Парфюмер на мотив романа зюскинда парфюмер

1
 
Не кожа в дрожи вожделенья
расширенных девичьих пор -
он - парфюмер,
лишь амбра тленья,
агоний выстуженный пот,
 
 
в замесе с запредельным страхом,
ему действительно нужны.
И вновь сверкнут флакона грани,
вне осознания вины.
 
 
Добро и зло в утробной глуби
взвар месит точно лепестки.
- Лишь всхлипнут в перегонном кубе
масла забвенья и тоски…
 
 
Он возгоняет безвозвратно
с девичьих тел невинный жир,
как ангел сумрачного рая,
серпом соскребывающий жизнь.
 
 
Серп тонко прозвенит заточкой,
подрезав с кожи волоски…
- Что из того что чья то дочка
в роз погрузится лепестки ?
 
 
Их запах сложит он в узоры -
(три капли на батист платка…),
и мир предстанет иллюзорным,
как площадь свального греха.
 
 
И жизнь, повенчанная с тленьем,
и тленье, дрожью вжавшись в жизнь, -
соскобы с кожи вожделенья,
растленье мира в миражи…
 
 
Он снизойдет к ступеням плахи
и бросит вымахом руки,
накатом сладострастья власти,
наркоз и в ноздри и в зрачки !
 
 
Он отречется. Он исчезнет,
уйдя как в сон в свои грехи…
А в чем его предназначенье,
лишь женщин вспомнят лепестки.
 
ПАРФЮМЕР
2
 
Очаровательное тело
всплывает в пене лепестков…
Он зыбок, точно сновиденье,
пропитан гибельной тоской.
 
 
Он чтит тех женщин соцветенье -
бутон из каждой взят навзрыд -
а серп по телу _ наважденье, _
вскрывающий души нарыв.
 
 
И часто вздрагивают ноздри,
и расширяется зрачок…
Он прожил столько одиночеств,
что это попросту – ни в счет !
 
 
Потомок ангельской породы
(три капли на батист платка…),
повел рукой -
и площадь вздрогнет
под грузом свального греха. (осев под святостью греха) (вар).
 
 
ПАРФЮМЕР
3
 
…С потусторонними глазами,
он с плахи встанет полубогом,
пластами расслоивши запах
в толпы клубящуюся похоть.
 
 
Он пробудит, привстав с коленей,
и - в полный рост - раскинув руки,
насытит души сладким тленьем,
до сладострастия упругим. (как грех тлетворным и упругим) (вар).
 
 
И плоти тел переплетенье
совьет в экстазе руки, ноги,
как в инфернальном сновиденьи,
из человечьих одиночеств…
 
 
И площадь изовьется плотью,
как стебли лилий в дельте Леты,
он погрузит фантазий клочья
во влажный омут вожделенья…
 
 
И с девами сольются старцы,
а отроки к увядшим женам
прильнут, и обовьют в экстазе
их бедер рыхлость и тяжелость…
 
 
А он, спустившись по ступеням,
пройдет сквозь эту обнаженность
тропой забвения и пепла,
тропой самоуничиженья.
 
 
Он - парфюмер.
Он ферромоны
извлек из пор оргазма кожи,
он - ангел, что уже не может
терпеть соседства с ним несхожих!
 
 
И потому, под звезд движеньем,
ни от кого уже не прячась,
свершит он жертвоприношенье,
крыло обдав базарной грязью.
 
 
 
 
* ПАРФЮМЕР
 
4
 
 
…Ах лепесток с налетом тонкой гнили,
чей слой томленья легок и пушист,
а запах тленья отдает ванилью,
как запах разложения души…
 
 
ПАРФЮМЕР
 
5
 
 
Их возбужденных желез вожделенье,
предсмертный пот, роса слезинок глаз,
должны, цветами венчанными с тленьем,
отдать свой запах в терпкие масла.
 
 
Подобно неге лепестков убитых,
их кожа упоительно-свежа,
А капля зависает над пробиркой
в тончайшее искусство купажа!
 
 
Медлительные волосы и губы,
сосков и паха терпкая роса…
- Их смерть возгонит в перегонном кубе,
и охладит в бессмертный конденсат…
 
 
Они - лишь разномастные бутоны, -
им, как цветам убитым, надлежит
вмиг запотеть в томительной истоме,
парами возгоняемой души .

ПАРФЮМЕР
6
 
 
Я был - из детства выдернутый ветер,
с просквоженной до донышка душой.
Я ощущал все запахи на свете,
но собственного запаха - лишен.
 
 
 
Крещенный влагой тысяч одиночеств,
я сам, словно забвенная вода,
вобрал из них в свои больные ноздри
истому боли, страха и стыда…
 
 
И терпкость плоти возбужденных желез,
поддатливость уже обмякших жил,
рождали дрожь -
до головокруженья -
моей - несуществующей души.
 
ПАРФЮМЕР
7
 
Я - парфюмер.
Мне не нужны слова.
Лишь запахи я слышу отрешенно.
Я погружаю в розоватый взвар
девичьих тел тугую обнаженность.
 
Они, как в невесомости, плывут
и, растворяясь в перегонном кубе,
чуть шепчут нецелованностью губ
хвалу их поглотившему искусству.
 
 
Да, я - творец.
А, значит, я - творю.
-Словно цветков пленительная завязь,
двенадцать тел, подвешенных на крюк,
сейчас уйдут, обезвесомев в запах!
 
 
Я вижу водоросль вспененных волос,
они всплывают, точно водоросль Леты.
Мне их пучки вытягивать пришлось,
их запахи содрав, как страха слепки.
 
 
В спиральной трубке набрякала жизнь
тяжелой, вязкой, чуть отечной каплей…
Я их оттенки выжал в миражи,
а после - вытер руки грязной паклей!
 
