И тень на стене от горящей свечи.
Двенадцать свечей – оживают картины,
Рассветы весны, лето жарких берёз
И осени грусть, словно сеть паутины,
Зима декабря со снежинками слёз.
Двенадцать свечей я зажгу в этот вечер,
Надеждой любви, осветив свой очаг.
И тени скользят, вспоминая тот вечер,
И первый наш вальс при горящих свечах.
Двенадцать свечей – это воспоминанья,
Прошедшей любви и свиданий в ночи.
Двенадцать свечей – это наше прощанье,
А сердце болит от последней свечи.

Я подожду, я подожду

А может и жива любовь,
Коль пробудилась вновь печаль
И всё весной вернется вновь,
Хотя за окнами февраль
И нашей речки берега
Сковал навечно синий лёд,
Там белые летят снега,
Но может что-то оживёт.
Пуста холодная постель
И я один, совсем один,
Метёт за окнами метель,
Твоё письмо летит в камин.
Уйдёт за окнами февраль,
Последний зимний день в году,

Весну, капелей пастораль
Я подожду, я подожду.
И, может, кто-то ждёт тебя,
И, может, снишься ей во сне.
Откроют дверь, тебя любя,
Погас камин… Рассвет в окне…

Полынья

Моя белая, моя стылая, полынья,
Не любимые, не любимая, ты да я.
Это я была, иль была не я, полынья,
Что так верила и любила я, боль храня.
Хоть застыла я, ой, застыла я, полынья,
А любовь свою сохранила я, хороня.
Ты зовёшь к себе, ты зовёшь меня, полынья,
Я приду к тебе, порешила я, на закате дня.
Принимай меня, с острой льдинкою, полынья,
Я теперь твоя, половинка я и родня.
Моя белая, моя стылая, полынья,
Приласкай меня, обними меня, хороня...

Тетрадь вторая Музыка России

Музыка России – песня над рекой,
Песня над рекой с друзьями вместе.
Знаю, нет на свете музыки другой,
Чтоб звучала так, как наша песня.
Музыка России – нежная свирель,
Нежная свирель, а сердце ранит.
Жаворонком вьётся в солнечный апрель
И весны призывами дурманит.
Музыка России – тонкая струна,
Тонкая струна у балалайки.
Плачет и смеется, и грустит она,
На деревне первая хозяйка.
Музыка России – песня соловья
Песня соловья в просторах синих.
Если песню эту вам поют друзья,
Значит, вам поёт сама Россия.
Музыка России – это ты и я,
Это ты и я, с любовью вечной.
Светлая Россия, девушка моя,
в белоснежном платье подвенечном.

Гармошки России

Ах, гармошки России, в них особая стать,
Небывалая сила, неизвестная власть.
Неразгаданна тайна неизбывных основ,
От пластинки металла, от раскрытых мехов.
Перламутровы кромки голосов и басов,
Эти ливенки, хромки, словно сто голосов.
Однорядки, двухрядки, колокольчики в ряд,
Своим русским порядком не поют - говорят.
В них и радость удачи, и звенящая грусть,
Под гармошку поплачет моя бедная Русь.
Эти кнопки-горошки красотой одарят.
Над Россией гармошки птицей-тройкой летят.


Не городские мы, не деревенские

Не городские мы, не               
хотя и в городе живём.
Мы Зауральские, али Смоленские,               
иль как Орловские поём.
Забыли про село, про игры с            
свои наивные стишки,
И как мы парами, всегда с оглядками,            
шли зорькой ранней вдоль реки.
Другое в городе, другие               
везде фонарики горят,
Уже не прячутся тут, кто               
хоть смят до пояса её наряд.
Проводим весело свои               
зачем, зачем нам горевать,
И не боимся мы, совсем ни               
что все осудят нас, узнает мать.
Осталось ли чего, от деревенского,             
давно все в городах живём.
Мы Зауральские, али Смоленские,               
под «караоке» все теперь поём.

