Молитва за врага

Застучали каблуки по крылечку
И ввалились в избу к ним человечки.
Все в мышино - тускло - серых шинелях,
С виду – люди, но по сущности – звери.

И один из них сказал – видно старший.
-Ты священник? Быстро, schnell, собирайся!
Капеллана застрелил ruissisch снайпер.
Курта нашего отпеть нужно, weiter.

Поп Василий под тулуп сунул требник
Свечи взял. Поклон, отдав, вышел в двери.
Попадья, что с бабы взять? Вдруг завыла
И рукою крест вослед положила.

Снег скрипел под каблуком и зима крепчала.
Белым снегом Сталинград вьюга заметала.

Ефрейтор топал впереди, за ним Василий, сзади двое,
А по бокам и позади, рвались снаряды злобно воя.
Они пошли к передовой, склоняясь, временами, ниже
Осколков град хлестал вокруг всё ближе, ближе…

Затем из снежной пелены нырнули в черноту подвала
И он увидел у стены – на досках тело возлежало.
И мысль пришла – на одного их стало меньше!
За ней, вторая – всё же сын он человечий.
 
Василий свечи все раздал, одел фелонью,
Бас разлился на весь подвал и всё заполнил…
И немцы замерли вокруг при звуках пения
Пытаясь, смысл слов понять и их значение.

Оружие, поставив в ряд, они вкруг тела,
Стояли, будто на часах, осиротело.
Измождены, истощены, надсадный кашель,
Был вид их жалок, в тот же миг, был вид их страшен!

А голос гулким эхом вверх всё возносился,
И монотонные слова рождали мысли…
Кто думал о своих родных, а кто о "Гретхен"
И кто то мыслил о земном, а кто о вечном.

Ефрейтор думал – может Курт и в правду счастлив?
Теперь ни голод, ни зима над ним не «властны!»
И офицеры умирать уж не пошлют его  под  пули!
Будь трижды проклята война и те, кто нас в неё втянули!

И если Бог в живых оставит,
Мне не забыть замёрзший Сталинград!
Молитву, прозвучавшую в подвале
И белый снег – как саван для солдат!

И над свечами, терпким дымом, стелился сладкий фимиам
И бас попа, набравший силу, в тиши торжественно звучал!

И вместе с паром к небесам неслась молитва
За всех погибших на войне и в этой битве!
Просил он милости у Бога. И думал – может, я грешу?
Когда у Господа прощения  прошу убийце, палачу.

Он видел мать, сосем без сил,  просящую помочь ребёнку-
Которого не воскресить! Свою жену над похоронкой….
Он за врага просил прощения,  у Бога, что прощает всех,
Но сердце требовало мщения, хоть мщение – это тоже грех!

И голос в тишине дрожал, и грудь в волнении вздымалась,
Но слёзы не текли из глаз – их за войну уж не осталось!
Когда же голос «отзвучал» и в воздухе исчезли звуки,
Ефрейтор: «Данке!» - прошептал и быстро сунул свёрток в руки..

Казался долгим путь домой! Он шёл, пути не разбирая,
Закоченевшею рукой к груди «подарок» прижимая.
Не ждал он выстрела вдогон, а думал - в свёртке том, граната.
Не ждал оплаты он иной и милости от «супостата».

Бледнее смерти попадья к нему метнулась от полатей,
Когда он, молча в дом, войдя, перекрестился и заплакал.
И слёзы потекли из глаз, расслабив руки, волю, нервы…
И с грохотом ударив в пол, из свёртка выпали консервы.

За основу стихотворения взят сюжет рассказа из книги "Сталинградские зёрнышки"
написанной замечательным Волгоградским писателем Синякиным Сергеем Николаевичем.