Великий князь Владимир

Князь Владимир – креститель Руси

Глава I
Ранние годы


Мать Владимира Малуша
Была первая любовь.
Хоть и ключница, не клуша,
В жилах княжеская кровь.

Дочь древлянского владыки.
Князь известный, звали Мал.
Князя Игоря на пики
Взял, а уж потом порвал.

Ольга жёстко наказала
Мала и его древлян.
Вот тогда им и сказала:
- «Зла не помню. Мал смутьян».

Дочь взяла на услужение,
Всё же девочка не враг.
И любое повеление
Делала не абы как.

А когда ей доложили –
Сын милуется в хлеву,
Их вниманием окружили,
Слежкой, как бы детвору.

Вызвав как-то Святослава,
Учинила мать допрос:
- «Хочешь, чтоб дурная слава
Увязалась, как понос?»

- «Мама …» - Святослав спокойно:
- «Не волнуйся же ты так.
Я люблю её достойно,
Будет сын у нас, как знак».

- «Сын родной, она рабыня! …
Робичич, твой будет сын».
- «Брат родной её Добрыня
Будет с ним, хоть до седин».

Ольга в бешенстве: «Не скрою!
Конюх он, Добрыня твой!»
- «Буду князем и устрою,
Будет воевода мой».

Ольга не могла смириться
С тем, что слышала сейчас.
Но нельзя на сына злиться
Понимала каждый раз.

Выход всё ж нашла, однако.
Раз надумали родить,
Чтоб не думали двояко,
В другом месте приютить.

Есть Будутино во Пскове,
С детства помнит его быт.
Правда, всё на честном слове,
Но, как выход, не забыт.

Так Малуша укатила
В эту глухомань рожать.
Попрощаться не забыла,
Всех просила поддержать.

Через месяц появился,
Как и ждали, мальчик-сын.
Папа сразу изменился,
Став серьёзным и не злым.

Володимиром назвали
На языческий манер.
И тогда ещё не знали,
Кем он будет, например.

Рос он с матерью в деревне,
Как-никак, а Ольгин внук.
По привычке очень древней
Был положен с детства друг.

Без задержки, по приказу
Был назначен друг-пестун.
Малышу он эдак сразу
Стал рассказчик и колдун.

Это был крепыш Добрыня
И родной Малуши брат.
Стал с Владимиром отныне
Всюду вместе, аккурат.

По утрам ходить на речку,
Умываться каждый раз.
Это так вошло в привычку,
Мыться стал не напоказ.

Речка Желча привлекала
Малыша своим теплом.
Не крутилась, не мешала
Бегать с визгом босиком.

И отец, пусть даже редко,
Сам в Будутино бывал.
Всё здесь жило жизнью предков,
Он здесь просто отдыхал.

Вместе вдоль реки гуляли,
Даже на рыбалке был!
И Добрыню удивляли
Те черты, что он открыл.

А Владимир, в три-то года,
Как отец старался быть.
- «Это Рюрика порода!»
Оценил Добрыня прыть.

Продолжал с ним заниматься
Ежедневно день за днём
Бегать, прыгать, даже драться,
Плавать ночью под дождём.

- «Из тебя растёт мужчина;
Князь, хозяин, властелин!» -
Говорил: «Не ты причина,
А твой род и он один!»

С светло-русыми кудрями
Он был внешне херувим.
Что внушалось ему днями,
Заставляло быть другим.

Как-то выйдя на прогулку
Он услышал: «Робичич!»
- «Говорить с ним, мало толку.
Дать по шее научись».

Так советовал Добрыня:
- «Без нужды не обижать.
Ты храни свой род и имя,
Сильных будут уважать.

«Робич» - это сын рабыни.
Мать твоя, как я, не раб.
Есть у нас свои святыни,
Ты же Рюрикович. Рад?

Своё детство, жизнь в деревне
Помнил, часто вспоминал;
И реку с зарёй вечерней,
Сеновал, где засыпал.

По утрам, как мать будила
И поила молоком.
Одевать сама любила …
Завтрак только с творожком.

Петушиный разборки
И мычание коров,
Словно прошлого осколки,
Вспоминал тот дом и кров.

Святослав был дома редко.
Степняки, войдя во вкус,
Повели себя так мерзко,
Что пришлось «мотать на ус».

Ольга верная той роли,
Что дал княжеский престол,
Попросила, не без боли,
Всем прибыть за общий стол.

Нелюбимый внук с Малушей
И Добрыня, как пестун,
В Киев прибыли по суше,
Видно было за версту.

Их толпа сопровождала,
Это лишь на первый взгляд,
То Добрыня для начала
Охранять собрал отряд.

Так пешнями, топорами
Не один налёт был смят.
Дрались, как на поле брани,
И Добрыня стал им свят.

Никого не потеряли
И ранения не в счёт.
Но зато трофеи взяли,
Пленных несколько ещё.

Позже весь отряд из Пскова
Стал в дружине, как костяк.
И Добрыня с ними снова,
Для дружины не пустяк.

И пока, прибыв в столицу,
Заселились у дворца.
А Малушу, как блудницу,
Не пустили до крыльца.

Брат обязан был вмешаться,
Влез невольно в этот спор.
Ольге выдал: «Хватит драться!
Ни к чему этот укор.

И Владимир не «робичи»,
Он тебе законный внук.
Твой земляк, а не обидчик,
А сестрёнка мать не вдруг».

- «Как земляк?» - спросила Ольга.
- «Ты откуда?» - был ответ.
- «Лет прошло с отъезда сколько?
Или это твой секрет?»

- «Я вообще-то псковитянка».
- «Знаю, … «Выбутская весь».
Псков теперь твоя изнанка,
Всё твоё сегодня здесь.

А Владимир где родился?
То-то, … форменный земляк.
Он сюда и не стремился,
Как какой-то там босяк.

Это Рюрикович чистый,
А вдруг он возглавит Русь?»
- «Ты Добрыня слишком шустрый.
Время будет, разберусь.

И давай договоримся,
Опекай их, как пестун.
Мы, как род, вам не сдадимся,
Хоть и князь ваш опекун».

И Добрыня растерялся: …
- «Так хоть внуков урезонь!
Ярополк убить собрался. …
Он же брат, притом огонь».

Жизнь Владимира меняла,
А внутри рождалась злость.
Хоть Малуша и ласкала,
Он был всем, как в горле кость.

Ненависть к нему у братьев
С каждым годом всё росла.
И угрозы, и проклятья …
Жизнь, как будто, оплела.

Ярополк был самый страстный.
Всем дерзил и всех учил.
В то же время и опасный,
Злость свою с собой носил.

Яркая страница детства,
Впечатление, как шок,
Бой за Киев и те средства,
Что сломили их бросок.

Печенегов жгли со страстью
И кромсали, как овец.
Делал это, своей властью
Святослав – родной отец.

А когда осаду сняли,
Разогнав весь этот сброд,
Святослав сказал: «Едва ли
Будет счастлив здесь народ.

А поэтому решаю,
Чтобы власть имела толк
Здесь наместника желаю.
С вами будет Ярополк».

А Олег в земле древлянской
Меня будет представлять.
Овруч город хоть не царский,
Но зато есть где гулять.

Речка Норин не такая,
Как, допустим, речка Днепр.
Но достаточно большая,
Чтоб утоп в ней даже вепрь».

Свенельд затаил обиду,
Был лишён земель древлян.
Он же Мала свёл в могилу,
А не кто-то из полян.

Отдав вотчину Олегу,
Князь нарушил договор.
Уподобившись абреку,
Подписал свой приговор.

В это время новгородцы:
- «Мы не можем больше ждать.
Мы же вам не инородцы,
Не варягов же нам звать».

Ярополк с Олегом вместе
Попросили их забыть:
- «Не поедем, хоть повесьте
В их болота гнус кормить».

Взяв вдруг под руку посланца,
Им Добрыня говорит:
- «А зачем вам иностранца?
Третий есть, … не фаворит.

Рюрикович, как и эти,
Просто он не хамовит.
Скидку можно, что, мол, дети,
В остальном же именит».

Новгородцы к Святославу:
- «Дай Владимира на трон.
Он у нас добудет славу,
Его слово – нам закон!»

Князь конечно согласился,
Так Владимир княжить стал.
В десять лет он в путь пустился,
Там прозрел и жизнь узнал.

Свенельд между тем всё помня,
Печенегам сам донёс;
Князь разбит, стал им не ровня,
Но добычу всё же вёз.

Убедил и Ярополка,
Помощь князю не нужна.
Что его пардуса, волка
Остановит лишь война.

В результате на порогах,
Свенельд попросту сбежал,
Князь погиб во лжи, подлогах,
Словно Русь к себе прижал.

И аукнулась измена.
Сын его, их двое, Лют,
Личность, в  общем-то, растленна
И к тому же лизоблюд.

Решил съездить на охоту,
Взял друзей, таких как он.
Через пожни, по болоту
Вышли в лес, где был закон.

Это лес земли Древлянской,
Где наместник князь Олег.
Без учтивости славянской
Вёл себя, как печенег.

Олег прибыл разобраться,
Люта он совсем не знал.
- «Чем решили здесь заняться?
Кто бы имя хоть назвал …»

- «Сам-то кто?» - спросил нахально.
- «Здешний князь, зовут Олег,
Земли здесь официально
Князя вотчина навек.

Зверя бить без разрешения
Я, конечно же, не дам.
Вот получишь приглашение,
Приезжай хоть все, хоть сам».

- «А ты знаешь кто отец мой?»
- «Нет желания узнать.
Тон такой сочту крамолой,
Есть желание прогнать».

Вынул меч Лют, замахнулся …
Так бывало … и не раз.
На мгновение ухмыльнулся,
Но стрела влетела в глаз.

Свенельд в бешенстве от злости.
- «Как же так! Мой сын убит!
Брату место на погосте!» -
Ярополку говорит.

Ярополк был с братом в ссоре
И Олег вина тех бед.
Что Владимир нам не горе …
Был ещё моравский след.

Ярополк пошёл на брата
Отношения выяснять.
Чья здесь «правда» виновата
Даже он не мог понять.

Овруч встретил недовольно,
Но Олег вникать не стал.
Мысль о том, что добровольно
Брата рвать, не допускал.

- «Повернуть всем!» - дал команду.
Войско двинулось назад.
Сам упал случайно в яму,
Тем и кончил средний брат.

Разлетелась весть мгновенно,
Братоубийство страшный грех.
Ярополк одновременно
Князем стал почти для всех.

Убедил с трудом Добрыня
Об опасности здесь жить:
- «Ярополк стал зверь, отныне,
Не собьёшь ты эту спесь.

Уезжать к варягам надо,
Новгород тебя поймёт.
Да, придёт сюда их стадо …
Верю я – твоя возьмёт.

Там же с силой соберёшься.
Время есть, не торопись.
Сам поймёшь, когда вернёшься,
Только рано не женись».

И Владимир внял совету,
Вспомнит это много раз.
Знал, что Каин канет в лету,
Но пока что не сейчас.

Новгородский быт стал близкий,
Рюрик жил здесь и почил.
- «Бью поклон вам самый низкий».
И прощения попросил.

А в ответ услышал сразу:
- «Хоть сто лет, а будем ждать!
Нам не надо ту заразу,
Кто способен брата гнать».

                Глава II
       Путь к власти


Здесь он всё начал сначала,
К быту местных привыкать.
И прислуга не скрывала,
Он пришёл про всё узнать.

А у викингов-норманнов
Было что для пользы взять.
Здесь не чтили басурманов
И любили подавлять.

Культ меча, заложен с детства.
Викинг-трус. Такого нет!
Храбрость – это не наследство,
Это часть души, обет.

О такой военной школе
Мог Владимир лишь мечтать.
Будешь викинг поневоле,
Если будешь принимать.

