сизая сказка

амбрус знает, что деревья когда-то были людьми. по ночам она летит по городу, исполинские крылья почти бесшумно касаются веток, иногда оставляя на листьях синие перья - напоминание о балтийском море, откуда она пришла. сегодня амбрус не спешит - она слушает.
смоковница тревожно ворочается во сне, что-то шепчет про маленького ганса, ушедшего за пакетом мандаринов для неё. несколько листьев падает с её могучего ствола, и она затихает.
сосны спрашивают, где же их дом и куда ушли родители. их голоса очень тихие, поэтому в конце амбрус может расслышать только повторяющееся "такстрашно, такстрашно, страшно, страшнострашшшшшшшшш."
она озирается вокруг, но рядом сотни таких же сосен, которые почти и забыли, что у них когда-то был дом. услышав плач трех потерянных сирот, они растерянно оглядывают мох рядом с собой, будто бы пытаясь что-то вспомнить. их ветки начинают взволнованно шуршать, и вот уже все сосны издают протяжный вой, который, несмотря на их количество, всё равно слишком тихий, чтобы кто-нибудь из людей мог его услышать.
единственный старый дуб в поле собирает вокруг животных и иногда рассказывает о самых дальних странах, о французском вине 1700 года и страшных войнах, которые видел свет. когда у него спрашивают, откуда он всё это знает, дуб только пожимает ветками.
- истории всегда были во мне, сколько я себя помню.
много их. снуют туда-сюда любопытные совы, смотрят на амбрус. одна из самых смелых выходит вперед и нравоучительным тоном начинает:
- и что ты за птица такая? для расписного малюра ты слишком велика, но и размаху твоих крыльев будет завидовать всякий альбатрос.
совы кивают кукольными головами и ждут ответа. но что нужно было говорить амбрус, когда она и сама точно не знала, откуда она взялась и кем были её родители. проснулась она около берега моря, а надпись, выведенная аккуратным детским почерком на листе бумаге и прикрепленная к такому же аккуратно нарисованному дереву, говорила, что море балтийское.
она упала под одной из сосен и заплакала.
 
***
всё утро фиалки только и делали, что говорили о какой-то новой, никому не знакомой птице, что залетела в их края, путешествуя по всему свету. говорили, что перья с её хрупкого тельца приносят удачу, если человек положит одно из них в шелковый мешочек и крепко перевяжет жёлтой нитью; зверям и растениям же нужно было постоянно держать перышко возле себя и следить, чтобы его никто не украл. ещё говорили, что век этой птицы короче заячьего хвоста, и сюда она прилетела, чтобы свить себе последнее одиночное гнездо, и заснуть в нем. много болтали фиалки, да и можно ли им поверить на слово, когда каждая из них добавляла в рассказах что-то от себя, чтобы удивить других своим знанием о той самой птице. между тем, все уже дожидались гостью и подготавливались.
 
****
даже самый дремучий и устрашающий лес становится совсем безобидным ребенком, когда первые лучи утреннего солнца начинают спускаться по кронам деревьев, пробегая по жилам листьев и останавливаясь на застывшей земле. животные, пугающие по ночам заблудившихся путников, сейчас неохотно прячутся и смыкают веки.
птицы устраиваются на свои привычные места и начинают репетицию по мелодичному пению. в это время всё остальное затихает, даже непослушная листва прекращает беготню и прислушивается. сперва очень осторожные звуки пробегают короткой волной по пыльным дорожкам и на минуту останавливаются. после пение становится всё громче и громче, и уже весь лес невольно становится участником веселого праздника с бесконечными хороводами, даже если кажется, что всё вокруг остается неподвижным и молчаливым.
в такую минуту хорошо сидеть где-нибудь на отшибе, прислонившись к выбивающимся на поверхность корням одного из деревьев-великанов, и прислушиваться. если повезёт, то лес тебя не заметит или примет к себе за твоё трепетное отношение к нему, и тогда человек может услышать и почувствовать на себе мягкие касания звуков и всеобщее веселье просыпающегося леса.
 