Пластиночка знакомая

Пластиночка знакомая хрипит известным голосом
И старая игла шуршит в ночи.
А песня та напомнила,               
про молодость, про молодость,
Ей подпоём, а лучше покричим.
Сказать друг другу нечего,               
и вижу, что не хочется,               
Но ради бога, только не молчи.
Давай с тобою вечером,               
быть может что-то вспомнится,
Со старой песней,  вместе покричим.
Закончится распутица, пластиночка закрутится,
Сыграют в свои трубы трубачи.
И, может, хватит мучатся               
и что-нибудь получится,
Когда споём, а лучше покричим.
Крути, крути пластиночка, моя ты половиночка,
Хотя б словечко тихо прошепчи.
Ведь песня нам напомнила,               
про молодость, про молодость,
Поём вдвоём, а лучше покричим.

Прощай, Россия-матушка

Паше Волкову
Прощай, Россия-матушка, заступница моя.
Мне уезжать не хочется в заморские края.
Не хочется, не хочется, но всё же соберусь,
Прощай, Россия-матушка, прощай, Россия-Русь.
Не плачь, моя любимая, родимая моя.
Ты самая красивая, ранимая земля.
Ты самая, ты самая, но всё же соберусь,
Прощай, Россия-матушка, прощай, Россия-Русь.
Прощай, моё спасение, спаси меня, спаси,
На берегах Америки, от берегов Руси.
Два берега, два берега, но всё же соберусь,
Прощай, Россия-матушка, прощай, Россия-Русь.
Прощай, моё мучение, моя больная Русь.
Быть может и в сомнении, но я ещё вернусь,
В сомнении, в сомнении, но всё же соберусь,
Прощай, Россия-матушка, прощай, Россия-Русь

Тетрадь третья Под уздцы вести своих коней

Наша память словно перекати поле,
Перепутаны поводья, стремена,
И посредственно, учились в средней школе,
Что не каждая нам помнится война.
Знать о прошлом всё, от слова и до слова,
Без вопросов, не давали мы обет.
Бег коней по полю - отзвуки былого,
Не озвучен в нашей памяти сюжет.
Мы коня не рисовали вороного,
Не вели его в поводьях ратных лет.
Что нам поле, что нам поле Куликово?
Кто нам воин, кто нам воин Пересвет?
Сколько в поле боли, сколько крови,
Сколько плача от не прошеных копыт,
От кнутов и стоны девушек в неволе,
С пентатоникой гортанною, навзрыд.
Поле жгли кострами смерти злые стрелы,
Полыхала словно птица, вся земля,
Посреди огня, поклоны ошалело,
Отдавали все головки ковыля.
Как пустоты в нашей памяти заполнить,
Чтоб веков прошедших не терялся след,
Поле славы Куликово, вспомнить,
И в строю, остался воин Пересвет?
Чтоб летели, словно ветры, наши кони,
По степи, навстречу клину журавлей.
Светлой памятью был каждый удостоен,
Вечной славы Куликовских ковылей.
Причаститься где, отмыться как на воле,
От экранных, белокаменных огней?..
Может, в чистом Куликовом поле,
Под уздцы вести своих коней?

Храни отечество

Костры горят дозорные, мечи звенят булатные,
Колокола набатные сбирают сыновей.
На площади соборные полки выходят ратные
И гимны православные звучат над Русью всей.
Храни, храни Отечество на рубежах истории,
Люби, люби Отечество, пока играет кровь.
Служи, служи Отечеству до славных дней Виктории,
Верни, верни Отечеству и славу, и любовь.       
Земля моя – Отечество, судьба моя – Отечество,
И песни у криницы, которыми горжусь.
Ты свет - моё Отечество, ты боль - моё Отечество,
Твоя душа хранится в названьи кратком – Русь.
А если над Отечеством сгустятся тучи грозные,
Ты встань со мною рядом звонить в колокола.
И помоги Отечеству, в лихую ночь морозную,
Не требуя награды за ратные дела.
Ты за страну державную, за веру православную,
Стоишь в строю Отечества, в ряду его полков.
И песню многославную, во славу многоглавую,
Споём тебе, Отечество, на смене двух веков.

