Княгиня и революционер

Как нас влечет, манИт доныне
любви печальная химера!

…Одна прекрасная княгиня
влюбилась в революцьонэра.
Ее краса – в ее портретах –
и дымных глаз,  и уст надменных;
шелка изысканных расцветок
вкруг плеч точеных, белопенных…
О, лилия в широтах вьюжных!
В объятья неженки красивой
по знаку пальчиков жемчужных
сам царь бежал, как «конь ретивый»!
Но кто был тот, каков был юный
смутьян – путем никто не знает;
но он любил в ответ, безумный,
ведь по-другому не бывает!
Тогда террор преступной славой
гремел, подъезды кровью метя.
(Кто знал тогда,  что он – лишь слабый
 пролог двадцатого столетья?)
Был схвачен разночинец бедный
и брошен в крепость для порядка.
На помощь бросилась немедля
влюбленная аристократка.
Ах, велика ее отвага!
И крепость ей сдалась на милость.
Краса ль, разящая,  как шпага,
здесь в час жестокий пригодилась?
Татарская ли хитрость или
юсуповские миллионы
слуг государевых купили,
перевернули все законы?
К ней по ночам возили парня –
в чахотке, слабого, в карете.
Потом побег случился втайне,
потом… никто не знал на свете,
что сталось с ним, что с нею было;
надолго все покрылось тьмою.
В Париж княгиня укатила
с божественной своей красою,
и вышла с прытью куртизанки
за молодого шалопая;
скупала титулы и замки,
в смятенье Францию ввергая.
А сила времени,  поверьте,
о лик точеный разбивалась;
подобно мраморной Венерке,
она красивой оставалась,
что, кстати, подтвердят не книги
и не в лесу Булонском липы,
не живописцы-забулдыги,
а строгие дагерротипы…
Пережила она супруга
и сплетни – тихо, в одиночку.
В тщете ее земного круга
смерть не смогла поставить точку:
в двадцатых власти суетились,
дворец на Мойке разграбляя,
искали клад. И вдруг открылась
в обоях дверца потайная.
Ворвались… Мрачная картина:
в гробу большом с потухшим глянцем
забальзамирован мужчина –
худой, с чахоточным румянцем…

О, сколько тайн скрывают лица
иные – на портретах старых!
Везде история вершится -
на площадях и в будуарах…