Храм древний

Храм древний в скалах затерялся, трудна к нему, ведёт тропа,
и на пути к вратам стояла, стеной высокая скала.
Храм не имел к тропе подхода, скала препятствием была,
на то была своя причина, храм заложили неспроста.

У древности свои есть тайны, никто не видел никогда,
кто зодчий стен, что храм возвысил, зачем у врат стоит скала.
Тяжёлой формой отличался, весь комплекс в серости тех скал,
в нём смысл зловещий заключался, весь комплекс цифры содержал.

Стеной сокрылись в скалах цифры, скалой отрезана тропа,
и всё же жизнь теплилась в храме, тропа протоптана была.
Тринадцать стражников монахов, поддерживали в храме жизнь,
для них он был закрытым домом, скала хранила от других.

Но очень редко в день погожий, монах к скале той приходил,
он вёл мулов с огромной ношей, своё лицо от всех закрыв.
В негромком звоне в колокольчик, открылись тихо ворота,
и шесть монахов выходили, корзины на себе неся.

Всё поднимали осторожно, по знаку строгого старца,
и очень быстро заносили, в полуоткрытые врата.
Прощаний не было, лишь старец, легонько головой  кивнув,
давал понять монаху снизу, что может отправляться в путь,
врата же глухо закрывались, скала опять была пуста.

Скажи трактирщик, кто поведал, с кем тайна древности сошла,
ведь ты же видел столько люда, что здесь кормились у тебя.
И слух лишь тайну нагнетает, а здесь подробности твои,
про храм, что в цифрах, про монахов, что тоже в цифры включены.

Трактирщик, слушавший вопросы, на путника взглянул слегка,
весь мой рассказ, чужая тайна, мне приоткрытая слегка.
Всё-то поведал скрытый странник, ни разу не открыв лица,
я так же полон был вопросов, про храм, а так же путь к нему,
но человек под капюшоном, мне продолжал лишь речь свою.

Монахов в храме том тринадцать, над всем седой старик стоит,
суровость жизни всех монахов, в его лишь воле состоит.
Старик седой, в годах неведом, но продлевает жизнь ему,
как и другим, что скрыто в храме, кому вручили жизнь свою.

То книга тяжести огромной, к цепи прикована она,
начало череп открывает, на черепе видны рога.
В пустых глазницах зла без края, с клыков стекается крова,
её следов нигде не видно, она стекает  никуда.

В той книге, зло всего сокрыто, нет ни начала, ни конца,
один лишь вакуум в глазницах, и тяжесть Абсолюта зла.
Нельзя к той книге прикасаться, и прочитать её нельзя,
кто рядом с ней, тот понимает, что надо книге от тебя.

Но только цепь тому мешает, хотя та цепь вся в пол ушла,
кто держит звенья, держит книгу, неведома её длина.
Но только цепь в лихое время, напряжена вся, как струна,
монахи знают, в это время, читает книгу Сатана.

Ответь трактирщик, от чего же с ответом странник затянул,
он видно знал про храм в тех скалах, но путь к нему всё ж обогнул.
Трактир, по сути, дом историй, где многих спутников ждала,
не только кружка наливная, неприхотливая еда,
но и таинственность историй, к которым тянется душа.

Ты видно молодой, да ранний, и в мистику несёт тебя,
скажу лишь то, что этот странник, рукой остановил меня.
Нельзя искать пути чужие, в тех скалах Дьявола тропа,
но если хочешь прикоснуться, совсем не дорожишь душой,
ты призови его для встречи, и он откроет путь тот свой.

Но прежде ты подумай трижды, и для себя семь раз отмерь,
тропа его, но также станешь и ты проводником при ней.
Чужого Дьяволу не надо, ему хватает тех сполна,
кто со своей душой играет, кому нужна его тропа.

Трактирщик молча, но надолго, вгляделся путнику в глаза,
ты бойся парень потеряться, тропа твоя так молода.
А то, что странник в капюшоне, про храм поведал мне тогда,
душа его забыта боле, теперь то Дьявола душа.