***
гостья прилетела как раз в тот момент, когда, поглощенные своим праздником, обитатели совсем потеряли бдительность, а она расположилась под тенью одной из веток и качала своей головкой туда-сюда, чтобы получше всё рассмотреть. птица была никто иная, как бумажная амбрус, которая за это время повидала так много всего, о чем бы ей хотелось рассказать чьим-то внимательным ушам, тому, кого она могла бы назвать другом.
долго амбрус путешествовала по свету, пытаясь найти кого-нибудь отдаленно похожего на неё. под красным солнцем испании она летала вместе с розовыми пеликанами, в жгучем холоде антарктиды ступала вместе с пингвинами по колкому льду, но нигде не могла задержаться надолго или найти себе друга: птицы держались вместе и, хотя позволяли амбрус на какое-то время остаться у них, всё равно немного опасались того, что им ещё никогда не приходилось видеть.
несомненно, каждый сказал бы, что это птица, но птица странная, будто бы слепленная из подручных средств: клюв и глаза амбрус были похожи на глиняные, а яркие перья казались скорее множеством картонок и журнальных вырезок. найти бы на этом хрупком теле жетон или подпись того, кому эта птица принадлежит, да и отдать владельцу. но ничего такого не было, либо потерялось, пока она знакомилась с разными странами, условно проводя черты между ними, ведь с географическими картами амбрус не была знакома.
её удивлял мир. краски и голоса всего существующего, казалось, сейчас рассыпятся перед ней множеством цветных дорожек и обязательно приведут к чему-то светлому и доброму. это не будет место, но ощущение, что здесь она наконец нашла свой настоящий дом и теперь может остаться здесь, отдохнув от вечных странствий. она куталась в эту мысль о доме, как несчастный и одинокий скиталец в тихую минуту предается мечтаниям о теплой комнате, где его кто-то ждёт, где хозяйка не ловит его, чтобы напомнить, что он задолжал ей за проживание, а с кухни всегда струится тихий запах готовки.
 
***
за это время амбрус очень переменилась. её исполинские крылья превратились в маленькие и аккуратные, с которыми, впрочем, легко управляться, а по форме и размеру тела она теперь была больше похожа на овсянку или зеленушку. цвет перьев кое-где выцвел, да и ярко-синий окрас, который выделял её даже среди гиацинтовых ар или голубых соек, теперь поблек, будто бы её измазали в побелке, а потом слегка стряхнули. конечно, всякое могло быть, ведь она много всего повидала. но делают ли эти изменения нашу амбрус не амбрус вовсе? нет, совсем нет, только дополняют её.
 
***
лес тем временем продолжал сыпать звуками, как яркими ленточками, белки ловко перепрыгивали с одного дерева на другое, веселясь и стараясь обогнать друг друга, но одна из них отделилась и села передохнуть на ту же ветку, где сидела амбрус. поначалу белка даже и не заметила её, так бумажная птица вжалась в тень и боялась выдать себя шуршанием перьев, но, повернув голову, она сразу поняла, что перед ней та самая гостья, и принялась её молча рассматривать, чтобы потом хвалиться, что первая отыскала её. конечно, амбрус привыкла, что все на неё смотрят, как на диковинку, но от этого ей не становилось менее страшно каждый раз опять ощущать на себе этот изучающий взгляд и то, что следует за ним.
– спрячь меня, - выпалила амбрус, спрячь меня так, чтобы никто никогда не нашёл.
белка напряженно задвигала своими ушами и терла лапки.
– ну как же это, спрятать? а что мне сказать другим?
– а ты ничего не говори, откуда же им знать, что ты нашла меня. я буду вести себя так тихо, что никто не сможет заметить меня, я стану частью стены, если это потребуется, только дай мне место, где я смогу хоть немного передохнуть.
– все так ждали твоего прилета, не время здесь отдыхать, когда столько зверей ещё не увидели тебя, - проговорила белка и громко свистнула, обнажив свои крепкие зубы.
стоит ли говорить, что после этого началось. животные приходили из разных уголков леса, чтобы взглянуть на амбрус, многие пытались дотронуться до неё и оторвать счастливое перышко для себя, её держали, когда она из последних сил пыталась улететь, и продолжали водить и показывать её всем растениям и животным, которые не смогли добраться до злополучного дерева, и оторвать от неё кусочек.
 
***
милая, милая амбрус, достаточно ли ты видела, чтобы сказать, что мир не стоит того, чтобы самому остаться в нём растерзанным и съеденным острыми зубами и любопытными взглядами; что жить можно только отвернув в себя веки, и пробежать по всем препятствиям быстро и не оглядываясь? нет, я знаю тебя, ты этого не скажешь, а только пошире откроешь глаза, чтобы увидеть ещё чуть больше, чем можно и чем хотелось бы. быть растерзанным не так уж плохо, если знаешь, что глаза твои летают по всему свету бумажными кусочками и куда только не заглядывают. то какой-то мальчишка подберет и сделает самолетик, чтобы ты на пару секунд почувствовала, как это лететь, не раскрыв крыльев, то тебя положат вместо закладки в большую книжку, пылинки которой будут щекотать тебя и рассказывать, как там снаружи. а иногда ты снова становишься птицей, синей-синей, с новыми узорами и кружками на щеках. иногда ты позволяешь подхватывать себя ветру и летаешь вместе с другими бумажками, забывая свое имя.
я знаю, что глаза твои разбросаны повсюду, амбрус, я помню тебя и твою историю, да и что ещё остается делать старому дереву - только помнить, только рассказывать, чтобы и другие не забывали.