Во мгле - из поэмы о войне

Под впечатлением произведения  Виктора
Франкла « Сказать жизни « Да!» Психолог
в концлагере.»




1
1. Дни и ночи во мгле пути.
Поезд весь обращён в движенье.
В нем считают сердцебиенье
По вагонам ютясь. Мир тих,

Как в невиданной долгой коме,
Как кули – люди взаперти.

2. Среди сотен и тысяч
«Человеческих единиц»
Даже искры не высечь
Из зрачков онемелых лиц.

3. Только верхняя полоса
Обесцвеченно-мутных окон.
безотчётно сочит в глаза
Мглистой одури стон – полусон.
Тянет сыростью в каждый вагон.

4. От вещей, что навалены грудой
До прослойки неяркой оконной
Дотянуться бы  бледным  взглядом…
Многоточие невозврата…

5. На свободных путях. Замирает
Ход состава. И день наступает…
Впрочем что этот горестный день
Для закрытых в промозглую тень…

2            
6.
«Где находимся?! Ещё в Силезии
Или в Польше?» «В ней, видать, уже»
Как по венам импульсы магнезии.
Неопределенность в мираже
Тусклого сознания
                в муках ожидания.

7. В пустоте свисток локомотива,
Жутко и огромно прозвучит,
Словно целый мир в себя вместит!..
Поезд двигается всем массивом,

Медленно и верно выезжая
На большую станцию. Вскипает
Напряжение людской толпы
Леденея вновь…

8. Лишь колеблющейся ноты миг –
Раздается сипло полукрик:
«Приглядидесь! Пристальней! Табличка»
А на ней как черной кровью сердца
Буквы так отчетливы – «Освенцим».

9. Кто здесь знает – отчего по-польски
Звучное название – Освенцим
Безнадежно, гибельно и скользко
Словом «Аушвиц» кольнет под сердцем!

Муторным комком… Единоверцы
Славной, ледяной, арийской крови
Ловят каждого на этом слове.

10. То не только надпись на табличке.
Это друг… товарищ… это брат, -
Возгорание от первой спички.
Грубый и неоспоримый факт.

11. Эта тризна Ада без припева:
В иссечённых утренних тонах
Сумерки… Направо и налево
От застывших рельсов… Липкий страх

Воплотился хладом  в тех тенях,

Что на километры протянулись.
В тяжкий спертый воздух окунулись.
В  бесконечность… В несколько рядов –
Заколюченные огражденья
Погрузясь во мглу кошмарных снов
Будят в душах острые сомненья.

12. И на фоне их, мрачней кошмара
Вышек строй сторожевых. И жаром
Пышет лед прожекторной подсветки.
И на каждом нужном месте – метки.

13. И завернутые лишь в лохмотья,
Истончаясь изъязвленной плотью,
Серые, как отсветы в тумане –
Тени человеческих фигур.

Тени всех теней.
По ошмёткам дней.

Сквозь уныло-мертвенный сумбур
Медленно, куда не зная сами,
Разбредающиеся в дурмане.

14. Лагерные улицы следами
Все испещрены. В их отзвук врыт
Непонятно-скользкий лабиринт.
Вход – размечен. Выход – перекрыт.

15. Тут и там – отдельные свистки
Пристальных надсмоторщиков. Тупо
Повелительные, как тычки.
Звуки бьют под ребра, в шею, в зубы.

16. Крики, что отныне в лагерях
Доведется на свой риск и страх
Заключенным слышать раз за разом.

Этому не учат в букварях
Или в философских письменах.
Выкриков отрывистые фразы
Словно бы последний, человечий
Вопль, и, вместе с тем – совсем иначе –
Хрип, что существо само калечит.
Сиплость каждодневности приказов,
Словно разъяренный лай собачий.

17. Распахнув рывком вагонов двери
По-людски, совсем не так как звери,
Вламываясь лихо в них, хозяйски,
Словно бы на праздник первомайский,

Небольшие своры заключенных
Наголо остриженных, но с виду –
Все вполне себе, без волокиты
Вглядываясь в лица обреченных,
С жизнерадостностью напускной
Говорят на разных языках
(Смех и грех) – рук и речей размах.

18. Лжи не верь, гротескной и пустой,
Подслащенной сладкою пилюлей.
Лишь поверишь – станешь – сам не свой,
Вскоре осознав – тебя надули!

19. Но в своё помилованье люди,
Начинают верить – мол, все будет
Хорошо… Но к вечеру – понять
Предстоит им снова обессудев,
Что - почём. И – где кому стоять.

20. Кто мог знать о «лагерной элите»,
Что подкормленная худо-бедно,
Но зато как скот, – не убиенна,
Существует в этом «монолите»


Предназначена лишь, чтоб встречать
Тысячи людей и забирать
Их багаж, а вслед за багажом
Их смутить поддельным куражом.
3
21. Отдан приказ скраб оставить в вагоне
В том хрипловато-презрительном тоне.

