Красный змей-горыныч трехголовый силыч

Алина Остафийчук

В  ожиданьи  чуда
Яр  встречает  утро.
День  за  днем  проходят,
и  неплохо  вроде
на  миру  живется.
Ласковое  солнце
рук  не  обжигает.
Скучновато,  правда.
Всё  давно  известно,
каждой  вещи  –  место
указали  боги.
Спи  –  других  не  трогай,
и  пройдет  –  спокойно
время.  Рвать  не  стоит
жилы  –  быть  бы  живу…
Заплывает  жиром
сердце  у  героя.
Дело-то  простое:
в  колее  знакомой
век  сидеть.  Другому
сей  удел  –  за  счастье,
только  рвет  на  части
голову  лихую
от  тоски. 
Придумать
хочется  причину,
чтобы  быть  –  мужчиной,
а  не  тряпкой  грязной
на  полу  валяться.

Застоялась  сила,
тянет  парня  –  выпить,
и  забыться  в  ласках  –
пусть  не  дочки  царской,
но  дешевой  шлюхи.
Яр  от  скуки  пухнет
в  ожиданьи  чуда.
И  бредет  под  утро
из  постели  стылой
от  своей  немилой
к  дому  на  опушке.
Прячутся  зверюшки,
будто  от  медведя,
плачут  шибко  дети.
А  на  сальных  космах
зависают  слезы  –
отчего  так  глупо
жизнь  идет  по  кругу?
Отчего  на  сердце 
тяжко  –  не  согреться
ни  от  водки  крепкой,
ни  от  девки  смелой?   

Яр  буравит  небо
взглядом.  Батя,  где  ты?!
Позабыл  сыночка,
я  ж  дошел  до  точки.
Золотой  купели 
не  сыскал.  А  девы  –
все  такие  дряни  –
и  ходить  не  надо.
Подсоби,  коль  слышишь,
чую  –  в  мире  лишний,
забери  обратно
в  облака.  Понятно,
что  купели  вовсе
не  бывало.  Гостем
жить  вполне  обрыдло,
люд  –  сплошное  быдло.
Ни  царя,  ни  бога
в  голове.  Но  много
жадности  да  злости.
И  спасать  их  поздно.
Супостатов  всяких
изводил.  Да  надо  ль
было  суетиться.
Ты  взгляни  на  лица  –
те  же  маски,  букли  –
Родину  пропукал
твой  народ,  Ярило!
Не  хватает  силы
мне  в  хлеву  отстойном
чахнуть.  Ровным  строем
не  привык  чеканить
шаг.  Да  кислым  чаем
запивать  пустую 
кашу.  Слышишь  –  всуе
путь  мой  оказался.
Не  могу  скитаться
больше.
Но  молчанье
с  неба.  Яр  не  чает
ничего  –  по  полю
шлепает.  От  горя
посерел  усами,
не  рубаха  –  саван…
Вдруг  земля  взревела,
с  неба  белой  пеной
дым  валит  –  сшибает
с  ног.  Идет  большая
силища  –  на  черном
фоне  красный  молот.
Жжет  под  ноль  посевы,
пахнет  верной  смертью.
Трехголовым  телом
топчет,  ирод,  землю.
Яр  проснулся  даже  –
весь  покрытый  сажей.
Удивленно  смотрит
на  родное  поле.
Да  на  чудо-юдо  –
Змей-Горыныч,  будто…
Только  выше  ростом,
выше  неба  просто.
Да  шипит  –  поболе.
Вот  уж,  право,  горе!
Яр  кулак  сжимает,
но  куда  такая
сила  против  гостя.
Яр  в  атаку  рвется  –
жару  не  хватает.
Змей,  поди,  не  Баба.
А  Горыныч  кровью
умывает  поле.
Не  своей,  конечно  –
поселян  сердешных.
И  кивает  Яру:
-  Видно,  каши  мало
ел,  герой  облезлый.
Погоди-ка,  вместе
мы  сойдемся  –  скоро,
раздавлю  без  боя.
Видит  Яр,  что  срочно
надо  в  небо  почту
отправлять  –  пусть  вышлют
хоть  кого. 
Поближе
подобрался  к  речке,
и  запел  беспечно  –
о  морях,  о  плавнях,
о  дороге  дальней,
о  кострах-пожарах,  -
давит,  вишь,  на  жалость.
Ну,  Семаргл    не  вынес
вой  безумный  –  вылез
из-под  поля  –  кто,  мол,
сочинил  такое? 
Змея  не  приметил,
ан  глядит  –  наследник
Светлого  Ярилы.
-  Эк  тебя  хватило!  -
заворчал  незлобно,  -
Кто  обидел?  Мог  бы
сам  врагов  отделать,
не  будил  бы  деда.
Только  тут  Горыныч
подкатил.  Добычу
не  хотел  оставить  –
напросился,  малый.
Сел  Семаргл  на  поле  –
кто  это  такое?
И  давай  хихикать.
Змею-то  обидно  –
ни  во  что  не  ставят,
значит.  Я  ведь  –  самый
злой  и  кровожадный.
Никого  не  жалко!
Плюну,  дуну  –  небо
загорится  белым
пламенем  да  красным
станет  мир. 
Напрасно
Змей  такое  выдал,  -
пёс  напрягся  мигом,
и  ощерил  пасти
все,  что  есть:
-  Не  ясно,
кто  из  нас  –  хозяин?!
Да  за  ногу  цапнул
так,  что  Змей  –  в  нокаут.
А  Семаргл  Яру 
улыбнулся  –  дальше   
сам.  Пускай  попляшет
ящерка  дурная,
коль  закон  не  знает,
что  плевать  на  божьих 
тварей  ей  –  не  можно.
И  ушел  на  место.
а  на  поле  –  тесно
стало  от  танцора,
Яр  схватил  за  горло  -
первое  по  счету:
-  Что,  змееныш,  черным
смрадом  будешь  гадить?
Придушить  бы  надо,
да  и  сам  подохнешь  –
кровью  вон  исходишь.
Я  твои  декреты
положу  на  вето
и  прихлопну  –  понял,
если  вякнешь  боле!
А  башка  вторая,
мямля  и  картавя, 
близоруких  глазок 
щелочки  напрасно
пряча  –  отвечает:
-  Мы  тебя  случайно
не  добили,  милый.
Вот  подтянет  силы
наш  последыш  –  будет
чинно  и  культурно
гроб  твой  в  печку  брошен.
Правда,  Коба? 
Морщась 
от  своей  же  гари,
Коба  продолжает:
-  Да,  от  нас,  товарищ,
не  уйдешь.  Узнаешь,
как  нелегок  молот 
нашей  –  высшей  –  воли!
Яр  змеюк  послушал  –
да  и  богу  душу
отдал  тут  Горыныч,
трехголовый  Силыч.

Отдохнул  с  минуту,
оглядел  родную
землю,  да  по  новой
Яр  -  скитаться.  Скоро,
долго  ли  –  купелью
сыну  Солнца  бредить?
То  известно  только
бате  и  дорогам…