Он вникал, тренировался …
Как норманн в набегах был.
Так же лихо расправлялся,
Кто преставиться забыл.

Был в Нормандии однажды,
Дважды в Англию ходил.
В Галлии народ неважный,
Грязный, даже обходил.

Честь в норманнах подкупала,
Их порядок и во всём.
Дисциплина стержнем стала;
Ночью, днём, с дождём, огнём.

Викинг не истопчет ниву,
Лошадь, тёлку не возьмёт.
Он врага возьмёт за гриву,
Но крестьянин здесь не в счёт.

И Владимир словно губка,
Навык брал, запоминал.
Не терял ни где рассудка,
Чем любовь к себе снискал.

Стал ценить и ярл норвежский
Хокон Сигурссон – конунг.
Дочь Олаву, как приз веский,
В жёны взять предложил вдруг.

Он Добрыни наставления
О женитьбе вспомнил сам.
Все его нравоучения
Грели душу, как бальзам.

Потому спросил при встрече:
- «Что ответить? Хокон – вес!
Скажешь мне ещё не вечер?
Или вдруг вселился бес?»

Он не смог не улыбнуться:
- «Ты ответ не угадал.
Должен в Новгород вернуться?
Там наместник. Что? Не знал?

Подобрать тебе дружину
Сможет только Сигурссон.
Надо ж выгонять вражину,
Да и Киев нам не сон.

Вот и думай, … я считаю,
Что другого мнения нет.
Потому не возражаю,
Это можно в двадцать лет».

Bryilup сделали шикарно.
Рус, варяжку в жёны взял!
Вёл себя не фамильярно,
Он же князь, на том стоял.

Как бывает, сын родился.
Имя дали Вышеслан.
Он в Норвегии остался,
Вроде как варяжский клан.

Тесть помог собрать дружину,
Как Добрыня говорил.
Настоящую машину,
Содержание заплатил.

Так, спустя всего три года,
Прибыл в Новгород гонец:
- «Ждите моего прихода,
Узурпации конец!»

И варяжская дружина,
Крепыши, как на подбор,
Без насилия, нажима
Объявила приговор.

- «Пусть наместник и вся свита» -
Так Владимир объявил:
- «Едут в Киев, подлость бита,
Ярополк себя сгубил.

Не прощу тебе Олега,
Не прощу и свой позор,
Как «за море» тоже сбегал
Доказав, что я не вор.

За отца ответишь тоже,
По твоей вине погиб.
На тебя это похоже,
Ты поганка, вредный гриб.

Ну, а Свенельд, эта гнида,
Будет лично мной распят.
Так что жди, не делай вида,
Что зазря тебя винят.

Так что люди Ярополка
Все ушли, чтоб сообщить.
Князь, как есть, не балаболка.
Раз сказал, то будет бить.

Не откладывая дело,
Для начала Полоцк взять.
И не штурмом, а умело …
Ездить в княжество, как зять.

У Рогволда, тоже князя,
Есть, на загляденье, дочь.
И Владимир, не проказя,
В жёны взять её не прочь.

Он преследовал две цели;
И престиж не уронить,
И Рогнеду, … но успели
Эту новость раззвонить.

Ярополк, узнав про это,
Сам послал туда сватов.
Только Киев дальше где-то,
Чем с Ильменьских берегов.

И Владимир прибыл первый,
Вся дружина просто блеск.
Полоцк, как союзник верный,
Новгородцев принял всех.

Рогволд князя встретил лично:
- «С чем пожаловал сосед?
Вижу, выглядишь прилично.
К нам, надеюсь, жалоб нет?»

- «Киев взять моя задача». -
И Владимир слез с коня:
- «Знай, не я разборку начал,
Всё случилось до меня.

Вижу князь твоё богатство,
Будь таким же, процветай.
Нет желания бить коварство?
Если нет, то не мешай».

Рогволд взгляд потупил хмурый
И сказал, смутившись вдруг:
- «Киев нам не враг угрюмый
Ярополк, увы, не друг».

- «Как, увы?» - Владимир удивлённо:
- «Жалось это или как?
Здесь нельзя одновременно
Быть своим везде, … не так?»

- «Так-то так» - Рогволд смутился:
- «Приглашаю во дворец!»
Он глазами извинился:
- «Там продолжим, наконец».

Во дворце столы накрыты,
Просто ломятся от яств.
Вина редки, знамениты,
Как свидетельства богатств.

Гусляры игрой пленили.
Шутки, ряженые, смех …
В танце девушки, как плыли,
Словно были для утех.

Драгоценности и дивы
Будоражили варяг.
И Владимир их позывы
Увидал, как хищный взгляд.

Тысяцкому тихо в ухо:
- «Угоняй, уйми своих.
Вмиг в карманах будет сухо,
Всех отправлю в мир мирских».

Угоняй, варяг был ушлый,
Князя по набегам знал.
Был к нему неравнодушный,
Как и Хокон, уважал.

Среагировал мгновенно,
Всё прошло в нормальный вид.
Пили, ели не надменно,
Не нахально, … без обид.

Рогволд чуть задел рукою:
- «Может, выйдем в тронный зал?
Чувствую нутром, не скрою,
Что не всё ещё сказал».

Князь кивнул, сказав: «Согласен»,
И Добрыня тоже с ним.
Жест Рогволда был неясен,
Но не мог быть и плохим.

В тронный зал вошли с охраной
И Владимир сел на трон.
Выходка не стала странной,
Рогволд понял весь резон.

А Владимир ждал вопроса
И тогда Рогволд спросил:
- «Почему на трон без спроса? …»
- «Ты ж зачем-то пригласил?

Хорошо, тогда отвечу,
Я ж к тебе не просто так.
Не один такой, замечу,
Есть ещё один чудак».

- «Ты о чём? Давай конкретней».
- «У тебя, Рогволд, есть дочь?»
- «Есть! И нет её прелестней!»
- «В жёны взять её не прочь.

И зовут её Рогнеда,
Лучше нет её невест.
Пусть выходит за соседа,
Я сосед, ты будешь тесть».

Рогволд стал ходить у трона,
А Владимир всё сидел.
- «Стала призрачной корона!…» -
Понял он и побледнел.

И сказал невнятно, глухо:
- «Пусть Рогнеда и решит.
Если хочет стать макухой,
Значит, явно согрешит».

Не подал Владимир вида,
Что понятен был намёк.
Но закралась вдруг обида
За неправедный упрёк.

- «Что ж послушаем Рогнеду» -
И Владимир с трона встал:
- «Может и не привереду,
Как отец нарисовал».

Вошла девушка, как фея.
Грациозная, как лань.
Запах нежного шалфея
Источала утра рань.

А «далматик», как зарница,
Ярко-красный – ослепил.
Позументы, их частица,
Золотым шитьём убил.

С острым верхом диадема
Вся сияет в жемчугах.
Словно чудо-хризантема
Расцвела, как в парниках.

Как крыло лебяжье, руки,
Оголённые до плеч,
Вызывают только глюки
От алмазов, их не счесть.

Да, … Рогнеда поразила,
Но Владимир устоял.
И тогда она спросила:
- «Кто меня здесь потерял?»

Рогволд подошёл поближе:
- «Дочка, … новгородский князь …
Чувства нежные им движут …
Пусть сам скажет, не винясь».

Снова князь поднялся с трона,
Он опять на нём сидел,
Подошёл, сказал в полтона:
- «Я во все глаза глядел.

Я дошёл до полубреда
И взопрел, как дровосек.
Я прошу тебя Рогнеда
Быть моей женой навек».

Отошла назад полшага:
- «Папа что он говорит?
Это князь? Да, он сермяга!
Посмотри на внешний вид.

Не пойду за «робичача»!
Пусть уж лучше Ярополк.
Он рождён, как неудача,
Муж мне нужен барс и волк».

Стало тихо, как в могиле,
Слышно было только мух.
Каждый понял, нет впомине
Что ласкало слух и дух.

Рогволд бросился из зала,
Слышит грозное: «Держать!»
Хватка воина так сжала,
Что не мог уже дышать.

- «Пусть сидит пока на троне,
Буду с дочкой говорить.
А твоей, прости, персоне
Я найду что подарить.

Кто из нас, скажи, сермяга?»
Князь к Рогнеде подошёл.
- «Я считала это скряга …».
- «В добряки я не прошёл?»

- «Что ты с ней разворковался?»
А Добрыня не ушёл:
- «Я её убить собрался!»
- «Лучший способ не нашёл?»

И Владимир вновь к Рогнеде:
- «Раздевайся и сейчас!»
- «Ты в уме? Ты в полубреде?
Разве можно на заказ?»

Стал пунцовым весь от гнева.
Взял «далматик» за рукав,
Дёрнул так, что стала дева
Походить на всех шалав.

Лишь «сороцица» из шёлка,
Да «порты» … и весь наряд.
Стала кроткая, как тёлка,
И с надеждой, что простят.

- «Раздевайся!» - снова грозно,
Всё пришлось, конечно, снять.
На виду, вполне серьёзно
Начал это исполнять.

Объявил её женою
И заставил здесь сидеть.
- «На Полоцк иду войною,
Будем княжеством владеть».

Всё закончил очень быстро,
Почти все ему сдались.
Кто не сдался, умер чисто,
Как когда-то поклялись.

Рогволд вместе с сыновьями
Был, как следствие, казнён.
Род закончили князьями
И династию при сём.

Путь на Киев был свободный
Проходил среди своих.
Есть участок неудобный,
Полоцк был одним из них.

В планы князя не входило
Город Киев штурмовать.
Жечь, как делает Ярило,
А тем более разорять.

Вскоре рать была на месте
С помощью ладей и струг.
И дружинники все вместе
Окружили город вкруг.

Ярополк успел укрыться.
Да! В поместье родовом.
В Родне как бы раствориться,
Тоже крепость, хоть и дом.

Привлекали христиане,
Но пока он не был им.
Потому и киевляне
Не стремились звать чужим.

В город брата не пустили,
Ярополк пока их князь.
Со стен города шутили:
- «А меж вас какая связь?»

Подошёл Добрыня как-то
К князю, тихо говорит:
- «Есть хорошенькие факты,
Блуд давно помочь горит.

Воевода чтит Перуна,
Ненавидит христиан.
Дослужился до «тиуна»,
Хотя внешне истукан.

Может это разговоры …
Не получится – урок.
Посули златые горы,
Может мой совет и впрок.

Увидал Владимир Блуда,
Из ворот он выходил.
Разглядел не лизоблюда,
В свиту князя сам входил.

Как язычник, без стеснений
Князь Владимир предложил:
- «Пусть идёт без объяснений,
Пусть Христу бы и служил.

Есть у нас своё капище,
Там иконы не висят.
Принесём в своё жилище,
Наши Боги не простят».

- «Вижу, мы единоверцы,
Но я всё-таки «тиун».
У Христа мы иноверцы.
Ярополк нам просто лгун».

Блуд ходил. Тёр лоб и щёку,
А Владимир ждал, молчал.
Без какого-то намёку,
Разговор сам и начал.

Киев стольным быть обязан,
Я за этим и пришёл.
Быть со всеми тесно связан,
Чтоб любой здесь кров нашёл.

Никаких размежеваний,
Только вместе, как кулак.
Русь едина, без кромсаний,
А иначе просто мрак.

Рать пришла домой, запомни.
Ты обязан нас впустить.
А добро я долго помню,
И сумею отплатить».

Блуд, похоже, чуть замялся:
- «Будут грабить? Жечь живьём …»
И Владимир рассмеялся:
- «Дома мы своих не бьём».

Утром в город их впустили,
Без эксцессов обошлось.
Столкновения, правда, были,
Меры принимать пришлось.

