Дом из сновидений. Гл-6. В каземате

         Гл-6.

Создали в мире договор
с одной страной: «О ЗАКЛЮЧЁННЫХ.»
Туда везли "бандитский сор" –
людей, убийством поражённых.
Отныне там Зидона "дом",
навек, (где снег и непогода).
Везли туда таких, как он,
для очищения народов.

…Посажен был в тюрьму убийц,
туда, где нет для жизни места,
где заключённые "без лиц",
и смерть приходит,  как невеста.
…Окно, топчан, стальная дверь,
глухие каменные стены.
Зидон скулил, как битый зверь,
от той трагичной перемены.

Его закрыли одного
в холодной каменной темнице,
где он до смерти никого
уже не встретит, даже птицу.
Раз в сутки – бедная  еда:
баланды миска, ломтик хлеба,
не чай – горячая вода,
и к ним в придачу – путь на небо.

По предписаньям той тюрьмы
там утоляли веры жажду,
казалось, жизнь несли взаймы:
Отец Святой вошёл однажды.
Он Слово Божие  принёс,
икону Господа Иисуса,
и грешник был весьма всерьёз
порабощён попа искусом.

О Боге праведник гласил,
и о любви, всем данной свыше:
— У Бога очень много сил,
молись, Зидон, тебя услышит!
Святого Сына Своего
за нас отправил на закланье,
молись Ему, зови Его,
Он не оставит без вниманья!
Грехи земные все простит,
тебя для вечности очистит,
Его незримые пути
переведут от тягот к жизни...

Упал Зидон, забыв себя,
душе желая очищенья,
в своём раскаяньи скуля,
прося у Господа прощенья.

… Отец ушёл, оставив там
десяток Божеских иконок.
Он разложил их по углам,
где мир энергий очень тонок,
где внутрь направленная мысль,
входя в энергию Святого,
способна к Богу вознестись,
порвав материи оковы.

Зидон раскаянье принял,
найдя в том долю утешенья,
а после кротко ожидал
от мерзкой жизни избавленья.


* * *
День - ночь, день - ночь, опять день - ночь ...
Зидон, о Боге размышляя,
не мог боль в сердце превозмочь
за то, что жизнь его такая.
Прочёл он в Библии большой,
как распинали Сына Бога,
как Сын с креста увёл с собой
бандита райскою дорогой.

И заскулил опять тогда:
— Господь, да я ли не порочней?!
Пусть пред Тобой моя беда
порвётся ниткою непрочной!
Прости меня, Отец Святой,
и за грехов моих признанье
открой Себя, в Небесный дом
сопроводи без порицанья!..

Ему казалось, что вот-вот
его исполнятся надежды.
И так слезился целый год,
но оставался, как и прежде.
В конце концов, святой дурман
сменился маскою презренья,
а весь наигранный обман
запёкся в камень преткновенья.

Взыграли слабости души:
«Да где же истина у Бога?!»
Иссякнув, веру притушив,
посмел идти другой "дорогой":

— О, Бог Земли! Да где ж ты был,
когда на свет меня рожали?!
За что до родов невзлюбил,
уродством страшным одарил
в короне злости и печали?!
Не Ты ли дал меня зачать
в дни прокажений и ненастий,
подкинув проклятую мать,
чтоб нас обоих покарать,
спуская в яму для напастей?!
Лицо однажды прояви,
откройся в Слове - утешеньи,
дай понимание любви
в Твоём Глаголе - Откровеньи?!

Ответа нет. Зидон сидел
пред образами на коленях
и размышлял в своей беде:
день пролетел или мгновение?

— Прошу тебя, ответь, Господь…
Прости грехи… Меня помилуй…
Исправь неправильную плоть,
где вовсе нет духовной силы... 

И всё взирал на образа,
крестясь и скупо и не смело,
и часто горькая слеза
шла из уродливого тела:

— Ты указал, что люди – братья,
любовь к Тебе – их общий дом,
а на меня напялил платье,
где швы любви и швы проклятья
сплелись в орнаменте одном...
Тебя счастливый не осудит,
кого ты в жизни полюбил!
Меня ж презрел, как эти люди…
Любить тебя уж нету сил!..

Омыв слезами всё, что было,
в поток прострации попал, 
стремленье к Господу остыло,
исчез души его накал.
Впервые лёг без веры в Бога
и без молитвы за покой.
Во сне привиделась дорога,
на ней стоял старик седой,
в руках державший два экрана:
светился мир земли в одном,
и там Зидон рассветом ранним
в траве с брюнеткой пил вино.

Они, счастливые, смеялись,
(он был красавец молодой),
и вызывали речки зависть,
плескаясь утренней водой... –
То было счастьем несомненным:
сверкала жизнь, кипела кровь!
И клялся он самозабвенно
всю жизнь беречь свою любовь!

Другой экран был нежным светом
в чудесной розовой тиши:
он был от Господа ответом
на зов измученной души.
На этот мир – придумку Бога, 
где только радость и покой,
смотрел Зидон с большой тревогой:
был мир прекрасный, но... чужой!

Два мира в двух картинах разом
предстали будущим его
двойным заманчивым соблазном,
но лишь в один его влекло.
Не долгим были размышленья,
когда он жизни не вкусил:      
отбросив всякие сомненья,   
себя к брюнетке устремил.


       Далее:  http://www.stihi.ru/2017/01/29/42