22. После  с просчитаностью разделив
На две колонны  мужчин  всех и женщин,
И – по пути, что годами расчерчен
Мимо высокого, с выправкой (блеск!)
По старшинству – офицера СС.

23. Холоден, выхолен молодцевато,
Он, бесконечно делекий от них, –
Жалких созданий, давящихся ватой
Воспоминаний бессонных своих.
4
24. Он стоит в непринужденной позе.
Правый локоть оперев на руку
Левую. Он горд, как на допросе
Главный в этот час. Немеет скука

В суженных зрачках. И указует
Палец гордо выгнутой руки.
Он – король на час, но – торжествует –
Власть пьянит. Ее тиски крепки.

И движения – едва заметны –
То – налево, то – направо. Бледны

Те, кто был отправлен им налево.
В эту сторону он отсылает
Улыбаясь, и – гораздо чаще.

К вечеру – всех «левых» (суть – пропащих)
Беспощадно, грубо умерщвляют –
Камер газовых огромно чрево.
5
25. Быть не быть. Увы, лишь меньшинство
К сумеркам того же дня узнает –
Лишь «естественный отбор» – сжигает
Слабосильных. Мёртвый не мешает.
Так дыши и бойся – коль живой!

26. Сквозь века из труб, вонзенных в землю
В небеса взвивались языки
Жуткой, гибельной, шальной тоски
Пламени… Лишь небеса тем внемлют

Кто стал прахом… Но в глазах людских
Это небо – отблеском – навеки
Памятью и мукой – в человеке.

27. Пламень высоты многометровой
Навека поколебал основы.
6
28. Очень скоро паника проходит
Уступая место безразличью,
Что гораздо глубже в душах бродит
В сальный порошок стирая личность.

29. Спрятавшись, в скорлупку отчужденья
Ощущая, словно бы со дна
В принужденном виде все тона
Человек не ждёт освобожденья.

30. Ни одна причина не важна
Для ушедшего в себя. – Работать,
Быть хоть мясом пушечным, хоть – сотым
Из внесённых в список всех смертей.
Все одно, тому, кто стал черствей.

Как ломоть что обрезают смаху
Размельчая вместо соли с прахом.

31. Все мечты до одури, до рвоты
Примитивны – хлеба, сигарет,
Сладкого и теплой ванны. Что там
До искания иных примет.

В головах, в желудках резью колко
Жжёт отсутствие санитарии.
Обсуждения хватает только
На рецепты вскользь кулинарии.
7
32. Истово зашкаливает баллы.
Были в меньшинстве своём и «баловни» -
Так сказать, персоны чем-то важные –
Повара и старосты продажные

В темах дней дотошностью крепки –
Щепетильные кладовщики.
И осатаневшие с тоски
Лагерные горе-полицейские
Щедро раздающие пинки.
Воплотив ужимочки недетские
В зуботычины с блажной руки.

33. Те и эти в манию величия
Впав в миниатюре безразличия
Хорохорились и лютовали,
Пересчитывали, жировали.
Одного они не понимали –
Мнима власть что отдана взаймы.

В капле света отголоски тьмы.
8
34. Жёсток тон душевного упадка.
Напрочь изуродована плоть.
Слишком трудно боль перебороть.

Здесь нельзя взлететь и лечь на дно.
Но когда уже все решено
Обессытив, одурев кидались
На колючей проволоки сталь,
И под током с жизнью расставались.
9
35. Но средь прочих морок безразличья
Доводил до крайности иной –
Не смущаясь даже неприличья
И с тяжёлой, мутной головой
(с опустевшей, мутной головой)

На своих местах – в бараках смрадных
под себя ходя, они лежали
Не желая пищи, в безвозвратном
Пребывая. Ничего не ждали.

И на построение не шли.

Всё сносили тупо, равнодушно.

Наказанья лишь продлить могли
Их безжизненность без слов и слёз
Под напором тягот и угроз.
10
36. Для «живого трупа» нету жизни –
Лишь существованье без начала
Без исхода?.. Из груди не брызнет
Легкость букв с названьем светлым «жить»!

Но пульсируя под сердцем нить
Веры, что навеки не убить
От существования спасала,
Тех, в ком можно душу оживить:

37. Так сложилось, что в любые времена
Сила человечности – духовность.
Можно нас лишить всего и вся – сполна,
Но, свобода воли, - не условность.
В человеке – на века жива она!..

38. Были те, кого зовут – «инакие»
Эти люди шли и сквозь бараки
И в строю маршировали, но
В дни, когда все перерешено
Всю тщету избыть в себе смогли
Волю к жизни свято обрели
В дни бессилья.

Лишь у них – для брата находилось
Слово доброе… поддержка, сила
И последний, жизненный ломоть
Хлеба, окроплененного слезами,
Что хоть чуточку насытит плоть.

Доля в том, что выбираем сами.
Боль и страх – принять и побороть.

39. Пусть немногочисленны, но – были –
По-другому и не может быть
И – смогли, доверяясь духа силе
И других свободой «причастить».

Все достойное – так трудно, как и редко.
Но на этом не поставить метку.