Встретили насторожённо,
Любопытство взяло верх.
Мнение было искажённо.
Князь Владимир – князь из тех,

Кто Русь снова собирает
Ровно так же, как отец.
Как и дед. … Не каждый знает
Сколь печальным был конец.

Ярополк бежал трусливо,
Бросив юную жену.
И Владимир не учтиво,
Взял себе ещё одну.

Родила она ребёнка,
Сына – звали Святополк.
Так что род у Ярополка
Оборвался и умолк.

Блуд вновь в Родне объявился,
Так Владимир попросил.
- «Брат послал? Зачем явился?» -
Ярополк его спросил.

- «Угадал! Да, я от князя
С просьбой от него одной,
Помня про отца наказе,
Лично встретиться с тобой».

Рядом были воеводы:
- «Не ходи! Он всех убьёт»
Вспыхнул Блуд: «Вы, чьей породы?
Да, он вас везде найдёт».

Всё же он пошёл на встречу,
Князь его у дома ждал:
- «Уезжай! Я не перечу.
Струга вон, я всё собрал.

Свенельд где? Скажи мне честно.
Не смогу его простить».
- «Он ушёл, мне неизвестно
Где сейчас он может быть».

Он пошёл, где струги были,
Там стояли палачи.
Ярополка окружили
И … подняли на мечи.

И отныне по закону
Стал властителем Руси.
Делать как-то по другому
Он не мог, тому еси.

Так решительно, жестоко
Занял киевский престол.
И с языческим пороком
Не утратил ореол.

Князь Владимир, несомненно,
Жизнь Руси перевернул.
Где-то враз, где постепенно,
Словно время развернул.

               Глава III
 Дохристианская Русь


Жизнь пошла совсем другая,
Лёг ответственности груз.
Жизнь своя, а не чужая …
Дюж сказал, коль взял за гуж.

Как язычник, свою веру
Стал всемерно укреплять.
Расширять влияния сферу,
Христианство истреблять.

На холме днепровском вскоре
Появился пантеон.
В нём Перун, как нарт в дозоре,
С ним все Боги – легион.

Здесь; Коляда, Хорс, Ярило,
Волос, Кродо и Стрибог.
Мякошь, Самаргл всех палило,
Светич, Сварог, Белобог.

Золотом горят на солнце,
Поражает грозный вид.
Славянину и чухонцу
Затмевает груз обид.

Поощряло многожёнство,
Если можешь содержать.
Это идолопоклонство
Не стремилось возражать.

И Владимир не стеснялся
Свою похоть ублажать.
Пока молод и старался
Ничего не упускать.

Женщины вдруг стали страстью,
Это стало, как болезнь.
Облачённый силой, властью,
Из болезни сделал песнь.

Только жён, законных кстати,
Было восемь человек.
А случайных связей хватит
Каждый день на много лет.

В блуде был он ненасытный.
Совращал замужних жён,
Девок портил беззащитных,
Был «успехами» зажжён.

Кроме женских увлечений
Кровь стратега дал отец.
- «Русь не терпит унижений!» -
Князь сказал, а не малец.

Самым близким стал Добрыня,
Был в доверии и Блуд.
Не испортила гордыня,
Был у князя первый друг.

Он верховный воевода
Возглавлял в походах рать.
И сейчас, придя с похода,
Стал рутину разбирать.

Заглянул в опочивальню,
Князь с гречанкой Юлей спал.
И решил такой вот ранью
Всё сказать, что он узнал.

Растолкав, но осторожно,
Дверь открыв, предложил встать.
Знал, перечить невозможно,
Хоть и князь, не стал роптать.

Усадив за стол, Добрыня
Расчесав ему вихры,
Вдруг сказал: «Смотрю я ныне
На отца похож, стал ты».

- «Чтобы сказать эту «новость»
Ты меня и разбудил?»
- «Не дерзи, послушай малость,
Я того не заслужил.

Помнишь ярла Сигурссона?»
- «Как же» Хокон мой кумир.
Знаменитая персона,
Ввёл меня в варяжский мир».

- «Вспоминай тогда и тёщю».
Дядя начал багроветь.
- «Тора звать, чего же проще
И не надо здесь кипеть».

- «Это мне? Ну, кот блудливый …
Я вчера с ней говорил.
Разговор был щекотливый».
- «Ты ж щекотку не любил».

- «На меня все обвинения,
Что тебя я распустил.
Как Рогнеду без стеснения
Принародно осквернил.

А сейчас с вдовою брата
Веселишься, будто муж.
Ох! Дождёшься супостата …».
- «Дядя, брось ты! Это чушь».

- «От Рогнеды и от Юли
Дети есть и это чушь?
А Олава? Обманули?
Внук им нужен! Я стыжусь …».

- «А тебе-то что стыдиться?»
- «То, что ты вот стал такой.
Раз тогда решил жениться,
То зачем полез к другой?

Ты считаешь, что Олаву
Хокон сватал просто так?
Внук, подобный Святославу,
Нужен им, такой вот шаг.

Чтобы их род Сигурссона
Занял киевский престол.
Вот такая вот персона
Этот Хокон – «хлебосол».

Снарядил тебе дружину,
Для того, чтоб Киев взять.
Передал, что он не сгинул,
Рассчитаться должен, зять».

- «Это тёща передала?»
- «Привезла тебе сюрприз.
Дочь Олава пожелала
Быть с тобою. Что? Каприз?

- «У неё же был ребёнок,
Сын и звали Вышеслан».
- «Он не вырос из пелёнок,
Растворился, как туман.

Кстати, где твоя Рогнеда?»
- «Как где? В Вышгород увёз.
Хоть княжна, не привереда,
Сына нянчит, … не до слёз.

Изяслав мальчишка славный,
Для Полоцка, чем не князь?
Пару лет и он там главный,
Ни таясь, не хоронясь.

Что касаемо Олавы,
Я не против, пусть живёт.
На меня искать управы?
Так Перун мне жить даёт».

Да, Перун нам разрешает
Жён держать и содержать.
Только блуд не одобряет,
Не пришлось бы отвечать.

Так что все свои заскоки,
Жён чужих к себе таскать,
Могут вызвать только склоки,
Месть и злобу побуждать.

Прекращай! Пока прошу я!»
И Добрыня даже встал:
- «Ты же князь, а не свистуля …»
В голосе звучал металл.

Днём собрались в тронном зале
Все, кто властью наделён.
Сам сидел на пьедестале
В кресле дедовских времён.

Рядом с ним была Олава.
Тёща не спускала глаз.
Ей не верилось, что снова
Дочь теперь не напоказ.

Принимал послов бужанских
Из верховий Южный Буг.
Древний род племён славянских.
Князь в глазах читал испуг.

Поклонившись в пояс низко,
Разложили на ковёр
Всё, что князю было близко …
Знал даритель визитёр.

В ножнах красочных кинжалы
С рукоятью из рогов.
И чеканные бокалы
Под нектар, питья Богов.

В связках ровно разложили
Первоклассный мех бобра.
Меч булатный расчехлили …
Много всякого добра.

- «С чем пожаловали гости?» -
Князь Владимир их спросил:
- «Чую сердцем много злости
Накопилось. Нету сил?»

И боярин Смилг – их старший
Словно вдруг с цепи слетел:
- «Мы народ совсем не падший,
Князь Олег ценить умел!

А княгиня Ольга с нами
Торг вела, платили дань.
Ваш отец, … вы знали сами
Нас покинул, очень жаль.

Князь Мешко взять под защиту
Обещал, узнав нужду.
Все, включая и элиту,
Каждый год платили мзду.

Нам литовцы и ятвяги
Жить спокойно не дают.
Они воры – не трудяги,
На Мешко они плюют.

Нас всех больше возмутило
Двоедушие поляк.
Алчность князя и сгубило
Всё почтенье, на мой взгляд.

Год назад у нас угнали
Двести девушек в полон.
Всех полякам и продали.
Дружба с Мешко – это звон.

И собрание решило
Власть за Киевом признать.
Всё в Мешко нам опостыло …
Как к отцу, к тебе опять».

К Смилгу подошёл Добрыня:
- «Очень правильно решил.
Киев – это стало имя!
Он изменой не грешил.

Старый друг, давно известно,
Много лучше новых двух.
Правда, князь? Им врать не честно.
- «Я к другому мнению глух!»

Он поднялся резко с трона,
К Смилгу быстро подошёл:
- «Защитит от зла корона.
Молодец, что к нам пришёл.

И литовцы, и ятвяги
Очень скоро все поймут.
Неман не для передряги,
Он кормилец всех, кто тут.

И с Мешко мы разберёмся,
Он же тоже славянин.
Будет время, им займёмся,
Есть вопрос и не один».

- «Вот теперь я вижу князя!»
И Добрыня подмигнул.
- «… ничего что напроказя».
Князю на ухо шепнул.

Через месяц на совете
Князь Владимир объявил:
- «Ты, Добрыня, на рассвете
Дуй к ятвягам что есть сил.

Что захочешь с ними делай,
Неман должен нашим быть.
Подчини, добейся, сделай …
Про бужан должны забыть.

Блуд, наказ мой деликатный».
Князь Добрыне всё сказал.
- «Ты Мешко ведь друг приватный?
Я хочу, чтоб доказал».

Блуд немного растерялся:
- «Что я должен делать, князь?»
- «Чтоб визит мой состоялся.
Да! К Мешко! Мне надо связь.

Едешь в Гнёзно, их столицу,
Там Мешко, скорей, найдёшь.
Перейдёшь когда границу,
Своего гонца пошлёшь.

Дам отряд тебе варяжский,
Без нужды в конфликт не лезь.
Ты посол не басурманский,
А славянский и не грезь.

Посмотри на укрепления
В городах Червен и Белз.
Как в Волыне настроения,
Всё узнай, хоть от небес.

Передай Мешко при встрече,
Личной встречи я хочу.
Воевать? Нет даже речи!
О другом пока молчу».

Так Владимир и решился
Всё вернуть, что сдал отец.
Свенельд больше «отличился»,
Всю Волынь отдал подлец.

А решил он однозначно:
- «Ляхов из Волыни гнать!»
Если выйдет всё удачно,
Будут наших долго знать.

Мешко встретил Блуда живо,
В замок Гнёзненский позвал.
Стол накрыл весьма красиво
И с вином открыл подвал.

Говорили очень много,
Проболтали с ним всю ночь.
Мешко мыслил не убого,
Хоть был пьян, ходить невмочь.

Знал о распре меж братьями,
Что Владимир блудный сын.
Хоть и были все князьями,
Выжил только он один.

А когда Блуд весь открылся,
Мешко сразу протрезвел.
Даже внешне изменился,
Будто бы не пил, не ел.

- «Он просил со мной свидания?
Назван город Перемышль?
Для какого-то признания?
Что за дьявольская мысль …»

Вдруг, как шилом укололи:
- «А кого я так боюсь?
Всякой страсти намололи,
А я, как придурок, злюсь?»

Блуд немножечко смутился:
- «Не хотел тебя пугать.
- «Так хотя бы извинился,
Я теперь не буду спать.

Он назвал тебе причину?
- «Не назвал. Сказал потом.
Только с Мешко, нам по чину
Говорить как раз о том».

_ «Что же делать? Тьфу, зараза!
Откажусь, тогда боюсь?
Не был я таким ни разу,
Восхищён им, признаюсь!

Сколько лет ему сегодня?»
- «Девятнадцатый пошёл».
- «Если так, то преисподняя
Ждёт меня, вот что нашёл.

Я согласен, с ним встречаться,
Так ему и передай.
В его возрасте, признаться,
Я был тоже раздолбай».

Через месяц Блуд вернулся,
Всё подробно доложил.
- «Что ж неплохо развернулся».
Князь вдруг вроде как ожил.

- «Подождём пока Добрыню,
А там вместе и решим» -
Молвил князь, зажав гордыню:
- «До Добрыни не спешим».

