с ножа

Отец мой бравым был полковником
Из детства помню, он кормил меня крыжовником
И приговаривал "Сынок, не ешь с ножа
иначе станет злой душа".
Я перочинный нож тогда свой отложил
И ягоды из банки в миску положил,
продолжил трапезу, вооружившись чайной ложкой
Хотя и пожалел немножко
Накалывать на остриё крыжовник было веселей.
С тех пор прошло немало долгих дней,
Но хорошо запомнил я его слова,
Надолго, и если точным быть - то навсегда.
я научился пользоваться за едой ножом
скорей из любопытства, но потом
Как продолжение руки, он для меня вошёл в привычку
Не только за столом, но и в дворовых стычках.
Не раз милиция меня ловила
и документы предъявить просила,
но никаких проблем я не имел,
Под звёздами погон отца я дерзок был и смел.
Спустя года, исполнилось мне восемнадцать,
И вот с письмом с Кавказа, излагая вкратце
Из жизни новости последние со множеством ремарок
Отец мне передал, как сам писал, "мужской подарок"
В тот день впервыя я держал в своих руках
трофейный нож Кизляровский, им заработанный в боях.
Спустя три года, мне на прощание не написав ни строчки,
Трагичной смертью он погиб в горячей точке.
И в католическое рожество, в аллее славы,
в ужасный холод декабря, под звуки кононады
Играл оркестр и солдаты что-то пели хором,
Пока семья прощалась с чёрным гробом.
И ладаном кадила батюшка могилу освятил
Отца в последний путь, в мир мёртвых проводил.
могильщики рутинно действуя ломами
С глухими звуками лёд, глину, землю мёрзлую сбивали
А я смотрел, как тихо падают на крест снежинки
Держался твёрдо, каменно, не проронив слезинки.
Уже тогда наверное сбылось его предубеждение,
А я всё так же продолжал плевать на все предупреждения.
И ровно через год ужасно, страшно заболела мать,
А я не мог уже по-человечески внимать
Страданиям людей, печали их и горю
подумывал, бывало, уплыть один подальше в море
Но неизменно возвращала на свой путь судьба
Со страшным именем из пяти букв - война.
И на рабте я порой не выпускал из рук
оружие холодное часами. Я - хирург.
Но было скучно мне томиться в воинских госпиталях
Медалей жаждала душа и славы, заработанной в боях.
Мой почернел характер, стал жёстче в рейдах боевых
И страх внутри исчез от множества деяний злых.
Злорадно улыбался я, когда смотрел, как хлещет кровь
Из только что расстреленных, ещё живых, боевиков.
Вальяжно к агонирующим подходил, из ножен доставая
Трофейный воронёный нож, и забавлялся, уши отрезая.
Бывало, этим же ножом, подкрадываясь ночью со спины
Я резал глотки часовым, не видя в том своей вины.
И им же вырезал из собственного тела пули
Когда случалось, если не насквозь они меня проткнули.
Я перестал быть человеком, я стал демоном
с когтём из воронёной стали сделанным.
В час редкий сна, готовый к бою, я в руке своей держал
этот испачканный людскою кровью дагестановский кинжал.
И где-то там, за гранью мира, жизни, гор, войны,
там, где был только я и мои сны,
Я часто за столом сидел на нашей даче в летнем дворике
Из банки вынимая лезвием блестящим ягодки крыжовника.

23.12.010