Бабушкин вальс

Утром июньским наденет косынку
Бабушка наша, отвесит поклон
И к патефону приносит пластинку –
Скрипки играют и аккордеон.
Бабушкин вальс мне до боли знакомый,
Бабушкин бал в довоенном году,
Бабушкин класс на странице альбома
В белых рубашках, те, кто в верхнем ряду.
Фото на фронт уносили солдаты,
Белый свой танец поры выпускной,
В серых шинелях шагали ребята,
Веря, что скоро вернутся домой.
Бабушкин вальс в то июньское лето,
Бал выпускной в довоенном году,
Бабушкин класс от днепровских рассветов
Шли на войну, те, кто в верхнем ряду.
Майского вальса круженья улыбки,
Радость Победы всегда молодой.
В белых рубашках играют на скрипках
Вальс довоенной поры выпускной.
Бабушкин вальс мне до боли знакомый,
Бабушкин бал средь дымов и огня.
Дедушка наш, со страницы альбома,
В верхнем ряду - он глядит на меня.

Белый купол на троих...

Нацепили мы десанта гарнитуру,
Нас закинули под утро в самолёт.
Наши Илы - самолёты десантуры -
По приказу отправляются в полёт.
Люк открыт  и  парашюты над планетой,
В точном месте, против вражеских полков.
Десантура – это гордые береты,
Из, нависших над бедою, облаков.
Мы мотали на троих наш срок десантский,
На рязанский плац  нас служба призвала,
И донецкого Миколу, а я Калининградский,
Третий - пом. ком. взвода, третьей роты,         
Вова из Орла.
Мы десантники -  особая натура,
Нам в отставке, после дембеля тоска.
На гражданке остаёмся десантурой,
Все приписаны в десантные войска,
Где на стропах парашютов эшелоны,
Для тельняшек и беретов голубых.
Не погаснут наши свечи пред иконой,
За один тот белый купол на троих...
В День Победы, с гордым маршем по брусчатке,
Нет нам равных, ни в параде, ни в бою,
Все в беретах, набекрень, пройдут ребятки,
Ну и нам, с  тобой, Микола, быть в строю.
Помнишь, пели мы - Варяга перед боем,
Шаг печатая, десанту нет цены,
За Донбасс,  мы спеть Варяг, должны  все трое,
Третьей роты, десантуры пацаны!
Мы мотали на троих наш срок десантский,
На рязанский плац  нас служба призвала,
И донецкого Миколу, а я Калининградский,
Третий - пом. ком. взвода, третьей роты,         
Вова из Орла.
Солдат запаса, второй категории,
годен к нестроевой, с исключением с учёта
Вениамин Андреев...

БАТЬКА-АТАМАН

Говорил мне на майдане атама-а-ан,
Береги казачью славу, береги,
Когда дуют, злые ветры, урага-а-ан,
На границе наши недруги, враги.
А пока, твой конь буланый, погуляет в табуне,
На свободе, конь буланый, пусть не знает о войне.
Не спешит на поле боя, где зелёная трава,
Вся от боли и от горя, почернеет, мурава.
На кругу казачьем приняли закон,      
Чтоб всегда сверкали пики и клинки,
Даже в ночь умчит казачий эскадрон,
Покидая Дон и хутор у реки.
Свой казачий край у Дона и Донца,
Защищай в бою, наш атаман сказал. ,
А с победою вернёшься, у крыльца
Встретит та, что на прощанье целовал. 
По-над Доном расстилается туман,
Омывает берега, туман росой.
Будем помнить, как давал нам атаман,
Свой наказ в защите родины святой.
Казакам, завещан Тихий Дон судьбой,
Мы коней, всегда поставим под седло,
Чтоб рвануть с казачьей сотней прямо в бой,
Ой, да с гордой песнею и шашкой наголо.
А пока, твой конь буланый, погуляет в табуне,
На свободе, конь буланый, пусть не знает о войне,
Не спешит на чисто поле, где зелёная трава,
Чёрным платом, после  боя, пролежит до Рождества.