В Киев рать пришла с дарами,
С ней шёл целый караван.
Ратный труд на поле брани,
Его стоимость – дурман.

На расширенном совете
Всем Добрыня доложил
И совсем не в ярком цвете,
А в таком, что заслужил.

- «Прошерстили междуречье
Между Неман и Нарев,
Ятвяги с душой овечьей,
Нам нужны, как злаку плев.

Будут дань платить исправно,
Рыбой Новгород снабжать».
- «Вот и ладно! Вот и славно!
Мы не станем возражать».

Князь Владимир оживился:
- «Как с Мешко быть, план созрел».
- «Блуд мне малость доложился,
План, считаю, очень смел».

- «Мы войной идём на Польшу?» -
Всполошилось ряд бояр.
- «Чтоб не слышал это больше!
Кто на службе у мадьяр?

Быстро место обеспечу
Вместо терема на кол.
С Вием не хотите встречу? …»
Князь давно так не был зол.

Меньше, чем через полгода
Князь приехал в Перемышль.
Не мешала непогода,
Даже то, что тракт осклизл.

Вскоре и Мешко явился
И охрана вместе с ним.
За полгода изменился,
Встречу ждал, ну как интим.

Поселились в доме «ляха»
Одного из тех старшин,
Кто жил скромно без размаха,
Но считал – достиг вершин.

Мешко начал встречу первый:
 - «Я вас слушаю дружок.
Способ встречи выбран верный,
Очень узенький кружок».

- «Хорошо, тогда послушай
И прошу мне не мешать.
Я к Руси не равнодушен,
В ней рождён ходить, дышать.

Ты в начале созидания,
Впереди тяжёлый труд.
Доведёшь всем до сознания,
Вместе жить, тогда поймут.

И поляне, и куявы,
Поморяне, как один,
Согласившись, были правы –
Ты один их господин.

Ты рождаешь государство!
Даже племя мазовшан
Поддержало твоё царство
И слилось в один колчан.

Сердазяне и ленчане …
Все согласны вместе жить.
Будете, как англичане,
Своим местом дорожить.

Будут звать вас всех поляки,
В память племени полян.
Будут даже забияки,
Но не массы, … как изъян.

На четыре поколения
Обошла вас в этом Русь.
Как и ты, без сожаления
Дед мой вымолвил; «Берусь!

Племена восточней Вислы
Стал в одно объединять.
Не держали даже мысли
По-другому жизнь менять.

Проходило всё не просто.
Были слёзы, кровь и грусть …
И такой, довольно пёстрой,
Стала Киевская Русь.

Мы в процессе становления
И хотя мы не друзья
Даже в ходе выправления
Никак ссориться нельзя».

Мешко даже улыбнулся:
- «Ты прости, что перебил.
Ты не тот, кто вдруг проснулся,
Ты стратег и … убедил.

Хочешь мнение откровенно?
Думал я, что ты сопляк.
Любишь баб самозабвенно,
Остальное всё пустяк.

Не такой! И я довольный.
Значит правильный сосед.
Не нужны с тобой нам войны,
А Волынь вернём в ответ».

- «А теперь ты удивляешь!
Я ж ни слова не сказал».
- «Ты меня ещё узнаешь,
Ты зашёл, а я уж знал».

Подписали акт согласия
И Мешко вернул Волынь.
Если были разногласия,
То осталась лишь латынь.

И Мешко весьма довольный
Тем, что Русь надёжный друг,
Что теперь он более вольный,
Взял, предложил князю вдруг:

- «Грех такое не отметить.
Приглашаю в Познань. Как?
Так что, смею вам заметить,
Там сюрприз вас ждёт. Вот так».

В Польше князь вообще впервые,
С интересом всё смотрел.
Гости все чуть-чуть хмельные,
Даже выпить захотел.

- «Ещё выпьешь, не пугайся,
Вон виновники идут.
И почаще улыбайся,
От тебя и это ждут».

В зал вошли, кого все ждали,
Маркграф Эккард и Адель.
Дочь его, её не знали,
Безупречна, как газель.

Взгляд глазами голубыми
Словно брал тебя в полон.
Волосами золотыми,
Как бы требовал поклон.

Губки алые смущали
Даже зрелых мужиков.
Формы классные кричали …
Как предвестники оков.

Юный князь застыл с улыбкой,
Не поймёшь что на лице.
Так стоять было ошибкой,
Вид глупейший во дворце.

Блуд с Добрыней всё поняли.
Князь влюбился и … готов.
До конца ещё не вняли
И не видели «плодов».

И стряслось, чего не ждали,
Вдруг Мешко всем объявил:
- «Такой девушке едва ли
Нужен, кто помолвлен был».

- «Да, но сыну Болеславу
Ещё очень мало лет». –
Эккард принял, как награду,
Этот, вроде, царский жест.

- «Сына я не предлагаю,
А вот этот чем не муж?
Князь Владимир! Точно знаю,
Быть женой его не чушь».

А Владимир, как проснулся,
Подошёл к Адель, сказал:
- «Ко мне Бог мой прикоснулся,
На тебя он показал.

Будь моей женой! Я знаю
Трудно будет Русь понять.
От любви к тебе сгораю
И меня здесь не унять».

Эккард хоть и упирался,
Но Мешко же был не враг?
Поломавшись, всё же сдался.
Дал согласие на брак.

Оказалось всё не просто,
Вдруг епископ возразил.
И священник Зигмунд косно,
Пусть коряво, объяснил.

- «Сын мой, Адель христианка,
Бог её Иисус Христос.
Набожна, не пуританка …
Ваш союз – большой вопрос.

Чтоб иметь жену-отраду,
Надо и тебя крестить
По латинскому обряду.
О язычестве забыть».

Зигмунд и Мешко решили
Показать ему костёл.
В храме службу посетили,
Хор эффект свой произвёл.

Для Владимира впервые
Был открыт безвестный мир.
Вроде мысли не чужие,
Даже трепет ощутил.

Вспомнил, дома на Подоле
Небольшая церковь есть.
Был там не по доброй воле,
Аж просфору дали съесть.

Впечатлений сильных, ярких
Он в душе не сохранил.
Пестроту картинок  жалких
С детских лет не полюбил.

- «Ну и как?» - спросил Добрыню:
- «Христианство принимать?
А язычества гордыню
Потихоньку забывать?

Даже угры христиане.
Христианин немец, чех …
Византийцы и армяне …
Ну, а мы? Что хуже всех?

Короли, где Бог единый,
Где в умах Иисус Христос,
Мы им стали рык звериный,
Дикари, какой тут спрос»

- «Мда-а-а …» - Добрыня тихо:
- «Похоть далеко зашла.
Я сочту, что это прихоть.
Никуда, брат, не ушла.

Ради немки унижаться?
Наш закон учти суров.
Она повод оправдаться
За оставленных Богов?

А поймут ли киевляне?
Утверждать я не берусь.
Как же предки, их деянье,
Как же Киевская Русь?»

Князь не стал сопротивляться,
Адель всё-таки увёз.
С Мешко чаще стали знаться.
Польша строилась всерьёз.

И Адель была достойна
Этой княжеской любви.
За сынов всегда спокойна,
Их четыре, все свои.

Каждый шёл своей дорогой,
На Руси оставил след.
Не запятнан местью, злобой
И прожили много лет.

Утрясли всё на Волыни,
От радимичей привет.
Дань платить Руси отныне,
Ни с чего, сказали, нет.

А они ещё с Олегом
Вклад внесли, беря Царьград.
Не гнушались печенегом
И хазар был им не рад.

Князь послал туда дружину
С воеводой Волчий Хвост.
Из варяг наполовину,
Каждый третий вор, прохвост.

Повстречались в междуречье
Между Сожем и Днепром.
Содрогнулось всё заречье
От молитв простить, потом.

Их земля, как было прежде,
Стала Киевская Русь.
Без намёков о надежде,
Что куда-то вновь вернусь.

В честь достигнутой победы,
Так язычество велит,
Сотни лет так жили деды,
Жертву Бог благоволит.

Жребий пал на Иоанна,
Бог его Иисус Христос.
В водах мутных Иордана
Был крещён, был рад до слёз.

А когда отцу сказали:
- «Иоанна выбрал Бог!»
Он ответил: «Чтоб вы знали,
Бог из дерева - батог.

Бог, скажу вам, вместе с ними
Небо, землю сотворил.
Вы ж с бревна своих тесали.
Идол ваш, … да чтоб он сгнил.

Не отдам для поруганья!»
Фёдор обнажил свой меч.
Он варяг, без состраданья,
Мог и надвое рассечь.

Подрубив опоры дома,
И когда весь дом упал,
Их двоих под кучей лома
Зарубили наповал.

Эта весть ошеломила,
Князь Владимир удручён.
Всё язычество сразило,
Словно сам был ей казнён.

Зашаталась вера князя
В свято чтимый пантеон.
Словно  кто-то верность сглазя,
Строил новый бастион.

Европейские монархи
Проявляли интерес.
И святые иерархи
Все спустились не с небес.

Все конечно понимали,
Что язычество уйдёт,
А поэтому мечтали,
Что он в них себя найдёт.

Иудейское посольство
Было первое из тех,
Кто простое недовольство
Трактовало, как успех.

Сам король иерусалимский
Балдунн был один из них.
Хоть проделан путь не близкий,
Не жалел бесед таких.

Князь спросил: «Вы где живёте?
Где страна и где ваш дом?
- «Верим мы, что вы поймёте,
Мы бедны, а дело в том, …

За грехи, что мы свершили,
Бог рассеял как бы нас.
Нет страны, где мы бы жили,
Даже спим кто где подчас».

- «Звать вас как? Тогда скажите …»
- «Иудеи мы и Бог един.
Он создал всё, всё на свете!
Судит он и он один!»

- «Не нужна нам эта вера,
Раз способна всё забрать.
Даже здесь должна быть мера,
Ну, нельзя ж за всё карать».

Говоря о государстве
И потере, … был подтекст.
Божьей милостью мытарстве
Иудеев, есть протест.

Мусульман пришло не мало,
Муэдзины и имам.
«Царь булгар» Алмас сначала
Приложил свой перст к губам.

- «О, Владимир – князь великий!
Я услышал твой призыв».
- «Как народ, когда-то дикий,
Стал другим, про всё забыв?»

- «Абдаллах ибн Башту это,
Съездил с просьбой в халифат.
И … через полгода где-то
Прибыл Ахмед ибн Фадлат.

Как советник из Багдада,
Рассказал всё про ислам.
Заодно и про Синдбада,
Кстати был из мусульман».

- «Чем хорош ислам, как вера?
Ваш Тенгри, как наш Перун?»
И Владимира манера
Тронула часть нужных струн.

Он узнал, что многожёнство
Проповедует ислам.
И про гурий, про потомство …
Всё записано  в Коран.

И тут князь сластолюбивый,
Чуть купившись на ислам,
Сделал шаг необратимый:
- «Нам не нужен здесь имам».

И узнав лишь о запрете
Правоверным пить вино,
Он сказал: «На этом свете
Здесь останется оно.

Наконец, не есть свинину?
Обрезание? … Что за бред!
Гнуть перед аллахом спину?
Нам такое только вред.

Не прожить с Кораном вместе,
Чужд он нам, как не крути.
Мы закваска в хлебном тесте,
«Руси веселие есть пити».

Были папские посланцы,
Но Владимир их отверг.
Даже внешне чужестранцы …
Папа – Бог земной? Поверг!

Ещё Ольга прогоняла …
Был епископ Адальберт.
Чернь пинками провожала,
Еле жив, остался ферт.

Но особое внимание
Получил простой монах.
Византии обаяние
Словно ожило в устах.

