Боярышник

  Неделя, братцы, началась погано. С утра сердечко стало барахлить.
И заводская медсестра Светлана дала рекомендацию:
- Не пить.
Из проходной мы вышли в пол-седьмого, и по снежку тропинкой до ларька
шли, споря о достоинствах спиртного. И вдруг я брякнул:
- Воздержусь пока.
Стаканыч бросил:
- Так не по программе.
А Треха заявил, что я - реликт. Но сорока последними рублями
я потушил начавшийся конфликт.
  Мы взяли пять флакончиков настойки, паштет, полхлеба, пачку папирос
и вскорости на близлежащей стройке решали производственный вопрос.
Стаканыч на розливе суетился. Надежным глазом, твердостью руки
он небезосновательно гордился, хотя во рту торчали лишь пеньки.
А Треху называли "типавеллер", поскольку балагурил как и тот.
Его язык работал как пропеллер, рассказывавший свежий анекдот.
  Под фонарем неярким снег искрился. Все обсуждали Родину и баб.
И только я ничуть не веселился; у трезвости совсем иной масштаб.
Но постепенно умности и бредни закончились как крошки и глотки.
Один сказал:
- Дай Бог, не по последней!
  Другой кивнул:
- Здоровья, мужики!
  Стаканыч размахнулся как обычно, и вдалеке упала в темноту
бутылка с этикеточкой фабричной "Боярышник. Настойка на спирту".
  Домой приплелся как хромая кляча. Жена на стол поставила "малька".
Но я, тоску подкравшуюся пряча, негромко буркнул:
- Воздержусь пока.
  А ночью снилось: снова я родился под небом, полным дивных огоньков.
И где-то там Стаканыч мне светился
во все свои одиннадцать пеньков.