ПОЛЮБИЛА МОСКАЛЯ

Не забыть мне, не забыть, тебя, Алёшка,
Как с тобою, под гармошку, пел Донец,
Как играла, для меня, твоя гармошка,
Белый танец, миг свиданья двух сердец.
На мостках, с тобой сидели на дорожку,
Сберегая в час разлуки тишину,
Я оставлю – ты сказал - свою гармошку
Без тебя, играть не будет на Дону.
В небе чистом, клин курлычет журавлиный.
Тихо шепчут, серебристы тополя:
«Полюбила, полюбила, полюби-ила,
Полюбила ты донского москаля».
Улетая, клин курлычет журавлиный
Тихо шепчут серебристы тополя:
«На беду свою ты, Ксюша, полюби-ила,
На беду, ты полюбила москаля».
Ты сказал мне, на прощанье с этой ночкой:
«Будем вместе мы, как берега с рекой!»
А под утро, прочитала на песочке:
«Сватовья, приедут скоро за тобой!»
Далеко ты от меня теперь и рядом,
На Донце, с тобой повенчаны войной,
В канонаде миномётов и снарядов,
Мне гармошки голос слышится родной.
Сколько писем безответных я, Алёшка,
Посылала на донскую сторону,
Не дошли, наверно, а твоя гармошка,
Одиноко слышу плачет, на Дону.
Заплету я, опущу в Донец веночек,
Пусть плывёт к тебе, веночек в два кольца,
В нём записочка - родится наш сыночек,
Назову его Алёшкой, в честь отца.
В чистом небе клин курлычет журавлиный.
Тихо шепчут, серебристы тополя:
«Полюбила, полюбила, полюби-ила,
Полюбила ты донского москаля».
Улетая, клин курлычет журавлиный
Тихо шепчут серебристы тополя:
«На беду свою ты, Ксюша, полюби-ила,
На беду, ты полюбила москаля».
У окошка, я, обняв твою гармошку,
Слышу нашего седого скрипаля.
Плачет скрипка про коханого Алёшку,
Про коханую гармошку москаля.

ДУМКА

Звучит нежный женский голос - народная песня
«Ничь, яка мисячна»
Дэж ты любимая, дэж ты, коханая, Ксения,
Где ты моя, вышиваночка красная, Ксения,
Дэж, моя рыбонька, песня весенняя,
Ночка печальная, думка осенняя,
Дэж ты, коханая, зоренька ясная, Ксения.
Вижу белые розы весны, слышу шорох середь тишины,
Шла ты с розой и белым венком,               
по холодной росе босиком.
А берёзки, макушками крон,               
танцевали вокруг вальс-бостон,
Где торопится с пенными, белыми волнами,         
бурный Донец в Тихий Дон.
Жёлтой розы разлуки обман,               
будто жёлто-блокитный дурман,
Где сидели с тобой у межи,               
прорастают границ рубежи, 
Часто сниться навязчивый сон,               
мы с тобою летим под уклон,
Где торопится с пенными, жёлтыми волнами,       
бурный Донец в Тихий Дон.
Розы красные, цвета костра,               
обжигают любви вечера,
Колют в сердце, как ржавой иглой,               
граммофонной, майданной порой.
Опустевший вокзальный перрон,               
бури красных туманов и стон…
Где торопится с пенными, красными волнами,      
бурный Донец в Тихий Дон.
3 фортэ - вокализ-реквием для женского голоса
Дэж ты любимая, дэж ты, коханая, Ксения,
Где ты моя, вышиваночка красная, Ксения,
Дэж, моя рыбонька, песня весенняя,
Ночка печальная, думка осенняя,
Дэж ты, коханая, зоренька ясная, Ксения.

Тетрадь  четвёртая      Еврейские песни

Из дальних местечек из тесных квартир,
Особой культуры обитель, еврейские песни
Прошли через мир на идише и на иврите.
Хоть ветры им гнали навстречу войска,
Играли еврейские скрипки а «Тум балалайка»
Была комполка,  в еврейских мотивах улыбки.
Хоть шпылар кепу или шляпу надел,
Напялил на пляже панаму, но слушает мир,
Коль он песню запел про идише добрую маму.
Шалом и шалом всем со скрипкой в руке,
Кто песни еврейские знают, Давида звезда
Не сорвётся в пике, раз музыку идиш играют.

