Разорвав свои объятия, раскаяться

  (предыдущий эпизод сюжета:  "Лишив меня надежды на любовь"
   Роман "Миледи". http://www.stihi.ru/2017/01/30/9023)

Красотка словно млела в мире грёз,
мурлыча Рагедон себе под нос,
порою с переходом на фонемы.
– ...Мой шок невольно тоже вдруг подрос,
   когда остались всё ж     наедине     мы, –
сказала дама, с муками дилеммы
божественный рассматривая торс,
кидая взоры прямо, вкривь и вкось,
и ширя амплитуду их без лени.
У лорда напряглись слегка колени,
но замер герцог,  будто сам он – гость.
Их судьбы – это всё же параллели…
– Так чем же я обязан королеве?! –
спросил он, положив на гостью глаз. –
   Намечен разве вечер был у нас?!
    От вас мы с леди просто охренели! –
язвил лорд в обаятельной манере.
– Расслабьтесь! Прочитайте «Отче наш».
– Графиню вам прощать я не намерен!
– Тут жарко, – королева, не чинясь
и вовсе без жеманных проволочек
вблизи камина сбросила свой плащ. –
   Моих не ожидали заморочек?
   По-моему, смотрелась язвой блажь,
   что вы себе позволили средь прочих.
– При этом, заподозрив в вас дубляж,
   бедняжечка скулила, как щеночек,
   однако, оскорблённая, ушла.
   Вы мне сломали кайф грядущей ночи,
   как будто недостойный я мужлан;
   развеивали планы, что есть мочи,

   лишив меня надежды на любовь.
– Не так-то уж был ценен ваш улов.
   Будь к этой даме вы неравнодушны,
   её не отпусти б вы без слов.
   Но вам с ней, очевидно, было скучно...

На это не ответив, лорд волчком
готов вертеться был вокруг красотки
и взором обволакивать молчком
всю плоть до ощущения щекотки…

…Притом что пересохло сразу в глотке,
клыки у Джорджа лязгнули во рту.
Увидев в гостье признаки кокотки,
подумал он с усмешкой наряду:
«Чужого, как-никак, не украду –
само даётся в руки с первой ходки!
Валять мне королев, да по охотке,
предписано ужели на роду?!
И что же в Генриетте я найду?
Она по всем повадкам и походке –
бл..ь иль кокетка? Что-то посерёдке»…

…Страх и сомненья видел он в гробу!
Кураж и пик фантазии в    сиротстве,
глядишь, оставят чувство благородства!
Раб похоти в рай въедет на горбу
сомлевшей слабой дамы в час господства?

Раб обстоятельств долей превосходства
насытится, взирая на… рабу?
С фантазией кураж в игре до скотства
мужчину     доведут     ли? Нет! Табу!

Милорд, во власти мысленного стона,
рад ей, её пикантному добру,
раздетый и с желаньями на лбу,
пред гостьей красовался, рядом стоя.
Сам ею любовался, но пристойней
ему бы не раскатывать губу.
Бесстрашна Генриетта на виду
у личности, бл…м  на горе, вздорной.
За ней стоял дух вольный коридорный.

Восторги адресуя, как мадонне,
милорд был выше власти естества.
А гостья повела в капризном тоне
общение на грани плутовства,
на стыке двух полярных анатомий:
– Моя вина мизерна. Вы – на троне,
   а подданные – женский сплошь состав.
   Когда вы их зажмёте, распластав,
   то голос муж-барон и голос граф
   озвучат, может, поздно, может, рано.
– Вы вновь о неких дамах, мне желанных?
   Надеюсь, что ко мне претензий бранных
   у вас тут нет.                – Я ваш не рушу кров…
   …Ну, кто ещё у плоти вашей в планах
   остался, будоража вашу кровь?
   При ваших-то достоинствах, желаньях
   гаремом вы наполните альков
   и смежный коридор: кто в одеяньях,
   а кто уже без них, со всех сторон
   обступят плотно герцогский ваш трон.
   Бог всех в ларец под ключ, но… ключ не нужен.
   Сколь ни было в ларце бы том жемчужин,
   вам как мужчине ларчик отворён…
 
– У вас ум королевский, очень гибкий.
   За каждым вашим словом – не пустяк, –
польщённый герцог стал сплошной улыбкой. –
   Вы – первая красавица в рядах,
   что внёс господь в английский кавардак.
   С надеждой вас я спрашиваю хлипкой.

   Вы в спальне у меня не просто так?
   Мне б было жаль заведомой ошибкой
   испортить встречу. Мыслю я не шибко.
   В алькове-кабинете я простак.

– Какие б ни озвучили мы трели,
   их могут против нас направить там, –
тут гостья повела глазами к двери
и, пальчик свой приблизивши к губам,
чуть слышно прошептала с недоверьем
к отсутствию свидетелей вокруг. –
   Я вам хочу вопрос задать как друг.

   Вы вправе не сказать мегере это,
   но я ведь… не мегера… если вдруг
   ещё сомнений мучил вас недуг.
Ещё плотней прильнула Генриетта
всем телом к собеседнику, плотней,
чтоб их глаза контакт нашли во тьме.

Впитав в себя очей её цвет чёрный,
едва ли не дыхания лишённый,
лорд шёпотом заверил:  – Я скажу.
   Не встретите во мне врага-ханжу!
   Хотя… от дерзкой мысли запрещённой
   я сам себя в себе не нахожу.
   О чём же мы тут с вами жу-жу-жу?
– Меня уже однажды обнажённой
   вы видели у мэтра в мастерской.
   В пикантной ситуации людской
   вели себя, как паж? Как приближённый?
– Я б вами любовался день деньской!
   Мадам, я стал почти умалишённый!
   Вы    нЕ    были холстом или доской, –

томленьем странным (словно полусонный)
охваченный, ответил лорд смущённый. –
   Пытался я тот день забыть с тоской,
   но так и не сумел.  Да и на кой!

