Тоска по подлинности

 


Верлибры
 

Душа перестала летать,
И мир больше не воспаряет,
Когда-то умели давать,
Теперь только все потребляют.

Поскольку летят самолёты,
Суда уплывают в плаванье,
Вагоны стучат о пролёты  —
Душа остаётся в гавани.

Власть техники неистребима —
Душа всем невыносима,
Страданий — неисчислимо,
Молчание — невыразимо.



1.
Подлинность в жизни ищу,
как Диоген с фонарём.
В себя посмотреть не могу —
глаза не развернуть!
Всматриваюсь в других —
иного метода нет?!
А они прячут глаза,
говорят, что давно ослепли,
сверкая лазурью линз.





2.
Хрустят под ногами листья,
вчера ещё были на ветках.
Скрепят упрямо суставы,
набитые солью жизнью.
Грустит городская слякоть,
посыпана импортной крошкой.
Так время хрустит, пожирая
жизни растекшийся деготь.





3.
С гор спускался духовных —
чистый и просветленный.
Одиночество — это работа
по пробужденью души.
В долине всё те же споры —
если нет пробужденья —
значит, нет и души.
Если душа крепко спит,
можно ль её пробудить?
Да и есть ли вообще пробужденье?  —
Толки и болтовня.






4.
Всем нужен огонь,
чтобы греться и кушать.
Когда наступает отрыжка  —
хочется лечь и соснуть.
Но когда придет пробужденье —
становится вдруг одиноко,
тут ужасно нужен Другой.
Пускай молчаливый и тихий,
но чтоб непременно живой,
такой же, как ты.
И сможет воспрянуть огонь —
только совсем иной:
живой и такой же, как ты, как мы.
Как пробужденье.



5.
Сидел на лугу и слушал:
сначала тишину,
потом кузнечиков,
молчание травы,
шуршание полёвок,
гудение шмелей,
ручей журчащий,
колокол в селе,
и стрекот разных птиц  —
а вместе всё — гул бытия.



6.
Законопачен скворечник —
Экономика нынче в почёте.
Птицы давно улетели,
чайки жрут на помойках,
добили кошку голубки,
собаки роются в кале,
а люди...
Людей давно не встречал,
хотя их становится больше,
а душ значительно меньше.





7.
Вырвал волос седой,
А боль в голове иная:
однажды она упадет,
как яблоко, взяв все соки,
с грохотом рухнет наземь.
И будет втоптана глубже
молодыми босыми стопами.
Вечный закон на земле:
напитываться и отдавать!






8.
Осень скорбит,
палитра утрат,
солнце больше не греет.
Но будет ещё больней:
жаждет тепла пронзающий лёд,
зимы обжигающий холод.
До весны будет ждать пароход,
если найдёт утешенье.
Где же искать тепла?


9.
Тоска по подлинности.
Где же она живёт? —
В горах под небом
или где-то в сердце?
Узнаю об этом в момент
пронзённости Другим.
Его я жду.


10.
Всходы и жатва:
по кругу вся жизнь —
сеем и пожинаем.
Где остановка?
Смерть… ещё заслужить!
Прежде насытить жизнь
днями.
Всходы и жатва.

11.
Во сне увидел свой народ:
пять тысяч человек
в концертном зале.
Один на сцене,
что-то говорю.
И созерцаю цепочку поколений:
отец, дед, прадед...
С партера взгляд восходит на балкон —
до слёз расстроил свет софитов.




12.
Огонь во мне —
причина бытия.
Не только греет —
жжёт и обжигает.
Он говорит на странном языке
костров и пламени.
Так часто на меня в обиде,
обугленные страсти, мысли,
не огневые — те, кого сжигаю.
Но можно ли обжечь того,
кто сам огонь?
Огонь к огню? — никак иначе?!





13.
Бьёт неустанно родник,
кажется, в вечном движенье.
Но ты приглядись —
он подвижен,
в вечном стояньи времен.
Времени просто нет,
есть только вечность мгновенья.
Родник —
застывший и бьющий.




14.
Двусмыслие — жалкая попытка
раздвоить смысл.
Так разбивают чашку —
на мелкие осколки,
коих не собрать.
Но надвое — ничто не бьётся!
Единый смысл и множество бессмыслов.
Довольно чашки бить,
давайте выпьем чаю!
И будем говорить
пока не прояснится
Смысл единенья!





15.
Воруй у классиков,
тащи у гениев,
кармань талантливое,
оригинальность лямзи.
Чем больше унесешь,
тем выше шанс,
что станешь Человеком.
Стань человеком, пока совсем не помер!



16.
Мир и война —
неизбежная вахта.
Плоть против Духа
и наоборот.
Разрядка войны —
удар по влажному миру.
Потресканный мир —
алчет ливней войны.
А в середине — не истина —
нет — переход как
готовность в любому Исходу.
В проходе мира все —
меж ягодиц войны.






17.
Кимвал звучащий,
хрюканье свиньи —
последнее истошное прощанье
на нож ложится пеною густой
в руках умелых мясника.
Так, встретившись со смертью,
редко мы готовы.


18.
В паденьи никогда
не видно дна.
И падаешь, как будто
в бесконечность.
Взглянув однажды
мужественно в бездну,
я в этой заднице
увидел зоркий глаз,
смотрящий на меня
с укором, не мигая.


19.
Только сквозь сгнившую плоть
оголяются ребра подлинности,
В толще кучи навоза,
прорастает жизни цветок.
Сквозь закрытые ставни —
пробиваются лучики света.
Неподлинность  —
только начало.
20.
Безумие войны
идёт на смену миру.
А на вершине мира —
снова непокой.
По кругу колесо,
а жизнь, как иней,
в полях бескрайних —
между небом и землей.



