Косачи

Просыпаюсь утрами, оттого что над ухом ручей
всё журчит и журчит. Это вновь косачи, видит бог,
под латунные ножницы утренних первых лучей
тянут шеи блаженно, и падают головы в мох.

Их отвёрстые горла клокочут одно лишь: чу-фыр-р...
Я под песенку эту, над речушкой болотной застыв,
выгребаю из чайника плотный вчерашний чифирь,
он в воде превращается в перевёрнутый ядерный взрыв.

А в глаза светит солнце, светит так горячо и рыжо,
что не верится снова, что снова какой-нибудь псих
(но не я уж сегодня), спросонья схвативши ружьё,
побежит к косачам. Только разве обманешь ты их!

Ну-ко кыш, лягушонок! Не лезь-ка ты в чайник, малыш.
Есть в селе нашем женщина, только вот не из села,
а из города, вот… Она тоже видала Париж,
как Высоцкий поёт. А уж в Вологде век прожила.

Жаль, я в школе учил не французский, а шпрехен зи дойч,
и мне трудно найти с ней какой-нибудь общий язык,
как находит его её пятилетняя дочь,
то есть дочка моя – чтобы сразу вопрос не возник.

Я с той женщиной ныне говорю тяжело и длинно,
а глаза её серые (дочь меня в гости зовёт)
вроде дульного среза «мелкашки», чей выпуск давно
в славном городе Туле оружейный наладил завод.

Безголовым зовет меня мать. Я давно безголов.
Возвращаюсь к костру, к мужикам… Уж и то бы добро,
чтоб какой-нибудь псих вдарил в свет из обоих стволов,
и пусть падает чайник из правой руки, а из левой ведро.

1985