 
Нарек я именами пузырьки -
там - рыжая,
а тут - с вороньим блеском…
Они теперь эфирны и легки,
как испаренья с побережий Леты.
 
 
Да, я смешал их всех в тугой замес,
взболтав и раскрутив в отекшей колбе,
чтоб их земная, судоржная смерть,
сложилась в благовонные аккорды.
 
 
И каждая вибрировала душа,
став запахом,
а суть - самой собою.
Тончайшее искусство купажа
в аккорд вселенский я смешал с любовью!
 
 
Я стал творцом утраченных искусств,
тех благовоний, что сжигались в храмах,
раз с детства зрела плеснь в моем мозгу -
остаточный налет от лилий рая…
 
 
****************************
 
Прилюдно я взошел на эшафот,
дышала площадь запахом распада…
Взмахнул я упоительно-легко
рукой,
задев груз крыльев под лопаткой! (задевши локтем крылья под лопаткой!)
 
 
И мир, распавшись в тысячи частиц,
в эссенции моей обрел единство !
 
А детство, расслоясь пластом картин,
срезало перья бритвою инстинктов,
 
 
обрушив в грязь, в которой был рожден,
чтоб вновь воскреснуть в испареньях грязи,
на рынке, под пронзительным дождем,
где крысы нечистоты взгрызли вязью…
 
 
И край предутрья лиловел вдали.
Костры горели. Розовели кровли.
А я был - ангел, в грязи их земли,
чтоб им отдать свой груз костей и крови!
 
 
Как вязко на лоб налипла тоска,
и обтянула пленкой благовоний!
А люди, напрягшись издалека,
в любви ко мне, теряли силу воли.
 
 
И, внюхиваясь в воздух, точно в кровь,
неспешно поднялись, раздувши ноздри…
А я был - ангел гибельных миров,
тем запахом с людьми не ставши сроднен!
 
 
И поползли, в медлительном броске,
и стали рвать меня как на причастьи,
чтоб я, несопричастный в их грехе,
стал ангелом, разорванным на части…
 
 
Полоски кожи… Рванные куски
моей, уже не человечьей плоти…
- Я искупил тех женщин лепестки,
и волосы, подтянутые к локтю !
 
 
Столичный рынок. Виснущий балкон.
Играют дети и орут кухарки…
Пустой душой безвольно лег флакон,
и женских душ в нем больше нет ни капли.
 
 
Парфюмер(дополнительно)
 
 
Капля за каплей,
вбирают флаконы
мертвеющей плоти испарину,
вселенской магией…
Их локоны локтем ласкаю,
ласкаю, не каясь,
я - повелитель
ускользающих ароматов!
 
Кожа нежна под серпом,
точно шелк,
бисером пота обсыпаны волоски…
Запахи их возгоняю
нежнейшим как звук купажем, -
станут навечно чисты,
как рассветных цветов лепестки!
 
Метаморфозой - из плотской конвульсии тел -
развоплощаю их жизни, дыханья, глаза,
в запах, скользящий как капля росы на листе,
влажного века цветка, где дрожит, испаряясь, слеза…
 
 
ПАРФЮМЕР
8
 
Непорочны, нежны, изменчивы,
возбудимы, как тонкий нерв,
пусть цветы умирают медленно,
словно девушки, в лунном сне…
 
 
Столь эфирны и ускользающи
их последние боль и страх, -
пьет тончайших бутонов завязи
упоительный анфлераж !
 
 
Инфернальное наваждение
в нецелованности их губ,
выжал девушек тех цветение
в масел цвет перегонный куб !
 
 
Сладострастие их агонии,
так похожее на оргазм,
будет каплей висеть над колбою
в свитом горле змеевика… ( в горловине змеевика)
 
 
Смерть становится возрождением,
под звенящим серпа клинком…
И плывут невесомо девушки,
ставши запаха сквозняком…
 
 
Как туман, над забвенной Летою,
тот наркоз на его платке.
И продавят тела коленками
площадь,
в свальном сплетясь грехе..
 
 
ПАРФЮМЕР
9
 
Колодец душ. Мой перегонный куб.
А я - забвенья воды в том колодце.
- Невозвратимость чуть припухших губ,
и волосы, подтянутые к локтю…
 
 
Я перегнал плоть душ их в тонкий взвар,
я в их глаза глядел, пристроясь возле,
и, мне казалось, - я существовал -
хоть постигал: - не существую вовсе.
 
 
Глядел, и отражался в их глазах,
глазах, уже постигших невесомость,
а капли уплотнялся конденсат,
и падал в пустоту моих бессонниц…
 
 
Истомы запах втягивал,
лишен
я собственного запаха с рожденья, -
ущербною ноздрей своих душой ,
я души их вбирал в больное тело.
 
 
Колодец душ. Мой перегонный куб.
Ментоловый сквозняк с задворков рая…
Я был? А, может, не был?
Терпкий вкус,
бессмертий, воскрешенных в умираньях.
 
 
 
ПАРФЮМЕР
10
 
Тела их - оболочки пустоты.
Лишь накипь пота с кожи их агоний.
- Я расслоил в бессмертия пласты
их запахов душистые аккорды!
 
 
В флакон, набрякши, падала
вязка,
отекшая бессмертьем капля крупно…
- Я возгонял в витках змеевика
их тел обезвесомевшую хрупкость.
 
Я в запахи их плоть развоплотил,
в бессмертья перегнавши смертность плоти.
Они теперь - лишь бабочек хитин,
лишь коконов пустые оболочки…
 
 
С задворков рая лил наркоз сквозняк,
и тленье сладко смешивалось с лавандой…
-И я постиг, что не было меня,
ни разу , средь моих существований.