Князю показал икону,
Называлась – «Страшный Суд».
Жизнь по этому канону
Не кончалась разом вдруг.

В глубочайшее раздумье
После этого впал князь.
Получалось – жизнь безумье …
Жизнь и смерть имеет связь?

Он собрал в свои покои
Всех старейшин-мудрецов.
Это были не изгои,
А жрецы со всех концов.

Повелел: «Идите в страны
В те, где Бог не как у нас.
В чём отличие? Чем странны?
Это важно нам сейчас.

Никого не заставляю
Видеть то, что я хочу.
Вашей смётке доверяю
И тем более не учу».

Через год по возвращении
Все посланцы, как один,
Были просто в изумлении,
Как служил христианин.

А собор Святой Софии
Просто всех ошеломил.
Это памятник стихии,
Богом данный, исполин.

Наступил тот глубочайший
В вере всей переворот,
Что принёс и жесточайший
В жизни князя разворот.

Вся его религиозность
Была времени под стать.
И заставила вся косность
Веру новую искать.

               Глава IV
Анна Византийская



Сотни лет, … века молчание,
Даже лик её забыт.
Она, как напоминание,
Ей обязан новый быт.

Из восьми жён князя
У неё был знатный род.
И трон киевский украся,
Не увидела щедрот.

Родилась принцесса Анна,
Когда Вова был пацан
Пятилетний, даже странно,
Оба близкие к отцам.

Император Византийский
И её отец Роман,
Совершил поступок «низкий»,
Стал источник многих драм.

Дочь трактирщика и стала
Её матерью потом.
Феофано вся сияла,
Что Роман под каблуком.

До Анны родились два парня,
Брат Василий, Константин.
Не ласкала их маманя,
Был с детьми – Роман один.

Лошадей ценил безмерно,
Любил, бешено скакать.
И учил одновременно,
Кто не мог его догнать.

И однажды конь взбрыкнулся,
Это был гнедой рысак.
Вылетел с седла, уткнулся
И остался в этой позе так.

Смерть супруга всё смешала.
Не желая упускать
То, какой она вдруг стала,
Вышла замуж, так сказать.

Новый муж Никифор Фока
Был посажен на престол.
Он военный, в этом дока,
В остальном сплошной прокол.

Оба были всем довольны;
Феофано – это власть.
А Никифор, в средствах вольный,
Воевал и даже всласть.

Года два супруга ждала
И однажды: «Ты нахал!
Ты мне муж пока, сначала …»
Но Никифор лишь вздыхал.

- «Ты же знаешь, что походы
Для меня же это жизнь.
Это и в казну доходы …
Кто мне скажет, откажись?»

- «Говоришь, несёшь доходы?
Ты казну всю истощил.
От тебя одни расходы,
На хлеб с рыбой посадил».

Феофане приглянулся
Статный, дерзкий Иоанн.
Цимисхий не обманулся
И принял её роман.

Были бурные свидания …
И тогда настал момент,
Когда Фока без сомнения
Стал не муж, а конкурент.

Феофано вдруг спросила,
Разомлев от плотских дел:
- «Я б Никифора убила …
В этом весь его удел.

Иоаннушка! … Исполни!
И ты будешь василевс.
Здесь твои должны быть корни.
Ты на троне! Это блеск!»

Был убит Никифор Фока
Во дворце, когда он спал.
Вошли в спальную без стука,
Стражник им мешать не стал.

Кроме подлого убийства,
Это был переворот.
И Цимисхий от злодейства
Не ушёл. Наоборот,

Стал такой же уязвимый,
Как и двое до него.
А пока он не гонимый,
Отрешил всех от всего.

Он не только не женился,
А жениться обещал,
К духовенству обратился
И совет духовник дал:

- «Выслать надо из столицы
Феофано и с ней дочь,
Чтоб престол не знал блудницы.
От двора подальше, прочь».

Остров в море – место ссылки
Иоанн нашёл, прохвост.
Вслед лишь ругань, да ухмылки
И семь лет, как псу под хвост.

Старший сын её Василий,
Василевсом когда стал,
Без на то больших усилий:
- «Мать с сестрой вернуть!» - сказал.

Анна подросла заметно,
Было ей тринадцать лет.
И невестой, как известно,
Не стремилась быть в ответ.
Жизнь Владимира и Анны –
Детство, юность и потом …
Были схожи, как две драмы,
И взрослением не простом.

Матери простолюдинки,
Случай их привёл во власть.
Внешне обе, как картинки,
А любовь обеих – страсть.

И Владимир, как и Анна
Жизнь в нужде смогли познать.
И опала ссылкой стала,
Много лет пришлось отдать.

Византийская принцесса
Расцвела, как майский цвет.
Не узреть сего процесса
Было, в полном смысле, бред.

Роста, в общем, небольшого,
Цвет морской волны глаза,
Обаяния не земного,
Как созревшая лоза.

Как пшеница золотая,
Необычный цвет волос.
Словно муза слух лаская,
Красотой отозвалось.

Стройной, слаженной фигурой …
Хороша не по годам.
Анна не бывала хмурой,
Видно было по глазам.

Константин и брат Василий
Свой имели интерес.
Много стран её просили,
Даже с верой их вразрез.

Братья думали иначе.
Они власть, а это груз.
В сделках выгодных, тем паче,
Анна их козырный туз.

Слух о сказочной невесте
До Владимира дошёл.
Он со многими жил вместе,
Даже счастье в них нашёл.

Но заморская девица
Зацепила, как курьёз.
- «Посмотреть бы, что за птица …»
Для себя решил всерьёз.

Он давно хотел сближения,
Византия не Итиль.
Одной битвой без сомнения
Не возьмёшь, она не гниль.

Здесь другое что-то нужно
И Владимир выжидал.
Сватовство для князя чуждо.
Как ещё? Пока не знал.

Случай нужный подвернулся.
В Византии вспыхнул бунт.
Варда с властью разминулся,
Объявив, что он трибун.

Пока царствовал Василий,
Это был не первый бунт.
Расправлялся без усилий,
Здесь же был серьёзный фрунт.

Антиохию прибрали,
Вышли с боем на Босфор.
Хрисополь с трудом держали …
Ждал серьёзный разговор.

Обратил свой взор Василий,
Да-а-а! На Киевскую Русь.
- «Князь способен их осилить,
Вот к нему и обращусь».

И напомнил Константину
Греко – русский договор:
- «Игорь знал всегда причину,
Когда нужно дать отпор».

И Василий шлёт послание:
- «Ты, Владимир, нам не враг
Просьбу нашу и желание
Воплоти не абы как.

Нам нужна твоя поддержка,
Варда Фока у ворот.
Ссора старая – издержка,
Всё сейчас наоборот.

Он Никифора племянник,
Был такой здесь василевс.
Расчленён, виной охранник,
Из-за мести и полез.

Дед твой, мир святому праху,
Договор с нами имел.
Помогать, мы дали маху,
Заведя тот беспредел.

Помоги своей дружиной,
Не останемся в долгу.
Зла не помни, будь мужчиной,
Поддержу я, чем смогу».

- «Помогу вам, без обмана». –
Князь ответил: «И легко!»
При условии, что Анна
Замуж выйдет за него.

Ох, какой тут шум поднялся …
Возмущался Константин:
- «Он над нами посмеялся
Этот дерзкий господин?

Этот «варвар» предлагает
Взять его в нашу семью?
Он язычник, каждый знает.
Как «дикарь» создаст семью?

Принц испанский приценялся
И халиф вон взять не прочь».
Константин слегка замялся:
- «Хоть сестра, она как дочь».

Но Василий был спокойней:
- «Ты, давай, не кипятись
И веди себя достойней …
«Варвар» нам спасает жизнь.

Позовите лучше Анну,
Я хочу поговорить». –
Константин: «Мешать не стану.
Хочешь всё ж уговорить?»

- «Уговаривать не буду,
Постараюсь объяснить,
Откровенно, как подругу,
Что придётся сотворить».

Будто свежестью пахнуло,
Это Анна в зал вошла.
Братьев просто всколыхнуло,
Так заныла вдруг душа.

Сам Василий начал первый,
Всё по пунктам изложил.
- «Выход есть и выход верный,
Князь Владимир предложил».


- «Он одержит вам победу?
Если так, то он подлец!
Нет! Я в Киев не поеду!»
Отказавшись наотрез.

Патриарха пригласили,
Хрисоверг был в курсе дел.
Своё мнение изложили
Да, сестры своей удел.

И святейшество любезно
К Анне тихо подошёл:
- «Дочь моя! Пусть и помпезно,
Это Бог тебя нашёл.

Твоя миссия велика,
Будет помнится в веках.
Русь – держава многолика,
Но в языческих руках.
Не Владимир цель визита,
Ты страну спасать идёшь.
Пусть душа твоя открыта,
Всех заблудших ты спасёшь.

Русь должна быть православной,
Бог един для нас и их.
Эта цель должна быть главной …
Благодать в словах моих.

Свадьбу я благословляю,
Муж твой должен быть крещён.
Брак такой, напоминаю,
Богом будет освящён.

И ещё одно запомни,
Враг жестокий у ворот.
Долг спасителя исполни!
Да, храни Господь ваш род».

После этого Василий
Князю в Киев написал:
- «Все сомнения погасили,
Договор я подписал.

Так как Анна христианка,
Православная к тому ж,
Да, ещё и иностранка,
Быть таким же должен муж.

Так что весь обряд крещения
Мы выносим в Херсонес.
А пока прошу спасения
Или нам придёт конец».

Вскоре русская дружина,
Добровольцев тысяч шесть,
У Царьграда, как машина,
Молотила, кто там есть.

Варда Фока был пленённый
И немедленно казнён.
Всех дворцов, богатств лишённый,
Властью так и не прощён.

Приняв выручку от князя,
Братья мыслят: «Не спешить!»
Женихов разнообразя,
Анне дали так пожить.

Просит руку царь Болгарский
И от «франков» есть посол.
Вроде как король Наваррский
В Византию путь нашёл.

Возмущённый нежеланием
Братьев Анну выдавать,
Оскорблённый ожиданием,
Князь решил не убеждать.

А отправился с эскадрой,
Взяв дружину всю на борт,
В Херсонес, гонимый жаждой,
Прекратить ненужный торг.

Греки в город не пустили.
Штурмовать его не стал,
Воду грекам перекрыли,
Тотчас голод их достал.

И уже из Херсонеса
Братьям грамоту послал:
- «Я не ради интереса
Херсонес ваш осаждал.

Если Анну не пришлёте,
То придётся брать Царьград.
Я не Варда, не возьмёте,
А свиданию буду рад».

И ответ пришёл немедля,
Не заставил долго ждать:
- «Примешь крест единоверия,
Анну в жёны можешь брать.

Муж-язычник ей не нужен,
Бог нам это не простит.
Грех великий не заслужен,
Он ей душу исказит».

- «Православие приемлю!» -
Написал в депеше он:
- «Разумею всё и внемлю.
Вера эта - мне закон».

Получив послание это,
Константин, на время, сник.
Но Василий в сердце где-то
Понимал – он не один.

Пригласили Патриарха,
Анну тоже вместе с ним.
Как церковного монарха …
Это можно с ним одним.

Хрисоверг прочтя депешу,
Глубоко вздохнув, сказал:
- «Дочь моя, тебя утешу,
Бог его поцеловал.

Он не «варвар», мне поверьте,
Помощь ждёт, в душе огонь.
Ты нужна ему, проверьте,
Только честь его не тронь.

Херсонес – святое место,
Там и проведём обряд.
Для души совсем не тесно,
А для князя, как заряд».

И Василий вставил слово:
- «Помни русичей набег.
От Олега нам «родного»
Сколько было слёз и бед?

Вера даст им покаяние
За весь греческий народ.
Будут знать о сострадании.
Ты возглавишь поворот».