Белый шпылар

Трагедии Бабьего Яра...
В музыке скрипки, той, что жива,
Можно расслышать идиш слова.
В том местечке, может, в другом,
Все не упомнишь, дело не в том.
Шпилен, шпилен, скрипка поёт,
Свадьбу играет идиш народ.
Шпылар, шпылар, идиша дар,
Таки не молод, таки не стар.
Скрипка,  скрипка, скрипочка плачь
Прячет улыбку мудрый скрипач
И не положит скрипку в футляр,
В чёрной жилетке, белый шпылар.
На смычок кладёт канифоль,
Песню играет, идише боль,
Как из местечек, всех в Бабий Яр,
Гнали навечно, помнит шпылар...
Шпилен, шпилен, в сердце пожар,
Когда играет идиш шпылар.
Шпилен, шпилен, жизнь не легка,
Память местечка, скрипка жива.
Скрипка,  скрипка, скрипочка пой,
Мы – продолженье местечка с тобой.
И не положит скрипку в футляр,
В чёрной жилетке, белый шпылар.
Скрипка с кларнетом, идиш слова,
В тех, что остались, память жива.
Скрипочка, скрипка, скрипка не плачь,
Ты – очищенье, ты не палач.
Шпылар, шпылар,  ну, а пока,
Памяти слёзы, свадьбы стакан.
Шпилен, шпилен, идиш шпылар,
Он из местечка, таки не стар.
Скрипка,  скрипка, скрипка не плачь,
Шпилен с улыбкой белый скрипач,
Только под утро скрипку в футляр
Трезво положит пьяный шпылар.

Шабат Шалом

«Не зажигай огня во всех жилищах ваших в день
Шабата»    Тора
«Не зажигай огня, во всех жилищах         
в день Шабата,»
Не зажигай огня, прошу - не зажигай,
При свете меноры, субботний час заката,
Соединил твой дом и твой Израйиль.
«Не зажигай огня, во всех жилищах ваших,       
в день Шабата,»
Не торопи судьбу, прошу, не торопи,
При свете миноры, по струнам пиццикато,
Наш старенький шпылар сыграет - потерпи.
Шабат шалом, еврейский дом,
С заходом солнышка горят, мерцая, свечи.
Ирушалайм, шабат шалом,
Лехайм, народ родной, в субботний, добрый вечер.
«Не зажигай огня, во всех жилищах ваших,       
в день Шабата,»
Не оставляй мечту, похожую на сон,
При свете меноры и стрелки циферблата,
Поторопят тебя вернуться на Сион.
Шабат шалом, еврейский дом,
С заходом солнышка горят, мерцая, свечи.
Ирушалайм, шабат шалом,
Лехайм, народ родной,  в субботний, добрый вечер.

Селёдочка иваси

С вечерних гор спускается туман
И фонари зажёг Иерусалим.
Пойдём в кабак, в наш русский ресторан,
Пойдём и по душам поговорим.
Половой -  родной, графин водочки
Ты холодненькой неси,
С черным хлебушком, да с картошечкой,
Да с селедочкой «Иваси».
Мой друг, скажу тебе,свои слова -
Пока мы здесь, кабак наш дом родной.
За жизнь! Она чертовски, неправа!
Но за неё  давай, брат, по одной!
Эй, музыкант, давай-ка «Попурри»,
Давай махнём с тобою по сто грамм,
И «Барыню» для нас ты повтори,
Ну, а «Семь сорок», сбацаешь ты сам.
Для нас кабак – обетованный рай,
И ты пойми, пойми меня, дружок,
Мы сдвинули стаканы: «Ну! Лехайм!»,
А поутру нальём на  «Посошок!»
Половой -  родной, графин водочки
Ты холодненькой неси,
С черным хлебушком, да с картошечкой,
Да с селедочкой «Иваси».
И ещё по сто, русской водочки,
Ты холодненькой неси,
С черным хлебушком, да с картошечкой,
Да с селедочкой «Иваси».