   Мифическую в вас узрев Елену,
   я вас не приравняю к гобелену,
   к картинному холсту… Вы не как все!..
– Увидели тогда… во всей красе…
   вы женщину во мне иль королеву? –
аж губку прикусила, лик краснел
у дамы, и до хрипа голос сел.

– Вьюном готов был виться я по древу,
   хотя не знал, что вижу королеву.
– Ну, да. Ещё я ею не была.
   Меня вы обнажённой догола
   увидели лишь женщиной! Проблему
   для вас не представляла я тогда,
   однако агрессивна, зла, горда
   осталась и раздетой догола.
– Тогда, не претендуя ни на сперму,
   ни даже на мой флирт в лучах тепла,
   вы были ни сирена, ни кривляка.
– Вот вы и не сказали мне: «Приляг-ка,
   я буду есть всегда с твоей руки,» –
   как лгут все волкодавы и щенки.
   Ну… а сейчас я кто? – ладонью мягко
коснулась Генриетта лба, щеки
сомлевшего мужчины, вопреки
стремлению обнять глупца немедля,
познать всю страсть, её увидев недра.

– Ни волкодав, ни принц я на коне.
   У вашего величества ко мне
   сейчас одни вопросы и загадки, –
напрягся он, наверно, до корней
волос, но не рванулся без оглядки
в объятья дамы голубых кровей.
– Каким ослом вы быть способны гадким!
   Я женщина? Ответьте мне скорей.

– Я вас не понимаю нынче! – ломким,
прерывистым стал шёпот, даже громким.
Напрашивался герцог на щелбан.
– Какой же громогласный вы чурбан!
   Тсс, – женщина игриво, как с ребёнком,
дала ладошке волю и к губам
мужским её направила легонько.
Лорд кисть перехватил, он искупал
вину за промедленье: без слов «горько»
вдруг жадно прикоснулся сам к губам
мадам отнюдь не слабыми губами.
Безумство в нём росло сродни клубам
сожжённых благовоний, но мадам,
как если бы они столкнулись лбами,
внезапно отшатнулась:  – Лорд, не дам
    я вам лететь за страстью по пятам!
    Так значит, ваша    страсть    первопричиной
    была для вашей злобности ко мне?!
    Любовь у вас и ненависть едины!
    И я бы не узнала, не     приди     мне
    в мозги мысль испытать наедине
    со мной вас среди ночи, среди дней!..
Клубок противоречий и гордыни
терзал грудь Генриетты всё сильней.

– Узнать хотели вы такую малость?!
– Для этого сладчайше соловьём
   я с вами тут средь ночи заливалась!
   Узнала! Да простит меня мой Карлос!
   Прощайте! – королева, задыхаясь,
нашла свой плащ и выбежала вон.
Лорд басом взвыл. Посыпался плафон…

«...Какой же экзальтированной стервой
способна стать ты, сделав шаг свой первый!
Свои дурь и гордыня пуще злят!
Теперь тебе уж нет пути назад! –

себя не зря терзала Генриетта
за бегство из алькова-кабинета. –
И как теперь саму себя спасать?!
Твоё безумство глупости под стать!
Да что же ты надела, дурында!
Сама же шла его ты приручать!
От тупости тебя излечат     дрын     да
трёххвостка плеть! Ох, как же несолидно
ты скачешь, королева, с дурью слитно!

Ведь выгадать всего десяток дней
должна ты у зарвавшегося лорда
любыми ухищрениями твёрдо!
Всё выправить теперь куда трудней»!..

...Путь стильной королевы – вместо кресла
найти под попкой трон как крепкий тыл.
Жизнь – бомба плюс зажжённый к ней фитиль.
И что ж теперь совсем поставить    крест     на

задуманном: ближайшем и окрестном?!
Игру с милордом – к чёрту, жизнь – в утиль?!
Приезд в ночи и бегство без оркестра
под бешеный стук сердца – что за стиль!..

…Себе не находило сердце место
подобно всем отчаянным сердцам.
Беглянке истеричной в миг отъезда
помог войти в карету герцог сам:

– Назвать вас истеричкой было б вредной
     ошибкой для меня. В ушах вот гул,
     и сердце видит в женщинах гаргул,
     но ваш ко мне визит – не хвост кометный!
     А сами вы – русалка средь акул!
     Ночь эта не потеряна. Про медный
     таз я подумал зря. Душа, ликуй!
     Лёд тронулся. Сдвиг просто огроменный!
     Во мне теперь разбужен чистоплюй,
     познавший ваших     губ     вкус карамельный.
     Каких незабываемых мгновений
     был полон для меня наш поцелуй!
     Я был на пике счастья и, наверно,
      признаться в этом должен откровенно…
При всём румянце (от эмоций) скул
беглянка не забыла, как всё скверно
предстать способно утром. Лицемерно,
иль нет, полночный выглядит посул?
Страсть в    сердце     зародилась иль в паху?..
                .              .              .
……Хотел ли королеву лорд всемерно?
«Про женщин думать, как петух про кур,
он вправе», – Генриетта гибла. Жмур
она в своих глазах, а не Минерва!
Пусть ей и удалось хоть что мизерно,
прощальный взор беглянки не был хмур.
Молчала Генриетта, спал Амур…
…Любовное забыто в доме зелье.
Луна – средь туч.  Какой уж тут гламур?!
Ночной мир с чёрно-белых взят гравюр,
лишь факел ал при кучере Мишеле…


                (продолжение в http://www.stihi.ru/2017/02/07/4527)