Солнечный удар

Поэтическое переложение рассказа Ивана Бунина

* * *
Читаю Бунина: поручик, незнакомка –
И розовый, как в сказке, пароход…
– Я, кажется, пьяна! – она смеялась звонко,
Но это был всего лишь поворот.

Качалась палуба, и приближалась пристань,
Во тьме густой кружились огоньки.
– Сойдём! – сказал он вдруг отчаянно и быстро,
Коснувшись её маленькой руки.    

И сердце замерло от страха и блаженства
При мысли, как она, должно быть, вся
Под этим платьицем холстинковым прелестна,
Смугла после анапского песка,
Где целый месяц пролежала, загорая…

– Куда?! – она была удивлена.
– Сойдём! – он тупо повторял. – Я умоляю…
– Ах, как хотите… – бросила она.

Над головой взлетел конец каната.
Загрохотали сходни – и в ночи
Они сошли на берег, сном объятый,
Где ничего во тьме не различить.

Пылили долго на извозчичьей пролётке,
Куда-то вверх, меж редких фонарей.
Но вот доехали. Лакей в косоворотке,
Ворча, их вещи принял у дверей.

А в душном номере, задёрнутом вплотную
От солнца занавесками, они
Так исступлённо задохнулись в поцелуе,
Как будто он последним был у них…

Наутро всё казалось счастьем – шум базара,
Горячий запах сена, звон церквей,
И сам уездный городок – уютный, старый,
Каких немало по России всей.

Почти не спали. Но Прекрасной Незнакомкой
Она и утром для него была –
Слегка загадочна, свежа, с улыбкой тонкой,
По-прежнему легка и весела.

 – Нет-нет, – сказала, чуть смущаясь и тревожась,
Хотя и рассудительно вполне. –
Останьтесь здесь. Уехать вместе мы не можем:
Испортим всё, что было, как во сне,
А мне бы очень не хотелось…
               
                Я, поверьте,
Совсем не та, что обо мне могли
Подумать вы. Со мною не было на свете
Такого никогда. И будет ли?..

Да это просто как затменье! Или оба
Мы получили солнечный удар!..
И он легко с ней согласился, не особо
Уже и ощущая в сердце жар.

Спокойно проводил её, вернулся в номер –
Однако что-то изменилось в нём.
Витали запахи её одеколона,
Всё было полно ею – и при том
Её уж не было!

                Уехала. Как странно...
И сердце вдруг от нежности зашлось.
Он закурил и, вспоминая их прощанье,
Не удержался от внезапных слёз.

Уехала… И вот сидит теперь в салоне,
А может быть, на палубе, одна.
Глядит задумчиво на отмели и волны,
Грустя безмерно и себя виня
За эту встречу, приключение ночное…

– Прости, – подумал он, – и навсегда.
Ведь как увидится он с ней – чужой женою,
Что скажет ей, когда-нибудь найдя?

И он представил этот тихий серый город,
Где всё идёт унылым чередом
И где она живёт с печалью в ясном взоре,
Быть может, часто думая о нём…

Нет-нет, всё это слишком неправдоподобно –
Чтобы разлука вечною была,
Чтоб в одиночестве своём – пустом, холодном –
Он жил, не чувствуя её тепла…

И тут же ощутил такую боль, такую
Ненужность своей жизни без неё,
Что ужас охватил его – и он, тоскуя,
В отчаянье слепом закрыл окно,

Зашторившись от звуков безыскусных –
Базарных криков, шума, суеты…
– И как теперь мне в этом захолустье, –
Подумал мрачно, – день весь провести?

И что это со мной творится, в самом деле?
И впрямь, какой-то солнечный удар…
Он помнил всю её – и запахи, и тело,
Холстинковое платье и загар...

Ещё так живо было чувство наслажденья.
Но странно: главным было не оно,
А то, что он, затеяв это приключенье,
Предположить в себе не мог бы, но...

Теперь об этом новом, не вчерашнем –
Блаженном чувстве! – ей нельзя сказать.
– И никогда уже не скажешь, вот что страшно! –
Подумал он с отчаяньем опять.

Что делать и как день прожить с такою мукой? –
В забытом городишке над рекой,
Где всё кругом – о ней: и запахи, и звуки,
И лишь она сама так далеко…

Однако надо было чем-нибудь отвлечься.
Надев картуз, он вниз почти сбежал.
Стоял извозчик у подъезда и беспечно
Курил себе цигарку, глядя вдаль.

