Серб

Черноволосый гигант, балканец, часто стоял с нами у входа. Статный серб, широкоплечий, как бетономешалка, с овальным лицом и двухдневной щетиной на подбородке, сошедший с хипстерских фотографий мужчина-модель.
Его бы и не заметил никто, но программисты, дворники, электрики, монтажники одевались, как бог на душу положит или ходили в стандартной джинсе: китайский ширпотреб, кроссовки, бейсболки, майки «Спасибо деду за Победу», а он словно вышел из французского кино: бренд на бренде.
И это была не просто элитная одежда. Он носил ее так, как носят женщины. Если вязаная спортивная шапочка, то по последней моде, закинутая чуть назад, словно гном из норы вылез. Если куртка, то приталенная на пояснице и расширенная в плечах, подчеркивающая его молодцеватую фигуру, расстегнутая на волосатой груди. Если ботинки, то кожаные, скрипящие, до колена, перешнурованные и перетянутые, как у балерины Большого театра.
Я часто думал, что он здесь делает, а потом понял: рядом фитнесс-центр, приходит поддерживать спортивную форму.
Один раз заметил его выходящим из качалки: серб забыл снять бахилы, я ему указал, он улыбнулся, представился Йованом. Попросил сигаретку. Протягиваю податливый вонючий дешевый «Бонд», спрашиваю:
— Зачем ходишь в фитнес, если куришь?
— Не могу отвыкнуть, — акцент почти не заметен.
— Воевал что ли?
— Нет, бежал, — он выпустил колечками дым вертикально вверх и посмотрел мне в глаза. Дым расширяющейся воронкой устремился к бетонному козырьку, к мрачной, угрожающей вывеске, на которой золотым по черному было написано «Главк». От едкого и мучительного запаха вспорхнул голубь и сделал над нами круг. Глаза у Йована коричневые или черные, но смотреть в них почему-то не хотелось, я отвел взгляд и вдруг заметил его беспокойство.
Чуть вдалеке, из подворотни вынырнула шикарная блестящая машина бизнес - класса, и Йован судорожно выкинул недокуренную сигарету на асфальт, даже не затушив ее носком дорогого ботинка. Машина ехала достаточно быстро, но возле нас неожиданно притормозила. Бесшумно и неосязаемо открылась передняя дверца и из нее, как артист под софиты, выплыла еще не старая, но скорее молодящаяся женщина, притягательность которой обеспечивали не природные факторы, а мощь экономических империй по производству и поддержанию красоты. Одета она была не модно, а классически: норковая шуба в пол, итальянские сапоги, шерстяной костюм.
Она сначала оглядела меня, потом перевела взгляд на серба:
— Йован, садись, — и улыбнулась.
Серб примостился на заднем сиденье, машина отъехала.
Я их потом не раз и не два вместе видел. Все происходило, как в первый раз. Йован выходил из фитнес-центра и ждал ее на улице, а женщина приезжала и усаживала серба на заднее сиденье, как пятилетнего ребенка.
Однажды я шел в пятницу с работы, смотрю, Йован сидит на бульваре, перебирает в руках свою смешную шапочку. Не забрали его, что ли, я даже удивился, такой неожиданный случай. Серб меня тоже заметил и спросил:
— Может, пива выпьем?
Думаю: «Успею ли Павлика из садика забрать», — а сам рассматриваю его как попугая. Эту куртку странную, эту манеру одеваться чижиком, эти руки холеные, утонченные, никогда молотка или отвертки не державшие, эти глаза черные измученные
— Тут «Теремок» недалеко. Можно разливное купить и менты не гоняют.
Пошли, сели. В «Теремке» хорошо,  блины на закуску дешевые, а в последнее время стали и пельмени продавать «Столичные», такие же, как в юности, серые и пластмассовые.
Молча выпили по первой, по сторонам даже не смотрели, а чего  смотреть, люди забегают, едят, копаются в Интернете.
— Албанца встретил, — нарушил молчание Йован.
— Какого албанца?
— Я в него в Приштине стрелял, когда погромы начались.
— Промазал? — на часы посматриваю, к Павлику бы успеть.
— Промазал, долго жалел, — серб сделал глубокий глоток и задумался.
 — А тут иду к Покровке, он мне на встречу. Думаю, сейчас вмажу, а он «Караван»  Дюка Эллингтона слушает, моя любимая музыка, оказывается, они любят то же, что и мы. Встал и смотрю, не двигаюсь, а он меня не узнал, прошел мимо.
Неожиданно Йован мне стал интересен. Не то чтобы я раньше сидел с ним за компанию, но где моя жизнь, а где его. Иногда встанешь утром и думаешь, куда и зачем я иду, что сегодня буду делать, и почему дни летят въедливыми мошками. Хорошо, что внука дают забирать из садика, а так придешь домой и лежишь, даже телевизор лень включать, один фон.
— А женщина эта что?
— Алла Геннадьевна?
Меня рассмешило, что Йован назвал женщину по имени отчеству. Серб заказал еще по  «Туборгу», мы продолжили беседу.
— Мне Приштина снится. Хочется домой.
— Там же албанцы все давят, как вы их когда-то.
— Не зарежут же, не до конца жизни под Аллой сидеть.
За окном стемнело. По «Чистопрудному» бульвару проносились остроносые и голодные автомобили, утробно дребезжащие трамваи в предчувствии двух выходных развозили радостных людей по домам. Шел медленный жирный февральский снег. 
Павлика я забирал одного из последних, от невестки влетит. Внук вложил свою маленькую пятилетнюю ладошку в мой серый потрескавшийся  кулак, мы медленно шли по Волжскому бульвару. Я рассказывал ему небылицы про Рюрика князя славянского и радостно улыбался. Мне казалось, что жизнь - это просто тупая ленивая река без конца и начала, можно идти в любую сторону, какая в принципе разница.