Часть 5. Солнце оптовых смертей

5. СОЛНЦЕ ОПТОВЫХ СМЕРТЕЙ

* * *
1.
Здесь арабские танки утюжат песок пустынь,
Словно мир — это чья-то сорочка. Но ты остынь:
От всего, что мы знали, останется лишь зола —
Человеком безумным смертельно больна Земля.

2.
Есть пространство и время, энергия и любовь.
И любовь здесь важнее всего, потому что кровь,
Потому что звезда стремится к другой звезде.
Человек есть бездна — она говорит везде.

3.
Человек есть бездна — в неё улетает мир.
Если кто-то и скажет, мол, деньги, еда, сортир,
Покажи ему лёгкую скрипочку, нотный стан.
Человек есть бездна — его выдают уста.

4.
Человека уста выдают, но гигантский гриб
Вырастает в пустыне, где вместо сонаты хрип
Умирающих в муках. Потом тишина и снег.
Что всего здесь ничтожнее?.. Думаю, человек.

5.
Человек так ничтожен, поскольку он так велик.
«Загорайся, любовь!» — он остывшей звезде велит.
И горячее Солнце на землю лучи посылает вниз!
Даже если ты сомневаешься, то заткнись!

----------------------------------------------------------

* * *
Плоть побеждает душа, чтобы в горе своём одиноком
времени ход отразить, донкихотствуя, но не сгорая.
Небо стоит надо мною, как мать над убитым ребёнком.
Стужа, и хмурые сосны, и снег без конца и без края.

Можно пойти на восток, например, или можно на запад,
воду живую и мёртвую взять и бестрепетно выпить.
чтобы прозреть, чтобы выплакать честно больные глаза над
этой несчастной землёй, где Кутузов, Раевский, Столыпин,

где мертвецы вопиют, но живые завидуют мёртвым,
где героизма и подлости так бесконечны примеры.
Хмурые сосны, и снегом, сквозь небо протёртым,
Бог засыпает наш мир. Ассирийцы кричат и шумеры

на городских площадях, и кончается век интернета.
Липкая тьма расползается так на равнинах российских.
Люди опять надевают звериные шкуры, и где-то
имя в расстрельных моё фигурирует каменных списках.

* * *
Пассажиры пьют апельсиновый сок, и кто-то
рассказывает, какие в Хургаде отели, где…
И в этот момент раздаётся взрыв. — Какого чёрта! —
вырывается крик у пилота, но па-де-де
огромного лайнера переходит в штопор.
Нечеловеческим воплем раскалывая салон,
пассажиры видят, как вырванный поролон
загорается, крылья отваливаются…
Европа. Точнее, аэропорт Домодедово.
Сорокалетний дурень
мечется от безучастного ко всему табло
к справочному окошку. Уже бо-бо,
уже самолёта нет, и некто, весьма культурен,
произносит: — Трагедия, извините… Далее тишина.
Полгода отчаянья, непоправимой жизни на
снотворном и чтения Рэя Брэдбери (три дня на одной странице).
Тёща сказала: — Поедешь в Крым… — Ну, конечно, да…
Загорелые девушки на песке, набегающая вода
и в кафе случайная встреча: — Вы были в Ницце?..
— Нет, я больше на Севере… — А пойдёмте смотреть закат!..
И они идут, но ни шутки, ни общего языка.
И хотя она влюблена, понимает: ему всё пофиг.
А ему, действительно, пофиг: — Пока-пока…
И она уходит, прекрасная, как Паллада.
В небе южные звёзды смотрят, мигая, вниз —
на любовь человека, на горе, на тёмный мыс,
где лицо овевает морская, внимательная прохлада.
Это значит: земля прекрасна! Измученный мой,
пожалуйста, улыбнись!

* * *
Броня крепка, и страна побеждает врагов повсеместно.
Президента характер крут. Солдаты шагают в ногу.
Воровство пресекается — пятнадцать суток ареста
особо злостным, и Патриарх говорит: «Помолимся Богу!»

Дети в школе изучают менеджмент и другие науки.
В тюрьмах полный порядок, ибо все невиновны.
Инвалиды занимаются спортом — вероятно, от скуки —
на каждой лестнице пандус исключительно ровный.

В больницах больные выздоравливают, как мухи.
Старики наслаждаются старостью, ибо она прекрасна.
Правозащитники иногда погибают, но это слухи.
Танцуют все! И в колбасе иногда попадается бычье мясо.

Даже тигры мочить козлов не хотят! Смотрите,
у нас вегетарианские времена! Ну, кто там
против что-то имеет? Ассистенты! — эй! — уберите
из кадра эту голодную лётчицу! Что она смотрит чёртом?..

* * *
Певички не умеют петь, солдаты не умеют стрелять, а дети
всё больше похожи на идиотов — бред
разрастается, рекламирует сам себя в интернете:
«Великая Россия» — фальшивый бренд!

Впрочем, как всё фальшиво в новейшем веке:
колбаса из бумаги, водка, стихи из бессвязных слов,
бегающие, как спринтеры, по вагонам калеки…
Если ты всё ещё настоящий, то считай: тебе повезло!

Но будь осторожен — на тебя охотится кино-
телерадиоиндустрия, газеты, журналы — всё,
что сукиного делает из человека сына:
«бугатти», вилла, дорогой лосьон.

Не успеешь оглянуться, и вот уже ты пинаешь
ногой под зад гастарбайтера, плюёшь старухе в лицо.
Это из-за таких самолёты взрываются на Синае!
Это из-за таких умирают, выпивая дешёвенькое винцо!

Уезжай! Уезжай подальше — на другую планету или
хотя бы в тайгу, на Крайний Север, на Енисей!
Ведь мы тебя, такого настоящего, здесь любили!
Не будь подложным ангелом! Не будь фальшивым! Не смей!

* * *
Страшное солнце оптовых смертей
неугасимо горит над землёй.
Женщины катят в колясках детей,
словно пакеты с холодной золой.

Спи, моё дитятко, баю-баю,
чьей-нибудь смертью ты станешь в ночи.
Гадина? Да! Но тебя я люблю,
хоть и пойдёшь ты опять в палачи.

Нож ли засадит мне в сердце братва?
Тело порвёт ли мне пуля дум-дум?
Плещет волна, зеленеет листва:
мир так хорош, так прекрасен и юн!

Можно сказать, совершенен почти,
и наполняются влагой глаза.
Ты, моё дитятко, ангел, прости:
можно бы жить, да похоже, нельзя.

* * *
Человек выходит из бункера — ни Перми,
ни Смоленска, ни Вологды, ни Москвы.
Только пепел и трупы. Пойди пойми,
что он будет делать? Смяться? Выть?
Или просто сядет, обняв башку
теми ручками, дело которых — смерть?
— Что я сделал, Господи? — Старый шут,
будешь вечно за это в Аду гореть.
С божьим грозным именем на устах,
посреди развалин, рванья, костей,
     ты пойдёшь, осколки топча и прах,
         и найдёшь сожжённых своих детей.