21.
Заброшен в промежуток мира,
на стык непостижимых бездн —
и окрылён, и уничтожен —
и зверь, и ангел —
всё во всём.



22.
На вершине —
там, где солнце
соревнуется с луной,
снежный барс
походкой гибкой —
виртуоз на кромке льдины —
в умиленьи щурит глазки.



23.
Летала бабочка в лугу,
но стало скучно.
Хотелось большего
и крылья понесли.
Так высоко,
что лёд сковал живое.
Пропала без вести.
Что скажешь? —
просто дура,
или душа на свете существует?





24.
Пробила пуля.
Думал, что навылет:
бывало и такое, и не раз.
По боли понял,
что осталась в теле.
Увидел: рана вовсе не кровит.
Почувствовал, что пуля золотая,
да и не в теле вовсе,
и не пуля.
А жало в плоть.





25.
Увидеть мир как целое —
мечта.
С осколков все мы
начинаем путь.
Лишь те, кто топчутся на месте,
но не в согласии с собой —
однажды вытопчут
тот пятачок земли.
И мир узрится как единство,
мечта предстанет
в ясных очертаньях.




26.
Мы слишком прячемся от нужд.
Нужна нужда —
чтобы почувствовать,
как сорваны покровы:
сверкает и оголено
то, что и важно видеть голым.
Чтоб тоже с голым
встретиться, как встарь
и слиться без остатка.
А дальше: полнота иль пустота.





27.
Пустое ищет наполненья,
но быть наполнено не может,
поскольку то, что кажется пустым  —
совсем не пусто,
а захламлено
старьём и мусором
отбывших дней
и псевдодолгом пред другими,
что лишь уловка —
бегство от себя.
Опустошение до дна  —
вот суть Начала.




28.
С себя не требуешь отчёта,
вопрос себе не задаёшь.
Так знай: не будет и ответа,
вопросы скоро потеряют смысл.
И будешь счастлив,
как животное,
что крутится в кругу рефлексов.
А человечья доля —
Опыт сознаванья.





29.
Решиться быть.
Решиться быть Сизифом.
Толкать упрямый камень бытия,
чтобы стать тем, кем должно;
добуриться до сердцевины атома души,
а не стенать о тяготах земного,
не прятаться в цветочках «как бы смысла»,
не убегать от тяжкой доли,
в неподлинность ныряя с головой —
как все, как люди, как «вобще»...
«Вобще» — увы, не существует.




30.
Скука есть потеря Бытия,
от себя задернутые шторы,
болтовня, пустые разговоры,
суета сует.
Огонь горит —
лишь стоит обернуться.
Ведь кожей чувствуешь тепло.
Как это трудно и легко — 
сидеть спиной к себе
и думать лишь о тенях на стене,
об отсветах огня в чужих белках.




31.
Есть две природы в человеке:
одна  — несовершенная во всём,
животного сродни происхожденья.
Другая — столь неуловима,
сколь и несокрыта,
чему названья до сих пор
не подберёшь.
Но зримо теплится во тьме
и светит так необъяснимо.
И редко так,
и столь же трудно.





32.
Мятежный зверь
с челоувечным взглядом —
ты потоплял весь мир в крови за разом раз.
И кажется, что нет тебе спасенья,
всё ждешь конца,
допиливая сук.
Но у тебя судьба иная —
ползти, отбрасывая шкуры —
до истины.
Ты, сука, станешь кобелем!




33.
Не бойся ссор,
лишь в них сгорает мусор —
неподлинных взаимоотношений.
А бытие — всегда горит и тлеет —
хоть так, хоть эдак,
как не уклонись.
Подбрасывай в камин.
Сжигай дотла —
всё ценное в золе
и не сгорает.


34.
Скажу по Фихте: «Я есть Я»,
но где, спрошу, источник разделенья?
Чтоб разделить, сначала надо быть
единым, неделимым, цельным.
А где оно первоначальное родство —
оно совсем неуловимо!
Есть в ощущеньях,
но себя нигде не кажет.
Как будто в дураках малышка Я.
Прабытие лишь мыслимо
на взлёте бытия.
А на излете — только тишина.
Лишь воздух для дыхания и крыльев,
лишь сила, позволяющая быть,
лишь сон, открытый в пробужденье,
лишь Бог рождающий —
чертоги я и мира.

35.
Откройся, Бытие!
Стучусь я в двери мира.
Все маски сняты  —
где же тут лицо?
Я чувствую тепло,
но где же тут огонь?
Скорее обернись —
в себя, вокруг себя, к себе!





36.
Только ядерная зима
сможет нас остудить,
смертоносная война —
остановить.
Падение в пропасть
не бесконечно.
Кажется — вечность,
нет, только беспечность.
Падение кончится смертью,
а смерть отрезвляет жизнь.







37.
Всё намного сложнее
мыслимой сложности.
Все проблемы — дым,
надуманный трубой,
то есть, пардон, головой.
Только одна задача —
дать становиться тому,
что обязано стать.
Смысл жизни —
прост и банален:
быть.




38.
Человек многогранен,
но не так, как граненый стакан,
Он — живая экзистенция,
словно бублик — с дырками 
изнутри и снаружи.
И лишь только контур —
пульсирующее самосознанье —
этажи восхождения Духа.














39.
Меоническое
дает начало сущему.
Сущее различается между собой,
но сохраняет изначальное
единение бессознательно.
Сущее человек открывает в себе бытие,
и в этом обречен на становленье.
Осваивая ступени бытия,
может подняться чуть выше.
Есть шанс опуститься и ниц,
однако желательно продолженье —
восхожденье к Меону.
Жизнь есть опыт сознания.