Серёжки берёз

Возле Мёртвого моря, где жёлтые розы,
Клин степных журавлей мне курлычет вопрос -
Разве можно сравнить эти розы-мимозы
И серёжки орловских весенних берёз.
Километры судьбы, от Полесья до Хайфы,
Растянулись рекой. Хоть я пьян, хоть тверёз,
Но гортанный иврит не приносит мне кайфа,
Как трава-мурава, сок берёзовых слёз.
Дует знойный самум, нераскрыты бутоны,
А шипы в карауле, все иголки - штыки.
Там серёжки качаясь, охраняли перроны,
Часовыми стояли берёзок полки.
Клин летит журавлей, моё сердце на части
Разделить не смогу, здесь у моря и звёзд.
Будто грёзы, морозы вспоминаются часто
И орловская даль, где серёжки берёз.
Может горькая соль, возле Мёртвого моря,
От дрожащих ресниц, многоточия слёз.
Мои розы, берёзы, друг с другом не спорят,
Друг в  чехле от гитары мне серёжки привёз
 
Тетрадь пятая Олигархическая

Из делового цикла о любимых олигархах: Борис
Березовский, Владимир Гусинкий, Роман
Абрамович, Виктор Вексельберг, Михаил
Ходорковский…

ТЕГА, ТЕГА

Ой, вы, гуси, гуси, мои гуси,
Взмахи крыльев, красные носы
И глаза, как звёздочки из бусин,
В небе у нейтральной полосы.
Тега, тега, белы гуси, тега,
Вы вольны миры соединить,
А моя израильская телега
До границы может лишь катить.
Ой, летят, летят в Россию гуси,
18
От горячих, мраморных морей..
Крылья ваши - сказочные гусли,
Донесут до снежных лагерей.
Ой, вы, гуси, гуси, мои гуси,
Красные не прячете носы,
Полететь бы с вами и не трусить.
У застав российской полосы.
Тега, тега, вас не ожидает
На границах униженья боль,
Потому что все, кто пролетают,
Не проходят паспортный контроль.
Гуси, мои гуси, гуси белы,
Красные шершавые носы,
Дни бегут и я уж постарелый
От израильской утренней росы.
Тега, тега, гуси, мне бы крылья,
С вами полетел, но есть вопрос,
Как вписаться в вашу эскадрилью,
И расправить горбоносый нос?
Ой, вы, гуси, я же ваш – Гусинский,
Дайте крылья мне, я всё стерплю,
Хоть и не по русски, по раввински,
Но я тоже родину люблю.
Тега, тега, с тонкой хворостинкой
Вас гонял по травке мураве
Возле речки Вовочка Гусинский,
Без меня, вы скрылись в синеве.
А пока в разборках суть да дело,
В небо над Израилем кричу:
«Тега, тега, тега, гуси белы,
Ну когда я с вами полечу?»

ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ

Ой, надевай кипу свою, жилетку,
Бери смычок и скрипку для музон,
Споём для вас про Рому Абрамович,
Не говоря про Сару Шниткельсон.
В день воскресенья, кто не умер-шмумер,
Таки-кого раздели до кальсон,
Распахивает двери Абрамович,
Где в пеньюаре, Сара Шниткельсон.
Ой, разливай по блюдцам гоголь-моголь,
Таки в Шабат работать не резон,
Семью в субботу любит Абрамович,
А всю неделю Сару Шниткельсон
Расчешет чубчик свой и пейсы-шмейсы
Плеснёт за воротник одеколон,
И в понедельник Рома Абрамович,
Спешит, конечно, к Саре Шниткельсон.
Шалом во вторник нашим шуткам-шмуткам,
Все любят, понимают наш жаргон,
И сколько под подушкой Абрамович,
Оставил ночью Саре Шниткельсон.
И в среду продолжались взятки-****ки,
Как поглядеть, таки, со всех сторон,
Купил семье цыпляток Абрамович
И курочку для Сары Шниткельсон.
В четверг пора оставить хайфы-кайфы,
Жизнь не «Семь сорок» и не Вальс-бостон,
Заначку посчитает Абрамович,
Пересчитает Сара Шниткельсон.
А в пятницу, ой, боже, нервы-шмервы,
Дел до Шабата, цельный миллион,
Но забежит наш Рома Абрамович
Хоть на минутку, к Саре Шниткельсон.
Мы спели вам про всю неделю-шмелю,
И вставили кому, куда пистон,
Но по субботам Рома Абрамович,
Не прикасался к Саре Шниткельсон.
Ой, разливай по блюдцам гоголь-моголь,
Таки в Шабат работать не резон,
Семью, в субботу любит Абрамович,
А всю неделю, Сару Шниткельсон.
Пришёл Шабат, с заходом солнца-шмонца,
Сынишка слышит папы баритон,
Как мучается он, читая Тору,
Без доченьки от Сары Шниткельсон.
Ну, хватит таки, петь про челси-шмелси,
Здесь не Чукотка и не  стадион,
Всё состоянье папа Абрамович,
Отпишет сыну и дочурке Шниткельсон!