Анна встала на колени,
Повернувшись на Восток:
- «Господи! Избавь от лени
Перекинуть им мосток.

Пусть свершится твоя воля,
Я всецело покорюсь.
Православие не доля!
Объясню им. Я клянусь!»

А Владимир в это время
Стал готовить Херсонес.
Даже не было сомнения,
Что идёт всё от небес.

Он уже настолько свыкся
С православным бытием,
Как монах, когда постригся,
Даже в мыслях нет – зачем?

Анна прибыла со свитой,
Патриарх Хрисоверг с ней.
Хоть уставшей и разбитой,
Этим делалась нежней.

В ярком золотом убранстве
Князь, как Бог, - неотразим.
Встретил Анну не в жеманстве,
А как родственную с ним.

Впечатление обоюдно,
Анна уловила взгляд.
Поняла, нельзя прилюдно …
Словно молнии разряд.

Поняла, лишь посмотрела,
Что Владимир не простак.
Это то, чего хотела.
Ждёт её в Руси не мрак.

Главный акт, это крещение
И Владимир был готов.
Это прежде очищение
От языческих оков.

Анна это понимала,
Предстоит тяжёлый труд.
Чувством женским осязала,
Вместе с князем всё пройдут.

              Глава V
     Крещение Руси



Русь меняла образ жизни,
Вдруг что было, всё не так.
А с приходом Анны, мысли
Подавали новый знак.

Но, произошло несчастье,
Князь Владимир вдруг ослеп.
Как-то разом, в одночасье
Стал беспомощен, нелеп.

Анна первая смекнула:
- «Это Господа намёк.
Вера в идолов уснула,
Он в свою тебя зовёт.

Срочно требует креститься,
Позабыть, как жили встарь.
И к народу обратиться,
Что живёт он, как «Дикарь»».

И Владимир дал согласье,
Он к крещению  готов:
- «Я прошу моё несчастье
Не судить, не тратить слов».

Патриарх назначил время,
Когда следует крестить.
А для этого творенья
Место выбрал освятить.

Где апостол Первозванный
Грекам проповедь читал,
Был построен храм желанный,
Базелик – он им и стал.

Иордан водой залили,
Ванну с мрамора – купель.
Хор псалмы все повторили,
Как на Пасху. Был апрель.

Хрисоверг стал князю крёстный.
Гости в храме собрались.
Все нарядны, вид был пёстрый,
Как на праздник. Дождались!

В белоснежную рубаху
Был одет Владимир-князь.
И пошёл он, как на плаху,
Отрубать с той верой связь.

Настоятель – старший клирик
Вещь крестильную подал.
Свечи, словно панегирик,
Восхваляли ритуал.

Он Владимира к купели
Не спеша затем подвёл.
Как младенца к колыбели
Очень ласково завёл.

Стоя там, всего не зная,
Стал Владимир вспоминать,
Как он многого желая,
Смыслом жизни взял кровать.

И как будто издалёка,
Ему клирик говорил:
- «Сын мой! Жизнь была жестока
И жестокость ты дарил.

Но Господь наш милосердный.
Ты покайся, он простит.
Пусть очистит дух твой смертный.
Иордан Христа хранит.

Пусть молитва правит душу.
Тьфу, нечистая и сгинь.
Бог с тобой в жару и стужу!
Слава Господу! Аминь!»

Окунул в купель он трижды
И чело перекрестил.
Крест надел: «Носи до тризны.
Бог грехи твои простил».

Крыжмой вытер всё до капли.
- «В этой ткани весь твой грех.
Чтоб не наступить на грабли,
Ты храни, как след утех.

Нарекаю! Ты Василий!
Так теперь тебя зовут.
Имя есть, когда крестили.
Если нет, крещенья ждут».

На хорах псалмы запели,
Грянул дружно Благовест.
С крестов голуби взлетели,
Словно дух святой воскрес.

И Владимир, как проснулся,
Пелена упала с глаз.
Огляделся, улыбнулся …
Обнял Анну в первый раз.

Ощутив порыв душевный,
Узрев Божью благодать,
Предложил, кто ему верный,
Жизнь свою Христу воздать.

Согласилась вся дружина
И бояре, кто был с ним.
Как могучая пружина
Сжалась, с выбором одним.

И пришла пора венчания.
Анна, как сошла с небес.
Нежной туники сияние
Ослепило всех окрест.

Всё торжественно и чинно,
Снова храм людьми забит.
Патриарх чуть-чуть картинно
Призывал не знать обид.

После бракосочетания
Мир узнал, что гнев остыл.
А Владимир в назидание
О язычестве забыл.

Цесарь – новый титул дали,
Вот такой пошёл замес …
Греки часто называли
Наш могучий василевс.

Позже а ход пошли монеты
Византийских образцов.
А на аверсе портреты,
Он и ряд других отцов.

А пока он согласился
Херсонес вновь передать.
Вроде выкуп, что женился,
Анна больше может дать.

Да и братья не хотели,
Чтобы рус в Тавриде жил.
Воевать так не умели,
Вот им князя и удружил.

Так что мир восстановили,
Византию надо знать …
Вот тогда постановили,
Никогда не воевать.

Но внакладе не остался,
Херсонес подчистил весь.
Без казны сей град остался,
Драгоценностей не счесть.

Скарб, имущество, одежды
Всё с собой Владимир взял.
Населению дал надежду
Думать – дар о них принял.

Утварь всякую, иконы
В Киев из церквей увёз.
Не чинила власть препоны,
Но не обошлось без слёз.

Взял иерея Анастаса,
Херсонес помог он взять.
Хоть и грек, дождался часа
Веру в Киеве менять.

Все несметные богатства
Так упрочили престиж,
Что забыли про мытарства,
Про рабыню-мать идиш.

Брак его с царевной Анной
И победный выход в Крым
Всю политику гуманной
Сделал, шаг же правовым.

Шли обратную дорогу
Через Крым, Тамань, Азов.
С песнопением, взором к Богу,
Шли дорогами отцов.

Впереди несли хоругви –
Грандиозный Крестный ход.
Шли с крестом бояре, слуги …
Православия восход.

По прибытии в столицу,
Князь собрал своих всех жён.
Как положено, в светлицу …
Ольгой дом сооружён.

Анна здесь же с князем вместе,
Недовольства, злости нет.
Как жене, «вчера» невесте,
Право было дать совет.

Первой он спросил Рогнеду:
- «Что? Считаешь виноват?
Зря затеял я беседу?
Нет у нас пути назад.

Я любил тебя безумно,
Дети это подтвердят.
Но сейчас держать – бездумно,
Ты вольна с чела до пят.

И Рогнеда не смолчала:
- «Я вдова теперь иль как?
- «Не вдова, … начни с начала,
Замуж выйди, … как-то так.

Мужиков приличных много,
Знатных, … я могу помочь.
Не суди меня так строго,
Чем я жил, сплошная ночь».

- «Не-е-ет …» - ответила Рогнеда:
- «Я княгиня! И никак!
Знай! От ныне и до века
Ей останусь. Только так.

Я ничьей рабой не буду,
У меня есть сыновья.
Если хочешь, я забуду,
Что у нас была семья.

Ты сподобился креститься?
Я Христа невестой стать …
К православным обратиться,
Что монахине под стать.

Анна мужа поддержала:
- «Бог ему простил грехи.
Вера многих выручала
И спасала от тоски».

А Владимир снова к жёнам:
- «Не Рогнеде, а для всех …
Не могу быть многожённым,
Для меня смертельный грех.

С Анной венчаны мы в церкви,
Целовал при этом крест.
Боги прежние померкли
Здесь в душе, да и окрест.

С миром всех вас отпускаю,
Мир прекрасен, счастье есть.
Сыновей я оставляю,
Каждый будет княжить здесь».

- «Без детей я не уеду». –
Так ответили Адель:
- «Что скажу там их же деду?
Папа-Эккард не злодей».

То же самое Олава:
- «Вышеслав со мной уйдёт.
Конунг будет, роду слава,
Хоко Сигурссон поймёт».

Юлия даже покраснела:
- «И мне надо говорить?»
Князь ей нежно: «Твоё дело.
С Святославом будешь жить.

Сирота ты, это знаю.
Русь! Не Греция твой дом.
Сыну я добра желаю,
Вот те крест, клянусь Христом».

В Десятинной церкви позже,
Где княгиня Ольга спит,
Он крестил, отнёсся строже,
Сыновей всех, как элит.

Так что внуки на могиле
Своей бабушки – клялись.
Верным быть небесной силе,
Чтоб друг с другом не дрались.

А предложила так Анна
Воплотить крещенье в жизнь.
Память Ольги, как ни странно,
Смогла это сослужить.

- «А теперь» – сказала Анна:
- «Пора капище ломать.
Кроме вещего обмана
Есть что помнить, вспоминать?

В нашей жизни с ними тесно.
Время вышло людям врать.
Уничтожить это место
И всех идолов убрать».

- «Я согласен» - улыбнувшись
Анну князь слегка обнял:
- «Люди наши, как очнувшись,
Согласились культ менять.

Невозможно христианство
Вместе с идолом внедрять.
Их законы – это рабство,
Нам здесь нечего терять».

Подошёл к чете Добрыня:
- «Так, … о чём мы речь ведём?
Вы у нас, гляжу, отныне
Всё решаете вдвоём?»

- «А что здесь, скажи, плохого?
Ты никак приревновал?»
Анна прыснула: «Такого
Даже брат мой не знавал».

Но Добрыня не смутился:
- «Идолов пора крушить.
Культ Перуна покосился, …
Кто-то должен разрешить?»

Тут Владимир рассмеялся:
- «Мы о том и речь ведём.
Ишь, за этим и примчался,
Чтоб сказать, зачем вдвоём?»

Вот теперь смеялись трое,
А Добрыня аж до слёз.
- «Ваше дело молодое …» -
Говорил уже всерьёз.

- «Я прошу тебя, Добрыня,
Воевод к Днепру собрать.
Пусть народ, а он твердыня
И решает, как ломать».

- И когда это случится?»
- «Завтра, а чего тянуть.
Христианство к нам стучится,
Нам Христа не обмануть».

Утром около капища
Были сотни горожан.
Идол вылупил глазища
И смотрел на прихожан.

Появились князь с княгиней,
Воеводы были здесь.
И воскликнул он: «Отныне!
Днепр очищен будет весь.

Начинайте избавляться
От бревенчатых богов.
И не вздумайте бояться,
Бойтесь истинных врагов».

И пошли крушить ребята,
А иные просто жечь.
Словно били супостата,
Обнажая острый меч.

Разнесли капище в щепки,
Но стоял ещё Перун.
Этот идол самый крепкий,
Был на капище ведун.

К сожалению, были люди,
На кого он сеял страх.
Что Перун за всё осудит
Превратит всех просто в прах.

Но нашлась-таки управа,
На бедовых мир стоит.
Перуна свалить – забава,
В результате идол сбит.

Привязав за хвост кобылы,
Чтобы руки не марать,
В Днепр тащили, что есть силы,
Там и сгинул всем под стать.

Как волна прошла по весям,
Истуканов всюду жгли.
Словно куклы малым детям,
Надоели, как могли.

Всё готовилось к крещенью,
Прибыл сам митрополит.
Христианства воплощению
Всё как раз благоволит.

Князь Владимир самолично
Людям суть всю объяснял.
На своём примере личном
Роль Иисуса заострял.

- «Да, я грешник был когда-то». -
Людям честно говорил:
- «Бог крестил, простил, как брата,
Этим чудо сотворил.

Православие бесспорно
Наш народ объединит.
А крещенье благотворно
От дурного оградит».

И народ ему поверил,
И народ за ним пошёл.
Он судьбу ему доверил,
С ней он жизнь свою прошёл.

