Правдивая история

      Марья не могла говорить с рождения. Тот кто свободно владеет даром речи принимает его как нечто само собой разумеющееся. Но спросите вы у немых, какой бы подарок они испросили у Господа, приведись такая возможность? Думаю, ответ был бы однозначен до простоты. Именно слова, именно разговор исключает ошибку в общении. Пусть не на сто процентов, но что-то около этого. Разные люди, разные субъекты, все в нашем мире разные. У каждого свой набор символов, правил и понятий. И лишь язык помогает нам досконально понять друг друга. Но когда такой возможности нет априори, то на сцену вступают совсем другие взаимодействия.
  Петя родился давно, очень давно по нынешним меркам, за двадцать лет до окончания последней большой войны. Об юности особо ничего замечательного он не вспоминал. Все как у всех. Но вот войну помнил отчетливо. И тот первый страшный, жестокий бой в 43-м, и ранение в в конце 44-го. И то, как был комиссован, получив направление на восстановление Севастополя, его морского завода и доков. После была ударная работа, семья, двое детей, мальчик и девочка. Лихие девяностые, пенсия... Впрочем ничего необычного. У миллионов и миллионов людей происходило нечто подобное.
  Однажды, перед уходом на пенсию, друг его закадычный, он же бывший парторг цеха, по секрету нашептал, мол - принято решение выделить тебе дачный участок и материалы на домик. Ты, мол как? А что он? Рад был до беспамятства. Благодарность вылилась ящиком беленькой и долгими разговорами о жизни… Так Петр Петрович и получил свою любимую, совершенно бесценную впоследствии, дачу.
  Сказать, что дача была для него всё, думаю, было бы неверно. Дети, внуки, жена - конечно же были важнее. Их еженедельный приезд по выходным сметал порой всю черешню с деревьев, клубнику с грядок, помидоры с кустов - не хуже какой саранчи. Но он был тому рад. После, неделю сидел-вспоминал как и что было. Жена, говоря откровенно, недолюбливала эту дачу. Говорила, что дача, мол - разлучница. В такие моменты он молчал ничего не отвечая. А что ответить? У жены и в девичестве-то был сложный характер, а после пенсии, так вообще мозги сносила своей мощной пилой. И вправду, что на той даче ему было хорошо. Иногда он чувствовал себя так, как словно дельфин в океане. И стихия, и жизненное пространство, и воздух для дыхания.
   Жена умерла в 68. Опухоль свела ее в могилу за три месяца. Эти три месяца Петр Петрович провел дома. Да и как ему было иначе? Почти полвека вместе прожили. Когда пришло ее время, то закрыл ей глаза, а потом долго плакал на кухне. После похорон дети, уже совсем взрослые, упросили переехать к ним, да вот выдержал он лишь до весны. Вроде и отношение хорошее, и дочка уже взрослая, хозяйка от Бога. Муж - моряк, денег не мало привозил, а дома лишь пару месяцев в году отпивался, да отлеживался. Белье настирано, дети ухожены, в доме порядок, холодильник с трудом закрывается. Но все одно - не жизнь, а прозябание. Без Океана-то. В общем, вернулся он на дачу и зажил бобылем.
  Марья появилась позже, случайно, года через три. Сосед Никанорыч, когда скорая с инфарктом его забирала, сквозь жуткую боль, остановивши носилки, попросил:
- Ты Петя это, Машку мою забери к себе. Пропадет ведь без меня одна, бедолага. Говорить она хоть и не может, зато душа у нее редкая.
Не отказал Петя другу старому. Забрал ее к себе. Так они с тех пор и жили. Сначала правда Марья никак успокоиться не могла. Откроет калитку, подойдет к соседскому дому, стоит смотрит, а у самой слезы на глазах. Петр Петрович в такие моменты ей не мешал. Пусть погрустит, выплачется, тоскует ведь барышня. Марья спустя некоторое время всегда сама возвращалась. Но вот однажды - она не вернулась. В тот день выглянул Петр Петрович из-за угла дома, смотрит калитка открыта. Ну и что в этом необычного?  Каждый волен из них куда-то пойти. Удивился лишь, давно она одна не ходила. Года два, наверное. А тут вдруг снова. - Странно, подумал. Там уже год как другой хозяин. Мутный и злобливый. Говорят, что он из прокуратуры вроде, а кто другой говаривал, что начальник ЖЭКа. Впрочем Петру Петровичу это было не важно. Он пытался было заговорить с соседом, но тот отвернулся, как словно от пустого места. Ну и Бог ему судья.
   Как бы то ни было, Марьи нигде не было видно. Накинул Петрович ватник, одел кирзачи и пошел вдоль дороги. С утра был сильный туман, но сейчас, к обеду, туман поднялся выше, и в воздухе висела прохладная и сырая водяная пыль.
