Староста

                СТАРОСТА.

Год сорок второй. Июль, деревня,
Центр села, кругом опять враги,
Снова эта свора прикатила,
Нынче – то зачем? Поди, пойми.

Были оккупанты здесь недавно,
Отняли у жителей весь скот,
А сегодня по дворам бродили
И сюда согнали весь народ.

« Что опять задумали, подлюги?
Может, захотели нас убить?
До чего додумались, зверюги!
Правда, что – ли? Нет, не может быть!».

Вот о чём в толпе шептались люди,
Окружённые со всех сторон,
Ждали, что же с нами дальше будет,
И какой объявят приговор.

Тут к толпе выходит тощий немец,
Видно важный офицерский чин,
Мы в погонах их не разбирались,
С ним в костюмах несколько мужчин.

Заорал – в костюме переводит,
Он кричит, советов власть ушла,
Немцы свой порядок здесь заводят,
И сейчас другие времена.

Вот теперь в начальство назначают
Верных им и преданных людей,
Он сегодня здесь нам представляет
Из района всех их главарей.

И теперь руководит районом,
Тут выходит жирный обормот,
А в селе над нами будет старший,
Он сейчас в толпе его найдёт.

И он стал бродить в очках глазами
По толпе, так человек за сто,
В ней старухи, женщины и дети,
Старики… и больше никого.

Одного нашёл фашистским взглядом.
Говорит: « Мужик, иди сюда! –
Тот идёт к нему, нога хромая,
С сединой большая борода.

Подошёл – Теперь ты будешь старший,
Значит, староста ты для села,
И тебе, мы немцы, доверяем
Отвечать за все его дела».

Этих дел, как оказалось, много:
Первое – колхоз не распускать;
Во вторых – сейчас идёт уборка,
Урожай для немцев весь собрать!

И с утра пораньше на работу,
Вкалывать от зорьки до зори,
За хлебами  - овощи поспеют,
Ты их тоже немцам собери.

Обо всём докладывать начальству,
За неподчинение – расстрел,
В общем, всё как в старой русской сказке,
Где мужик и ахнуть не успел.
. . . . . . . .. .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Он руководил, а как – не знаю,
Был мальчишкой, только шла молва,
Староста по отчеству Степаныч,
Был мужик что надо – голова.

Будто он для немцев не старался,
Но с хитринкой гадам угождал,
Главное – он сохранил деревню,
С голоду зимой пропасть не дал.


Люди его очень уважали,
Не предатель он, сомненья нет,
Если кто – то в помощи нуждался –
Помогал или давал совет.
. . . . . . . . . … . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . .
Так прошла зима. Снега, метели,
Люди выжили и немцев нет,
К нам зимою редко заходили,
Заметён дорожный санный след.

А к весне поближе -  канонада,
Рады все, там наши немцев бьют,
Это значит, наши наступают,
Значит, скоро и сюда придут.

Но однажды утром слышим крики,
А кричат: « Беда, беда, беда!
Нашего Степаныча убили!».
Кто, за что убили, где, когда?

Мы у ихней хаты. За сараем
Наш Степаныч, вниз его лицо,
Он одет в штаны, пимы, рубаху,
Из затылка – на снегу пятно.

Рядом женщина. Жена. Рыдает.
А вокруг их пятеро ребят.
Мы людей спросили, но не знают,
Будто сговорились все – молчат.

Лишь потом узнали. В полушубках,
Утром, трое наших в дом вошли.
«Староста?» - они его спросили,
А потом ему: « Давай, пошли!».

Он в ответ: « Ребята, я оденусь»,
« Да не надо, выйдем на чуток!»,
Двое с ним ушли, один остался,
Что б никто не вышел за порог.

Грянул выстрел и тот, в хате, вышел,
Всей ватагою они ушли,
А в селе растерзанные души,
Боль и горе всей семьи.
. . . . . . . . . . .  .  . . . . . . . . .  . . . . . . . .  . .
Старосту селом всем хоронили,
Голосили бабы, тех троих кляня:
« Ты, родной, от немцев спас деревню,
От своих – не сохранил себя!».
. . . . . . . . . . . . . .. . … . . . . . . . . . . . . . . . .
На войне приказ – закон суровый.
Выполнять! И тут неважно чей!
А расстреливать, даже невиновных,
Нам всегда хватает палачей!.