СИДЕЛИ В КАМЕРЕ, В ОДНОЙ МЫ С ХОДОРКОВСКИМ

Сидели в камере, в одной мы с Ходорковским,
На нашу шконку он кемарить  залезал.
И был не питерский он фраер, не московский,
Всё понимал, за что тюремный срок мотал.
А мог сбежать, конечно, Миша, до ареста,
Ведь разговорчик с ним, наверно, был крутой,
Что в фирмах Юкоса, кончается фиеста,
А у него, всё может чалиться тюрьмой.
Мишаня,Мишка, золотой ты наш парнишка,
Слыхали, с Вовой, до этапа корешил,
И мог ты, Миша, замутить с ментовской крышкой,
Хотя в команде президентской не служил.
Средь пацанов, ништяк был Миша, не пижончик,
В авторитете в комсомольские года,
Там наварил себе свой первый миллиончик,
Но на бюро его не дёрнули тогда.
Ни гарцевал и не кутил по Куршавелям,
А банковал и строил вышки там и тут,
И понимал, знал, что прокурорские шинели,
Ему за вышки, точно «вышку» не дадут.
21
На всех дорогах, на его бензозаправках,
Из пистолетиков бензинчик тёк рекой.
И ни одна в России, ксива или справка
Не предвещали, что намерено судьбой.
В российских банках, банках кипрских            
и швейцарских,
Гнал на счета капусту, Юкоса король,
Любой банкир скользил по банку, будто на пуантах,
Давая ключ ему ячейки и пароль.
Хоть не один, наверно, Миша миллиончик
Клал в государственный немереный общак,
Но, скажем, понтом, Ходорковский не Япончик
И как оратор, понимаешь, не Собчак.
Не прикрепил он депутатские лампасы,
Команду Челси не купил и остров свой,
Его вождём избрали там бы папуасы,
А он в политике нарвался на конвой.
Страной сегодня, по понятьям,  правит Вова,
Со своей свитою псарей и звонарей,
А он в малявах, по закону, пишет снова,
Что Михаилы-то, не редкость средь царей.
И Миша верит, что он станет президентом,
Ведь всех обиженных так любят на Руси,
Но до того, вообще, возможного момента,
Парашу в камере всем надо выносить.
Мишаня,Мишка, золотой ты наш парнишка,
Слыхали, с Вовой, до этапа корешил,
И мог ты, Миша, замутить с ментовской крышкой,
Хотя в команде президентской не служил.

С материка на Магадан

С материка на Магадан идёт этапом караван,
Скорее бы на нары на ночлег,               
Бредём по снегу и по льду,             
Колонной, четверо в ряду,
Шаг влево, вправо – вышка за побег.
С материка на Магадан этап немерянный,
Гуда не глянь, вокруг снега и ветер северный.
Ты на Канарах, на пляжу, в бикини с маечкой,
А мы буравим снег сырой, в сырых фуфаечках.
С материка на Магадан, идёт этапом караван,      
Всё вспоминаю, как с тобою началось.
Как я с тобой гулял и  пил,               
как шестисотый прикупил,
Как на Майями нам по месяцу жилось.
С материка на Магадан, идёт этапом караван,
Вдруг поскользнулся и упал на скользкий лёд,
Я сразу понял все дела, меня, в натуре, предала,
Ведь ты с ментами шухарила наперёд.
С материка на Магадан идёт этапом караван,
Идёт этапом наша каторжная Русь.
Идём в кичман мы со братвой,               
под Магаданскою звездой,
Как отмотаю срок, с тобою разберусь.
С материка на Магадан этап немерянный,
Гуда не глянь, вокруг снега и ветер северный.
Ты на Канарах, на пляжу, в бикини с маечкой,
А мы буравим снег сырой, в сырых фуфаечках.