- Маша!!! Ма-а-а-а-ша! Марья, ты где??? Машка, тыть твою мать! Маа-шаа! -
ходил по дачному массиву пожилой мужчина в ватнике. В ответ лишь отзывалась тишина и звук капель с крыш. Обойдя весь массив Петр Петрович вышел на большую поляну. Там сосны недавно вырубили, просеку под будущую линию электропередач подготовили. Далеко видно… И никого...
- Ма--а-а-а-а-а-ша! -кричал он в даль. Но ничего не послышалось в ответ.
Достал из кармана помятую пачку сигарет, спички, прикурил и замер. Ничего хорошего это не предвещало. Вдруг слышит звук какой-то. Не то ребенок плачет, не то мычит кто. Встрепенулся и пошел прямиком на тот звук. И вдруг прозрел. Впереди, за небольшим бугром была выкопана глубокая яма, видимо закладная под высокий столб. И там на дне, в грязи, лежала она. Вся замызганная, в слезах и глине.
- Эх, мать твою. Да как же так. Ну дура-то, чисто дура. - приговаривал Петр Петрович выталкивая ее из ямы.
    Впрочем, все обошлось. Не повредилась она. Испугалась - да, повредилась - нет. Всю дорогу обратно он нес ее на руках. Позже, обмыл до чистоты и замотал в большое махровое полотенце.
   Вот так он ее в тот день и спас... Но прошло еще полтора года, до тех пор пока Марья возвернула все сторицей. В тот день заходил к Петру старый товарищ. Выпили как водится за встречу, да за разговорами и вторую бутылку откупорили. В общем, захмелел тогда Петя по-взрослому. Уснул на диване с сигаретой в руке. Хорошо Машка не пьет. Как дым увидела, забегает в дом, да его, Петю, как толкнет. Так он кубарем с дивана и слетел. Сидит на полу ни чего не поймет. Понял через полминуты. Все понял. И то, что курить надо бросать, и то что вторая бутылка была - ребячество, и то, что Маша ему жизнь спасла.
   Вот так они жили-были. Везде вдвоем. За грибами ли, за ежевикой, козлят вместе пасли, в гастроном придорожный через день.. Всю свою жизнь рассказал ей Петр Петрович. То что было, да  и то, что не было. Пятнадцать лет они прожили вместе. Каждый день. Как один. Но ничто не бывает вечно.
    За пятнадцать лет много чего произошло. Муж старшей дочки плавать закончил, получил пенсию восемь тысяч, да вот только пропивал ее в первые три дня. А что потом будет, он и не думал вовсе. Дочка работала учителем фортепиано. Зарплата в музыкальной школе крошечная, а детей двое. Один в институт засобрался поступать, другой уже в техникуме. Давала частные уроки, но тут вдруг упала на льду и сломала кисть. Какие тут частные уроки теперь?  Дома еды совсем не стало. Дома и раньше, последние пять лет, особо не густо было, Петр Петрович козлят и нутрий растил, потом резал, а мясо все дочке и внукам отдавал. Но стар уже стал. Нутрий пришлось убрать, а из козлиного поголовья, считай почти никого и не осталось. Узнал про беду дочки Петр Петрович когда за пенсий в город поехал. Зашел домой, дочка сидит-плачет, муж пьяный в дерево храпит в дальней комнате, а еды в доме почитай кроме черствого хлеба и нету.  - Вот так вот папа мы живем. - только и сказала она. Завтра у Игоря день рождения, а на стол нечего поставить. Следом так горько заплакала, что у отца душа прямо как треснула.
 - Ладно, говорит. Что ж, приходи завтра, поможешь мне порезать животину. Стар я стал, один могу не управиться.
   Лена, дочка, уткнулась ему в грудь все еще всхлипывая. - Да, приду, спасибо.
Следующее утро было на редкость солнечное. Небо голубое, да такое, что и никогда до этого дня не было. Пичуги да синички старались друг друга перечирикать. В воздухе явно пахло наступающей весной. Лена пришла с утра, пораньше.
- Привет, пап. Как ты?
- Нормально, дочь. Скриплю потихоньку. Спасибо. Ладно.., что там разговоры говорить. Пошли.
   Взяв свой большой бараний нож, Петр Петрович подошел к Машке, схватил ее за старые, до боли знакомые рога, и полоснул ножом по горлу. Черканул тесаком наотмашь слева направо, да так за этим ножом сам, всем своим весом, и потянулся. Обернулся слегка в воздухе, да так и упал навзничь замертво. Лена держала козу сзади, от растерянности выпустила ее из промеж ног. Коза упала, забилась в конвульсиях, и синхронно с козой забился в конвульсиях рядом отец. Через пять секунд все стихло. Коза Марья и ее старый отец затихли рядом, голова к голове, и только кровь большим ярко-красным пятном расползалась между ними.
- Боже мой…- охнула Лена и от жути закрыла глаза.