У этой сказки

У этой сказки ни конца, ни края,
сделаю полный оборот.
В этой сказке я слепая,
а ты чужой сторожевой.

Иссохну вся,
на два размера меньше кожа станет
и стянет одуревшую артерию;
погасит пламень.

Засну на ОБЖ в который раз,
а утром не спасти мне утопающих,
бьющихся в волнах.
Самой бы выбраться,

не утопив себя в твоих руках.


Если бы анабиоз да в Лету кануть,
не останусь в дураках.
Чтоб с головой, полной мыслей,
а не стай мышей и кучи-малы.

В этой сказке я предатель,
а ты весь из верной ткани выкроен,
точно сумасбродный воздыхатель.
С щитом и копьём,

«дружинник»,
«опора семьи»,
«глаголосжигатель»,
но швы, что порой незаметны оку,

превращаются в большие плеши.
И в них умещаются другие девицы,
Помоложе и поглупее.
Живи себе в этой сказке,

становись с каждым годом злее.
Молодость, юность, куча баб.
Только разврат и чужие смятые постели.
Наслаждайся анархией, пока не сдох.

Я поворачиваю.

Когда встанут мозги на место,
вдохни воздух, пропитанный дымом.
А главное: меня не зови.
Мой поезд увёз меня в далёкие страны.

Поседеет твоя голова.
В сказки
про патлатых верить больше не нужно,
их нет.

Никто дорогу тебе не укажет.
Мы все равны.
Не кличь погибшую юность у разбитого корыта.
Нет в списке приглашённых твоего имени,

оно в гробу.
Собирайся – да в путь.
У могилы напишет кто-нибудь:
«Гулял да не нагулялся,

хочет ещё».
Юность гибнет ярко и пылко,
ты не узнаешь, где черта.
У черты ведь не анархия,

готовься, или кабзда.
В молодости так ненавидел тряпок,
а не заметил,
как в прихожей сам валяешься вместо тряпки.

«Не бей лежачего, лучше пол им вытри, чтобы не зазнавался пустотами».