Тетрадь   шестая Для костра

А ремешок наискосок

Перебирая струн аккорды,
Где септаккорды, как кроссворды,
Найдём ли мы с тобой ответы
Вопросам песенных сонетов.
С моей гитарой, мы ходим парой,
Как с тёмной ночью костерок.
Ударь по струнам, споёт гитара,
А ремешок наискосок.
Аккордов песенных паломник,
Гитара знает всё и помнит,
Когда и где, и как случилось,
И что у нас не получилось.
С моей гитарой, мы ходим парой,
Как со грибками туесок.
Ударь по струнам, споёт гитара
А ремешок наискосок.
Хотя других гитара знает,
Меня она  не променяет,
Мы вместе с ней мечтали с детства,
Оставить песни вам в наследство.
С моей гитарой, мы ходим парой,
Как с доброй песней вечерок.
Ударь по струнам, споёт гитара,
А ремешок наискосок.
Перебирая струн аккорды,
Перебирая струн аккорды,
Перебирая струн аккорды,
А ремешок наискосок.

Седой Бедуин

Пел кочевник - седой бедуин,
Средь горбатых рефренов дюн,
Словно яростный муэдзин,
Распевая степной ноктюрн.
Чтоб в пустыне найти приют,
И поверить в судьбу свою,
Чтобы шёл по пескам верблюд,
Бедуины всегда поют.

А когда высокий бархан,
Одолел караван без сил,
Бедуин - кипящий буран,
Пентатоникой оросил.
У бархана - свой достархан
Расстелил. Чтоб не знать беды,
Во весь голос, читал коран,
Дал верблюду глоток воды.

Словно джинн, седой бедуин,
Средь песчаных, могильных дюн,
Загонял ураган в кувшин,
Допевая степной ноктюрн...


Аллилуйя, если строчки пробуждают

Что оставлю, что оставлю вам в наследство
То, что прожил, то, что видел,  что любил,
Те мечты, что начинались в раннем детстве,
Что другим оставить в жизни не забыл.
Оживу в листочках манускрипта,
Гончим Псом созвездий Млечного Пути,
Фараоном древнего Египта,
Иль правителем Лукум-Шалум-Сити.
Хоть прощанья, и прощения известны,
Радость встреч, возможно, впишешь  в альманах.
На земле когда бывает слишком тесно,
Слово вдруг летает птицей в облаках.
Аллилуйя, если строчки пробуждают
Покаяния за нажиты грехи.
Будут помнить, будут жить, Господь лишь знает,
Мои строчки, мои песни и стихи.
Оживу в листочках манускрипта,
Гончим Псом созвездий Млечного Пути,
Фараоном древнего Египта,
Если сможешь, если хочешь – навести.

Аплодисменты

Аплодисменты!.. Я так устал…
И спел все песни, и всё сказал.
Аплодисменты!.. Но «Браво», «Бис»
Щекочут нервы, ведь я артист.
Аплодисменты! В крови огонь.
А ну, все вместе! Ладонь в ладонь!
Аплодисменты! Цветов букет!
Признанья песен кордебалет!
Аплодисменты! Кричи, кричи!
Ведь мои песни - мои врачи.
Аплодисменты! Удар в висок,
Уколет сердце наискосок.
Аплодисменты! Играют роль.
Артист иль зритель, Ну, кто король?
Аплодисменты! Наш карнавал!
И нашей встречи прощальный бал!
А-пло-ди-сменты!!!  Я всё сказал!..
А-пло-ди-сменты?!.. Я не устал!!!