Утром на реку Почайна,
Что впадает прямо в Днепр,
Люди шли и не случайно,
Никаких сюрпризов нет.

Там сплошное мелководье
Глубина почти по грудь.
Для купания раздолье,
Просто негде утонуть.

Август месяц самый нежный,
Той жары июньской нет.
Запах яблок неизбежный
И таинственный рассвет.

Подошёл Владимир с Анной
И крещенье началось.
Ситуацией желанной
Словно что оборвалось.

И священники с Царьграда,
Каждый, кто к ним подходил,
Освящали … и отрада
Словно придавала сил.

А людей всё прибывало
И не только киевлян.
Меньше даже днём не стало,
Были люди от древлян.

Каждый в белом одеянии,
Кто-то даже шёл нагим.
Нет стыда, есть понимание –
Мир становится другим.

Кто-то шёл, хоть был калекой,
Кто с младенцем на руках.
Но никто с услугой некой,
Все с улыбкой на устах.

Русь рождалась православной!
Этот август не забыт.
Цель её была державной,
Путь в неведомость открыт.

Князь опять призвал Добрыню:
- «Забирай с собой весь клир,
Анну можешь, как богиню,
И на Север, строить мир.

Михаил с тобой поедет,
Как-никак митрополит.
Киевлян крестил, умеет.
Хоть болгарин – именит.

Новгород – это основа.
Их язычество сильно.
Здесь нужна вся сила слова,
Там Перун живёт давно.

В то же время кто перечил?
Волхов их божков принял.
Идолом топили печи,
Кто хоть раз кого унял?»

- «Хорошо! Там разберёмся».
- «Дальше Полоцк, только он».
- «И Рогнедой мы займёмся,
Будет с нами, как закон».

- «Там народу передайте,
Князь их будет Изяслав.
Православный, … объясняйте,
Что терпимый, много прав»

Почесал Добрыня шею:
- «А Смоленск ты не забыл?»
- «Помню Псков, Ростов имею,
Земли древлян, где я был».

И Добрынюшка с дружиной
Вышел с целью Русь крестить.
Понимал, что Русь единой
Только с Верой может быть.

Путь конечно, как решили,
Прямо в Новгород лежал.
Мало верил, что крушили
Истуканов там, не ждал.

Он в сомнениях не ошибся,
Вольный город цену знал.
И традиции накрыться
Город просто так не дал.

Появились христиане, …
Но не то, что думал князь.
Не решились северяне
Всё ломать, и не бранясь.

А когда они узнали,
Что Добрыня к ним идёт. …
Вече срочное собрали
И решили:  «Не пройдёт!»

Угоняй был заводилой,
Воевода здешних мест:
- «Не дадим поганить силой
Перуна! Не нужен крест!

Новгородцы без традиций?
Лучше лечь и помереть!
Обойдёмся без амбиций,
Их Иисус, почти медведь».

Тогда тысятский Путята
Взял ростовцев, душ пятьсот.
Переплыв реку, ребята
Угоняйку взяли влёт.

Утром всё решилось быстро,
Здесь Добрыня преуспел.
На мосту сказал со смыслом:
- «Всех сожгу, кто не успел.

Не успел ещё креститься.
Мужиков велю казнить.
Кто надумает молиться,
Тем могу и всё простить».

Так и стала православной
Новгородская земля.
Перед всеми богоравной,
Как российская семья.

Полоцк встретил благосклонно,
Были трения и здесь.
Но Рогнеда неуклонно
Отклоняла лесть и спесь.

- «Вот он князь ваш» - говорила:
- «Православный Изяслав.
Дед его Рогволд был сила,
Внук докажет, что не слаб».

Умер Михаил внезапно
Первый свой митрополит.
Русь крестивший поэтапно,
Этим стал он знаменит.

Года три ходил Добрыня
По различным городам.
Кое-где была гордыня,
Но нигде побоищ, драм.

Это было лишь начало,
Впереди тернистый путь.
Что совсем не означало –
Есть возможность и свернуть.

              Глава VI
 Красное Солнышко



Обращение в христианство
Князю дало результат.
Ушло в прошлое поганство
И, как личности, распад.

Первое, с подачи Анны,
Начал строить князь собор.
Кафедральный, первозванный
Весь из камня, не в укор.

Фрески чудные, иконы
Дополняли, как бы, храм.
Византийские каноны
Стали нормой жизни там.

И Владимир изменился;
Стал внимательней, добрей.
Взгляд к прекрасному открылся,
По-другому чтить людей.

Принимал решения часто
За проступки не казнить.
- «Бог судья! Кому не ясно? –
Говорил: «Не мне судить …»

Умереть на поле боя
Он виновных посылал.
И родным поменьше горя,
И прощения не давал.

Всё вокруг меняться стало;
Полоцк, Луцк, Смоленск и Псков.
Словно сняли груз устало
И воспрянул, как Ростов.

И однажды князь решился:
- «Я не буду просто ждать.
Раз такой этап свершился,
То о чём не мог мечтать,

Десятину от княжения
Отдаю на этот храм.
Кафедральным без сомнения
Он достанется векам».

Потому тот храм Успения
Десятинным стали звать.
Став центральным, без сомнения,
Киевлянам стал, как мать.

Не судьба была остаться
На века, как князь хотел.
Хан Батый решил вмешаться,
Много месяцев горел.

Через шесть веков, но встала
Небольшая церковь вновь.
На фундаменте той старой,
Как ушедшая любовь.

И прошло ещё лет триста,
Когда стали третий раз
Строить, с хваткой афериста,
В этом месте напоказ.

Был построен храм прекрасный,
Дорогой, как Петербург.
Византии не опасный,
Всё гламурно – демиург.

Меньше ста лет послужили …
Наступил момент, как бзик.
Храм, как многие, сложили,
Сделал это большевик.

Но вернёмся в век неблизкий,
Он сюда не зря пришёл.
Князю храм стал очень близкий,
Ольге здесь приют нашёл.

В князе всё переменилось,
Даже внешне стал другим.
И лицо как бы светилось,
Когда видел мир таким.

На одном из тех собраний,
Громогласно объявил:
- «Нищий, смерд и прочих званий,
Чтоб до князя  доходил.

Сирый, бедный и голодный
Здесь найдёт свой уголок.
Накормить наш долг природный,
Приодеть, дать даже впрок.

Кто не может сам трудиться,
А тем более прокормить.
Пусть в общину обратится,
Церковь знает, как прожить.

Анастас, твоя задача
Провести поместный сход.
Ты иерей и грек тем паче,
Объяснишь в чём смысл забот.

Русь не может быть несчастной.
Бедность, злость – это порок.
Возлюбить всех, быть прекрасной,
Вот что нам поведал Бог».

Русь такого не видала.
Чтобы князь к народу так …
Красным Солнышком назвала,
Это был навстречу шаг.

Доброта и милость князя
Ошарашила врагов.
В суть, в причину не залазя,
Вспоминали про богов.

А враги конечно были,
Донимал, порою, юг.
Печенеги позабыли,
Что им с севера дают.

И хазар нет-нет, да вспомнит
Про великий Каганат.
Ратник киевский напомнит,
Кто тогда был виноват.

Время шло, росли и дети …
Старший, знамо Святополк,
С юных лет на Киев метит,
Как отец князь Ярополк.

А Владимир ему дядя,
Он его усыновил.
Мать-вдову на всё не глядя,
Как жену свою любил.

И когда настало время
Святополку и сказал:
- «Ты же рюриково племя,
Будешь княжить. Ожидал?

Едешь в город Туров князем.
Река Припять, край хорош …
Наведи с поляком связи,
Нам не нужен в спину нож».

Но не так он начал службу,
Кровь отца бродила всё ж.
С латинянами свёл дружбу.
Знал, что по больному бьёшь.

Храм построил латинянский,
Поляк Рейнбен пастырь стал.
Православный князь стал панский,
Значит, бучу затевал.

Вскоре, кстати, и женился.
Тесть – князь польский, Болеслав.
В дочь Ядвигу вдруг влюбился,
В Польшу щупальцы заслав.

Вот тогда, как осенило,
Князь Владимир вдруг решил:
- «Чтобы всё пристойно было,
Надо знать, кто суд вершил».

И собрав сынов всех вместе,
Он всем вместе объявил:
- «Русь должна нас знать на месте,
Те, кто власть всегда кормил.

Вы теперь князьями стали,
Я бумагу подписал.
Столько княжеств мы создали,
Сколько вас здесь, Бог мне дал.

Вышеслав князь новгородский,
Ярослава ждёт Ростов,
Станислав стал князь смоленский,
Судиславу город Псков.

Полоцк ближе Изяславу,
В Туров убыл Святополк,
Земли древлян Святославу,
Есть земля, где нужен волк.

Юг Руси край неспокойный,
Брешь его Тмутаракань.
Лишь Мстислав весьма достойный.
Будет гнать оттуда рвань.

Есть Владимир на Волыни,
Туда Всеволод пойдёт.
Помнят нас там и поныне,
Русь взялась – не подведёт.

Есть ещё два нужных сына,
Малыши Борис и Глеб.
Здесь их нет, одна причина,
Ещё очень мало лет.

Ну, не мог же я обидеть
Всё же отпрысков своих,
И они должны увидеть,
Город Муром будут их».

От того нововведения
Киев стал как бы форпост.
Всем теперь его владениям
Сыновья давали рост.

Сам же больше стал внимания
Уделять мирским делам.
Поощрял жены старания
Строить храмы здесь и там.

Продолжал кормить убогих
И злодеев не карать.
Даже пастырей и многих
Заставляло повторять …

В чём не прав был князь Владимир,
Отпуская всех убийц?
Сам Господь страдал и помер
От подобных кровопийц.

Прибыв из Переяславля,
Вдруг пришёл митрополит.
Поклонившись, Бога славя,
Тихо, внятно говорит.

- «Твоё рвение похвально,
Бог всё видит и поймёт.
Сам меняешься буквально
На глазах и жизнь идёт».

- «Я ценю ваш суд, владыка» -
И Владимир чмокнул крест:
- «Жизнь настолько многолика,
Что порой сомнение ест.

Все дела угодны Богу?
Кто мне может подсказать.
Чую всем нутром тревогу.
Где не прав? Я должен знать».

- «Так себя казнить не надо»
И Леонтий тотчас сел:
- «Если чувствуешь отраду,
Значит, в этом преуспел.

Всё должно быть соразмерно,
С лаской можно перебрать.
Дай добро, но непременно
Тот, кто взял, сам должен дать.

Помнишь заповедь шестую?»
- «Да, … убить - смертельный грех».
- «А библейскую такую
Зуб за зуб! Что? Не для всех?»

Князь Владимир чуть смутился:
- «Бог судья! Разве не так?»
- «Так-то так» - он согласился
- «Страшный суд учтёт что как.
На земле судья от Бога,
Тот, кто чтёт его завет.
Здесь ты власть. Твоя дорога
И даёт на всё ответ.

Так что милуя убийцу,
Ты берёшь большущий грех.
И негоже византийцу
Так вот тень бросать на всех».

- «Понял я тебя, владыка,
Всё учту, вот те мой крест».
Осенил себя у лика,
Как в иконе сложив перст.

А Леонтий, выждав время,
Снова с ним заговорил:
- «Ты врагов встречаешь в шлеме
Или, словом всех пленил?»

- «Не пойму тебя, Леонтий,
А о чём сей разговор?
Мне никак без клира, житий …
Слово Божье мне в укор?»

Патриарх лишь улыбнулся:
- «Может, ересь мне вменишь?
Ты в Руси почти замкнулся,
А кругом не спят, глядишь.

Почему нет тяги к рати?
Что ты князь, совсем забыл?
И казну не надо тратить
На защиту. … Что застыл?»