Поручик замер в изумленье – разве можно
Вот так спокойно, не спеша курить
И жить , когда она – уехала?! О Боже,
Сейчас бы с кем-нибудь поговорить…

Как он несчастен в этом городе презренном,
Где всем решительно не до него!
Поручик бросился к базару и бесцельно
Бродил там, а потом по мостовой

Пошёл к собору, где уже кончалась служба
И пели громко, весело почти...
Чуть постояв, он тихо выбрался наружу
И зашагал в каком-то забытьи,

Кружа по старому запущенному саду,
Куда его зачем-то занесло, –
И так горело что-то в сердце безотрадном,
Что даже солнце не сильнее жгло.

А возвратившись, снял картуз и с наслажденьем
В столовой, что на нижнем этаже,
Сел у открытого окна – и несомненной
Вдруг радостью повеяло в душе.

Всё было то же – и не то: безмерным счастьем
Стал даже зной, сам город с каланчой…
Но что же сердце разрывается на части?!
Он выпил водки, а потом ещё…

Да он бы умер без раздумий, чтобы чудом
Её вернуть и высказать успеть
Всё о любви своей, восторженной и трудной,
А так и жизнь-то, собственно, как смерть…

– Совсем, – сказал он, – нервы разгулялись!
Наполнил рюмку, пятую уже,
И выпил залпом, заглушить тоску пытаясь,
Но водка не брала – и на душе
Всё так же мрачно было.

                Впрочем, разве можно
Избавиться от истинной любви?
– И что мне делать с ней? – подумал безнадёжно,
Не в силах ничего остановить.

Вдруг бросив пить, он быстро встал, спросил, где почта,
Решительно направившись туда
С уже готовой телеграммой в пару строчек,
Но вдруг остановился, не дойдя…

Ведь понял с ужасом, что знает только город,
Куда ему теперь заказан путь!
Ночь промелькнула так немыслимо и скоро,
Что не узнал он, как её зовут.

Хотя ещё на пароходе, за обедом,
Не раз он спрашивал об этом, но она,
Разгорячённая вином и ярким светом,
Невыразимой прелести полна,

О муже что-то говорила и о дочке,
А имя утаила между фраз…
– Зачем оно вам? – отвечала между прочим.
И весело смеялась каждый раз.

...Он замер у фотографической витрины,
Смотрел на чьи-то лица, ордена,
Со страхом думая, как в мире этом чинном
Жить с сердцем, полным боли и огня,

Когда внезапно солнечным ударом
Оно бывает навсегда поражено…
Что делать и куда идти с любовью в старом
И пыльном городе? Да всё равно.

Томимый завистью ко всем, кто счастьем слишком
На свете этом не обременён,
Пошёл по улице, струящейся всё выше,
Куда-то в чистый, светлый небосклон.

Тянулся долго по залитой ярким солнцем,
Пустынной и слепящей мостовой,
Цепляясь шпорою за шпору, как придётся,
С опущенной тяжёлой головой...

И возвратился столь разбитым и усталым,
Как будто был в Сахаре – и едва
Дошёл до номера. Его уже прибрали...
А сердце продолжало изнывать!

Как в вечность канула… Осталась только шпилька,
Забытая на столике ночном, –
И всё! Других следов от ночи пылкой
Не видно было в номере пустом.

Сняв китель, в зеркало взглянул – лицо безумным
Казалось. Что за рок его постиг?
В рубашке тонкой, был он трогательно юным
И глубоко несчастным в этот миг.

Не раздеваясь, лёг – и чувствовал, как гложет
Его невыносимая тоска...
В изнеможении закрыл глаза – и слёзы
Вдруг снова покатились по щекам.

Когда проснулся – за окном томился вечер.
Желтел над душным городом закат.
Он помнил всё. Но и вчерашний день, и встреча,
Казалось, были десять лет назад.

Он собирался не спеша, пил чай с лимоном.
Уже стояли вещи у дверей.
– Ну, вот и всё, – подумал мрачно и спокойно.
И дал лакею целых пять рублей.

Извозчик весело сказал, берясь за вожжи:
 – Похоже, это я вас и привёз!
Поручик понял – и ему дал денег тоже:
Извозчик впрямь был тот же – молод, прост.

А над рекой синела ночь, огни горели.
К причалу приближался пароход –
На нём царили многолюдство и веселье.
Опять – конец летящий, поворот…

Через минуту побежали вверх – туда же,
Куда её недавно унесло.
Остался берег позади – во мгле всегдашней,
Где побывать зачем-то довелось.

Вокруг мерцали огоньки… А под навесом,
Смотря уже своей судьбе вослед,
Сидел на палубе поручик: постаревшим
Он чувствовал себя на десять лет…
]