Отходная СССР. Комары и мухи

Я уезжал тогда, когда не было никакой надежды вернуться в СССР. Страна была настроена враждебно. Антисемитская, подлющая страна, где все было запрещено, где уезжающие были предателями - подлинными врагами советского народа, который «идет к коммунизму семимильными шагами», и - тра-ла-ла - все, как в школе, для юных пионеров, втолковывалось в мозги законопослушных граждан. Вспоминаю об этом с неподдельной дрожью. И как я мог прожить в СССР до возраста в 36 лет, при ежесекундной травле меня, еврея. Не говорю об сов-армии. Как я выжил там не понимаю. Один шаг, и ты в полном дерьме. Голод постоянный, бессонница, когда мучительно хочется спать, а ты сидишь с такими же салагами ночь за ночью, чистишь и чистишь картошку. В шесть утренний подъем, а ты лег в пять тридцать. Заступиться за тебя некому. Полгода такой жизни, когда все давит на тебя. Когда ты все время думаешь о самоубийстве, потому что жизнь твоя не стоит ни гроша. На что жить, когда жизни нету. Когда ноги разъедают язвы, потому что голод. Потому что крадут и крадут из скуднейшего солдатского рациона, от куска еды до копеек на сигареты. Ты сидишь на очке целый месяц, потому что ты заболел не знаю чем, но думаешь о смерти постоянно. Это воспоминания об армии, вернее о стройбате, где офицеры настоящие жулики, а солдатики проходят такую подготовку, что держись. Думай о том, что это кончиться, хотя в тюрьме лучше чем в стройбате. Мне рассказывали солдатики ночью, что там лучше. Я верю им, а не тем, кто усмехается, говорит, что все это говенные враки. Как же, жди, что правда-матка вылезет наружу. Все в этом обществе было замешано на настоящем дерьме. Свобода от армии не означала свободы. Из худшего мира ты попадал в другой, где было, как всегда, плохо. Стукачи, контроль и контроль, собрания и вранье на них зашкаливали за все нормы. Мы не жили, а выживали там, привыкшие к вранью властей и давлению всего грузного, неповоротливого общества на грешных нас еще более грешными, гнусными руководящими кадрами.
  Восемнадцатого марта 1989 года я отбывал на Запад. В Москве шел тоскливейший дождь третьи сутки подряд. Над улицами висели черные тучи. Было темно, потому что Солнце стояло выше, где был свет. Здесь было тускло-тускло, безнадежно и тоскливо. Запах, который я не замечал, стоял столбом над Москвой, Горьким, всем советским миром. Его не замечали окружающие, потому что за границу попадали отборные единицы, многократно доказавшие свою кровную верность сов-власти. Остальные 99,99 процента населения нашей страны заграницы не видали, как я, и многие миллионы моих сограждан.
  Два часа я пил коньяк с русским человеком на борту самолета. Курил в салоне, а тогда было можно это делать, и - бах-тара-рах - сошел в Венском аэропорту. Над нами сияло Солнце. Я взмок от тепла. Я ощутил, что воздух другой. Не такой как в моей родине. В Вене не было мух и комаров, так как было рано для них. Была бурная, теплая весна. Через две недели я очутился в Италии, в Риме, в Венеции, и во многих городах, где провел восемь с половиной месяцев. Воздух поражал меня тем, что не было в нем комаров и мух. Он был чистым, без привычных запахов дерьма, которое сочилось из него в России-матушке, то есть в СССР. Дальше я перелетел в США, где воздух был чистым, как дыхание девственницы. Такой же он и сейчас, без этой гадости, к которой привыкли русские люди. В Америке, в Канаде были комары, но это то было в лесах. В городах Франции, Бельгии, Голландии, Испании, Греции и многих стран, в которых я побывал с моею женою, не было этого запаха. Побывал я там в 1999 году, и убедился в этом по полной программе. Воздух там, разительно, другой. Находиться там было мне тяжче-тяжкого, и, слава Богу, я вернулся в страну, где нету этого русского добра.
                5 фев 2017