Князь стоял ошеломлённый,
С ним никто так не вещал.
Удивлённый и смущённый
Он такого не встречал.

А Леонтий, как оглоблей,
Словом брал митрополит.
Голос не был громче, злобней …
Всё же князь чуть-чуть, а сник.

- «Север весь миролюбивый,
Я согласен, спору нет.
Ну, а юг? Кем он хранимый?
Там же правит печенег.

Тот народ до сих пор дикий.
Вспомни, как погиб отец.
А ведь воин был великий,
Но нашёл там свой конец.

И хазар прижми, конечно.
Хоть разбит их каганат,
Будут помнить они вечно,
Кто во всём здесь виноват.

Города там надо ставить,
Веру нашу им нести.
Не хотят? Тогда заставить.
Только так. Господь, прости!»

Молча, встал. Перекрестился,
Руку дал поцеловать.
Так же тихо удалился …
И осталось князю ждать.

Ждать прихода понимания,
Что ж всё это может быть?
Не доходит до сознания,
Как он всё успел забыть.

Что он князь Руси великой
И защитник от врагов.
Православной, не безликой
И свободной от оков.

Он, как заново родился,
Осознав свой тяжкий крест.
Взгляд на дело изменился,
Это был, как Благовест.

Стали строить укрепления
У порогов за Днепром.
Крепостей сооружение
Стало смыслом, а не злом.

Вокруг Киева «заставы»,
Даже малых городов.
Охранялись переправы,
Тракты … и без лишних слов.

Увеличил рать князь втрое.
Вятич, чудь пришли служить.
Пополнение неплохое,
Всем хотелось в мире жить.

Государственной задачей
Князь всё это объявил.
И нельзя назвать удачей,
Что себя он победил.

Прилетел гонец, весь в мыле,
Весть тревожную принёс:
- «Вышеслав уже в могиле,
Что-то там не перенёс».

- «Говори ясней подробней,
Что такое там стряслось» -
Князь уселся поудобней:
- «И с чего всё началось?»

А гонец дрожит от страха:
- «Стал он Сигрид в жёны звать.
Шведка, ещё та деваха,
Муж король был, умер, знать.

- «Ну, а дальше что? Что дальше?»
- «Был накрыт богатый стол.
Всё же князь, не так, как раньше,
Веселились, трясся пол.

Что за сватовство без бани?
Со всей свитой и туда …
Дальше, как на поле брани,
Все вповалку, кто куда.

И заслонки, даже двери
Приказала все закрыть.
Там они и угорели,
Трудно всё это забыть.

Там и дядя ваш Добрыня,
Тоже был – почётный гость».
Князь аж вздрогнул: «Это имя
Многим было – в горле кость.

Всё! Иди, пока я добрый,
Мог бы всыпать батогов
За рассказ такой вот скорбный.
Жаль, что стал конец таков.

Позовите мне княгиню!»
Стал по горнице ходить.
Анну чтил он, как святыню,
И старался походить.

Её просьбы и советы
Выполнял всегда, как мог.
Отвергал и гнал наветы,
Мог и высечь за намёк.

Вошла Анна, как впорхнула,
Излучая радость, свет.
Словно свежестью пахнуло,
Вся, как праздничный букет.

В тонкой тунике пурпурной,
Подчеркнувшей нежный стан,
Не смотрелась, как гламурной,
А прекраснейший фонтан.

Коса сзади на затылке,
Вся в жемчужной нитке бус.
Не одни тряслись поджилки,
А случался и конфуз …

А тиара, ожерелье …
Просто радовали глаз.
Они были отраженье
Вкуса, … знатности, как раз.

- «Слушаю тебя, мой милый!»
Князь, увидев, тут же встал.
Взял ладони, перстень зримый
Приложил, как ритуал.

Рассказал ей всё, что было.
Как погиб князь Вышеслав,
Что Добрыня с ним едино
Мир покинул златоглав.

- «Это очень даже грустно,
Если б был врагом убит …
А вот так …конечно гнусно,
Пусть Господь ей подсобит».

Анна подошла поближе:
- «Ты решение принял?
Новгород нельзя мурыжить,
Надо чтобы он понял».

- «Понимаю, понимаю …» -
Князь по горнице ходил:
- «А что делать я не знаю,
Вроде всё перешерстил».

- «Святополк – чем не замена?»
- «Латинянка с ним живёт!
Православию измена,
Так что это не пройдёт!

Уже Туров православный
Вынужден ходить в костёл.
Храм теперь там самый главный,
Рейнбен ксёнз – он новосёл».

- «Это просто невозможно,
Надо срочно их менять!» -
Анна села осторожно:
- «Кто бы мог про это знать?»

- «Изяслав?» - здесь Анна тихо:
- «Может этот подойдёт?»
Князь опять: «Болеет лихо.
Сам династию блюдёт

Полоцк будут изяславским!
Так решил там свой совет.
Здесь Рогнеда, пусть бунтарским,
Но сказала: «Здесь мой свет!»

Анна даже чуть всплакнула:
- «Ярослав совсем же мал …»
Но Владимир, глянув хмуро:
- «Я в семнадцать сына ждал.

Делать нечего, … придётся
Ярослава отправлять.
Молодой, … там разберётся
Что, да как … не будем ждать.

А в Ростов пошлём Бориса».
- «Он же мальчик, а не князь!»
- «Он твой сын, давно не киса,
Уж тем более, не карась».

Ярослав – князь новгородский!
Это выше, чем Ростов.
Чин значительный, господский …
Он к такому был готов.

По прибытии на место,
Стал устраивать свой быт.
Жить в Ростове было тесно,
Здесь же жизнь вовсю кипит.

Выбрал Волхов местом стройки,
Где торговые ряды.
Терем, каменной раскройки,
Баня с паром у воды …

«Ярославское дворище»,
Так и звал, тот Двор, народ.
Это знатное жилище
Совершило разворот.

Годы шли, и он взрослея,
Стал жизнь больше понимать.
Только Новгород имея,
Стал о всём напоминать.

Дочку шведского конунга
Ингигерду в жёны взял.
Не фортуна, а фортунка,
Тесть Олава сразу внял.

После таинства крещенья,
Шведку стали Ирой звать.
- «Никакого возвращения
К старой жизни не бывать» -

Так сказал своей супруге
Ярослав – законный муж.
И народ во всей округе
Стал ей свой, на желчь кликуш.

А Владимир, словно зная,
Что вся жизнь к концу идёт,
Строил Русь, творил ваяя,
Двигал общество вперёд.

Город вскоре встал на Клязьме,
Князь Владимиром назвал.
Путь в Смоленск по речке Вязьме,
Дальше Днепр, он в Киев звал.

Белозерск, Изборск, Берестье,
Курск и Белгород, как сон.
Вырастали словно листья
На ветвях российских крон.

Государственной заботой
Стала, грамоте учить.
При церквях с большой охотой
Стали этому служить.

Князь себя вёл непреклонно,
Анна всюду вместе с ним.
Объясняли неуклонно -
Бог от знанья неделим.

Он чеканить стал монеты.
Златник – так он их назвал.
Это лучшие ответы …
Над собой он власть не знал.

Аверс – лик Христа на троне.
С Византии взял пример.
Реверс – Сам сидит в короне
Без особых скромных мер.

Независимой всецело
Стала Киевская Русь.
Златник сделал своё дело,
Как сказал: «Вперёд! Не трусь».

Вызывает как-то Анну,
Говорит: «Идея есть!
Сдать престол свой не профану,
Не тому, кто ждёт лишь месть».

- «Так приемник твой известный,
Святополк. А что не так?»
- «Он изменник веры честной!
Говорил тебе. Он враг!

Он в отца такой же дерзкий
И жестокий, как был дед.
А, как князь, он просто мерзкий,
Натворит ещё здесь бед».

- «Ты позвал сказать мне это?»
- «Я хотел бы твой совет.
Мысль витает рядом где-то,
Но боюсь, что скажешь, нет.

Рассмеявшись очень громко,
Анна вдруг сменила взгляд
И спросили робко, тонко:
- «Что уста твои хранят? …»

- «Мой приемник будет скоро
Наш Борис, Ростовский князь.
Он надёжная опора
И не бросит нас, женясь».

Анна даже побледнела:
- «Ты серьёзно? А зачем? …»
Как-то жалобно смотрела:
- «Молодой ещё совсем …

Братья думаешь смирятся?
А особо Святополк …
Никогда не покорятся!
Где же разум твой? Умолк?»

- «Извини, пока я главный.
Как-никак, Великий князь.
И мой помысел державный,
Думал, Господом клянясь».

Так и вышло, уже вскоре
Он Борису рать отдал.
Всю охрану в чистом поле
Князь ему и передал.

Весть о княжеском решении
Быстро стала, как сигнал,
К выяснению отношений,
Словно каждый это ждал.

Подбиваемый Ядвигой,
Вызов сделал Святополк.
Рейнбен занялся интригой,
Знал епископ в этом толк.

При поддержке войска тестя,
В Польше тесть его – король.
Святополк, с Ядвигой вместе
Разыграл иную роль:

- «Я Великий князь бессудный,
Близкий к людям, милосерд.
А Владимир, князь приблудный
Сын рабыни, значит смерд.

Только я наследник трона,
Как отец князь Ярополк.
Рюрик – предок их короны,
А Владимир, это волк.

Сыновья его волчата,
Всех их надо истребить.
Все они плоды разврата,
Русь для них – мошну набить».

Получив такую новость,
Анна в тот же час слегла.
Поразила не суровость,
Что сдержать всех не смогла.

Князь Владимир же немедля
Приказал: «Арестовать!
Все претензии их – бредня.
Смены власти не бывать!»

Повелел его, с Ядвигой
В Выжгород препроводить.
А духовника-расстригу,
Как епископа, казнить.

Как покончил с этой швалью,
Что раскрыла пасть на Русь,
Сразу к ней в опочивальню,
А в глазах тоска и грусть.

Улыбнувшись виновато,
Говорит: «Господь зовёт …»
- «Что ты, Анна, рановато,
Дел ещё невпроворот».

Улыбнувшись снова робко:
- «Не смогла тебя сдержать,
А беда стучит, аж знобко
И нельзя сидеть и ждать …»

- «Анна, Анна не волнуйся …
Святополк в тюрьме сидит.
Разберусь с ним, ты не суйся,
Больше он не наблудит».

Анна вдруг вздохнула резко,
Даже чуть приподнялась,
Хриплым голосом, но веско,
Прошептала: «Милый князь.

Сбереги Бориса с Глебом,
Они оба наша кровь.
И дарованы нам небом …
Жизнь, как надо, уготовь.

И ещё, не тронь Бориса,
Твой приемник Ярослав».
Резко дёрнулась от криза
И затихла, плотью став.

Только в церкви Десятинной
Князь сказал: «Здесь хоронить!»
Царской почестью рутинной
Анну смог вознаградить.

В киев вызвал сына Глеба,
Так просила сделать мать:
- «Не останешься без хлеба,
Поживи здесь, так сказать».

- «Где Борис?» - спросил Глеб князя:
- «Печенегов учит жить.
Дикарям, степной заразе
Надо мир свой предложить.

Я послал гонца недавно,
Чтобы в Киев вёл всю рать.
Хоть угрозы и не явны,
Надо всё в кулак собрать».

И вот снова сообщение,
Отличился Ярослав.
Не платить, принял решение,
Вором Киев вдруг назвав.

И Великий князь собрался
Ехать в Новгород, … понять …
Но внезапно сам скончался.
На кого теперь пенять?

Смерть Владимира всё ж скрыли,
Чтоб Борису сообщить.
Обернув ковром, решили
В Десятинной схоронить.

Рядом с Анной лёг навечно,
Но народ ещё не знал …
Будут помнить князя вечно,
Он дорогу указал.
24.12.2016 года.